Изолированный на Урале

Изолированный на Урале

Он прибыл в этот унылый индустриальный город с полумиллионным населением 14 февраля. Ему выделили комфортабельный дом с фасадом в стиле неоклассицизма, построенный еще в царское время. Удаление из Москвы не ослабило давления госбезопасности. Чуть ли не каждый месяц Жуков узнавал об аресте очередного члена своего окружения. 18 сентября пришел черед очень близкого к маршалу генерала Крюкова и его жены, певицы Лидии Руслановой. Из письма генерала, отправленного им в ЦК после смерти Сталина, нам известно, что в тюрьме его систематически избивали, требуя подписать показания о «заговорщицкой деятельности изменника Жукова». Русланова, несмотря на свою огромную популярность, была арестована вскоре после мужа. Она отказалась давать против него показания и была осуждена на десять лет лагерей.

Самое удивительное то, что Жуков никогда не обвинял Сталина в этих унижениях, а возлагал за них вину на Берию и Абакумова. Он сохранял веру в вождя, отказываясь видеть, что именно Сталин, и никто другой, руководил кампанией против него. Много раз уже после смерти диктатора он заявлял, что Сталин спасал его от козней руководства госбезопасности. Так, в беседе с Симоновым он сказал: «[В 1948] Абакумов под руководством Берия подготовил целое дело о военном заговоре. Был арестован целый ряд офицеров, встал вопрос о моем аресте. Берия с Абакумовым дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствовавшие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берия о моем аресте, сказал: „Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя“. Так мне передали этот разговор, после которого попытка Берия покончить со мной провалилась»[773]. 16 сентября 1948 года Абакумов доложил Сталину содержание беседы между Жуковым и его женой, записанной с помощью скрытой спецтехники, установленной в их московской квартире: «Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что ему говорят его приближенные. Ему кто-нибудь что скажет, и он верит. Вот ему про меня сказали, и я в немилости. Ну, х… с ними, пусть теперь другие повоюют!»[774]

Отношение Жукова к Сталину, не изменившееся даже после начала в 1956 году кампании десталинизации, разделяли почти все люди, близко стоявшие к вождю. А вот его взаимоотношения с Берией вызывают вопрос. Нет никаких доказательств того, что Берия когда бы то ни было как-либо навредил Жукову. Наоборот, это его заклятый враг Абакумов, направляемый в политическом плане Ждановым, руководил действиями госбезопасности, собиравшей материал на Жукова. Нельзя совершенно игнорировать письмо Берии, направленное тем после ареста Маленкову, в котором он вспоминал, как спас Жукова в 1941 году после снятия того с должности начальника Генштаба[775]. Также нельзя совершенно исключить – как мы увидим в следующей главе,  – что именно Берия стал инициатором возвращения Жукова на высокий пост в Москве в 1953 году. Но можно ли разделить мнение Серго Берии, сына Лаврентия, будто двух этих людей связывала дружба? Даже если нет, бесспорно, что Берия оказался удобной фигурой, которой отведена роль «злодея», как в мемуарах Жукова, так и в хрущевской пропаганде.

Отправляя Жукова скучать в Свердловск, Сталин, конечно, не подозревал, что делает маршалу подарок, который скрасит ему остаток жизни: новую любовь, четвертую женщину, сыгравшую заметную роль в его судьбе. Галине Александровне Семеновой было 24 года, она работала врачом. Их встреча с Жуковым произошла во время медосмотра. Это не было любовью с первого взгляда. Георгий Константинович постепенно заинтересовался симпатичной девушкой с зелеными глазами, в которых «всегда таилась какая-то неповторимая грусть». Он сделал ее своим лечащим врачом и своей любовницей. Лидия Захарова все поняла и отошла в сторону. Александра Диевна, как обычно, пребывала в неведении. Связь стала страстью. Пятидесятитрехлетний маршал писал письма, похожие на письма влюбленного школьника, вроде того, что он послал ей в 1952 году из Крыма, куда поехал на отдых: «Галина, любимая! […] Я в Гурзуфе с 1 сентября. До сих пор нахожусь под очарованием последней встречи с тобой, моя Галюсенька! В Москве ты была так хороша и мила, что до сегодняшнего дня я все время любуюсь и вдохновляюсь тобою. Я бы хотел, чтобы ты сохранила такой вид и общее состояние на возможно более длительный срок, а это зависит только от тебя, моя родная […]. Погода в Крыму стоит очень хорошая. Небо голубое, море зелено-голубое, теплое, ласковое и манящее в свои объятия. Родная моя, как жаль, что нет здесь тебя. Мне не хватает тебя, без тебя я очень скучаю… В Свердловске я хочу быть около 20 сентября и не потому, что мне нужно быть на областной партийной конференции, а потому, что я очень скучаю без тебя, моя любимая голубка, родная, ласковая Галюсенька. […] Пусть тебя хранит моя любовь, моя мечта о тебе. Твой Георгий»[776]. Маленькой Марии – своей четвертой дочери, которую Галина родит ему в 1957 году,  – Жуков скажет: «Я встречал много красивых женщин, и гораздо красивее мамы, но такой, как она, больше нет. Она – как солнышко»…[777]

В конце декабря 1949 года «все прогрессивное человечество» праздновало 70-летие вождя. Берия заранее сделал хозяину Кремля дорогой подарок: первый успешный ядерный взрыв, произведенный 29 августа. Вскоре на экраны вышел фильм Чиаурели «Падение Берлина». Разумеется, он канонизирует Сталина как величайшего полководца всех времен, но и Жуков много раз появляется среди действующих лиц, кроме последней, совершенно фальшивой сцены, в которой Сталин сразу после окончания боев выходит из самолета, встречаемый Чуйковым, Коневым и Рокоссовским. Должно быть, маршал испытывал двойственные чувства: раздражение оттого, что оказался выведенным в качестве второстепенного персонажа, и удивление от первого за два года публичного упоминания его имени. В октябре он увидел свою фамилию рядом с фамилиями еще двух маршалов под опубликованным в «Правде» некрологом маршалу Толбухину.

Год 1950-й стал поворотным, началом частичной и медленной реабилитации. Вообще, в этом году было много плохого для маршала. Критически отзывавшиеся о Сталине и прославлявшие Жукова генералы Кулик, Гордов и Рыбальченко на основании записей их разговоров были расстреляны. Верный водитель Жукова Бучин был 27 апреля арестован, его обвинили в том, что он агент ЦРУ, и день и ночь избивали, добиваясь признания. Жукову разрешили баллотироваться в Верховный Совет, куда он был избран депутатом от Свердловска. Возможно, какое-то отношение к этому имело назначение министром Вооруженных сил Василевского вместо Булганина. В июле 1951 года он посетил с правительственной делегацией Варшаву и встретился с Рокоссовским – министром обороны Польской Народной Республики. Свою речь, прославляющую боевую польско-советскую дружбу, он закончил ритуальным: «Да здравствует мудрый вождь советского народа и всего прогрессивного человечества великий Сталин!» Текст был опубликован в «Правде» 22-го числа. Наконец, в октябре 1952 года Жуков стал делегатом XIX съезда партии и ему был возвращен ранг кандидата в члены ЦК.

Позднее Жуков скажет, что готовилась не только полная его реабилитация, но и что Сталин «собирался назначить его министром обороны»[778]. Этому нет никаких доказательств. В последние годы жизни вождя его подозрительность усиливалась по мере его старения и угасания как физических, так и умственных сил. В период 1950–1953 годов количество посетителей, принятых им в кремлевском кабинете, постоянно сокращалось. С 2000 в 1940-м оно снизилось до 700 в 1950-м и до менее чем 500 в 1952-м. Его поступки становились все более непредсказуемыми и непоследовательными. Знал ли он сам заранее, кого покарает и кого возвысит? Не будем строить догадок относительно того, какую же судьбу вождь в конце концов готовил Жукову, поскольку никто в его окружении больше не пользовался его постоянным доверием. Сам Абакумов был арестован в июле 1951 года и подвергнут систематическим пыткам. Только смерть Сталина могла стабилизировать ситуацию в стране.

Имеется и вторая причина – еще плохо исследованная историками,  – которая заставляет усомниться в том, что Сталин готов был полностью реабилитировать Жукова: частичная ревизия идеологического приоритета Великой Отечественной войны. 24 декабря 1947 года газета «Известия» опубликовала постановление Верховного Совета, изумившее граждан: с 1948 года 8 мая, День Победы, больше не будет праздничным выходным днем. Конечно, в этот день «Правда» ежегодно будет публиковать статьи, посвященные Победе, но в 1951 и 1952 годах их не будет украшать портрет Сталина. Вождь как будто намеревался дистанцироваться от данного события. 25 декабря 1947 года официальный орган Верховного Совета объявил об отмене выплаты «наградных» – пособий за награды, полученные на войне. В 1950 году Сталин лично приказал очистить города от тяжелых инвалидов войны, самоваров, людей-обрубков, лишившихся рук и ног. Их отправили на негостеприимный остров Валаам в Карелии, где в ужасных санитарных условиях, без электричества и отопления, многие из них умерли в первую же зиму. Среди них насчитывалось много Героев Советского Союза. Миллионы советских граждан, надеявшихся на либерализацию режима, ясно поняли значение этого поворота в политике, лишившего их надежд; в этот момент зародилось широкое внутреннее неприятие существующей власти. Как сказал философ Григорий Померанц: «Все мы, со своими орденами, медалями и нашивками за ранения, стали ничем. […] Многие демобилизованные солдаты и офицеры потеряли тогда упругость воли, нажитую на войне, и стали как тряпка, как ветошка, которыми можно вытирать пол. […] Вы воображали себя чем-то? Вздор, вы – ничто и значите что-то только после единицы, после Сталина. Примерно тогда же был отправлен в Уральский военный округ Жуков»[779]. Идеологическое неприятие Сталина прошедшим огонь войны поколением таило большую угрозу для Жукова, ставшего для этих людей знаменем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.