СОЗДАНИЕ ЛАТЫШСКОЙ ДИВИЗИИ
СОЗДАНИЕ ЛАТЫШСКОЙ ДИВИЗИИ
А что же было с остальными латышскими полками в то время, когда И.И. Вацетис вместе с отрядами И.П. Павлуновского громил польских легионеров? Оказалось, что наступило их (латышских стрелков) время — они, как наиболее стойкие и сплоченные части старой армии, срочно понадобились в послереволюционной России, притом в самых различных ее регионах.
В конце декабря 1917 г. на Дону вспыхнул мятеж генерала Каледина. Захватив Ростов-на-Дону, казаки Каледина повели наступление на Донбасс, угрожая отрезать центральные районы России от основных источников угля и нефти, от основных продовольственных районов. В начале 1918 г. латышские стрелки получили письмо Главнокомандующего советскими войсками на юге России В. А. Антонова-Овсеенко с просьбой прийти на помощь донецким пролетариям в борьбе с Калединым. Об этом же просил их и председатель СНК В.И. Ленин.
Исколастрел решил послать на борьбу с Калединым 3-й полк. Но предварительно этот вопрос был обсужден на ротных собраниях и общем собрании полка, высказавшихся за отправку на калединский фронт. Тут же был избран и командир полка — им стал старый большевик, член партии с 1904 г. К. Калнынь. 11 января 1918 г. полк выехал из Цесиса и через Петроград и Москву отправился на фронт. В Петрограде представителей полка принял председатель СНК В.И. Ленин. Он пожелал латышским стрелкам боевых успехов в борьбе с врагами революции и выразил уверенность, что они нанесут войскам Каледина сокрушительный удар. В течение января — марта полк мужественно сражался с белоказаками, одерживая вместе с другими частями одну победу за другой. Так, в конце февраля 1918 г. он участвовал в освобождении Ростова от калединских войск.
В начале 1918 г. над Советской республикой нависла угроза немецкого наступления. Чрезвычайная опасность заключалась в том, что в то время интенсивно шел процесс демобилизации старой армии. И вот в этих условиях проявилась политическая зрелость как руководства, так и рядовых латышских стрелков, высказавшихся за сохранение организационной целостности латышских полков. На расширенном заседании Исколастрела при участии представителей социал-демократии Латвии, 1-й дивизии и 5-го полка была принята следующая резолюция: «Латышские стрелки не могут быть демобилизованы по общему плану демобилизации армии, но, по очистке их от нежелательных элементов, они должны стать социалистической Красной гвардией… В случае оккупации Латвии латышские стрелки не должны сложить оружие и сдаться в плен германскому империализму, а должны присоединиться к пролетарской армии России»{63}.
До начала наступления немцев в феврале 1918 г. латышские полки находились на не оккупированной части Латвии: штаб 1-й дивизии, 2-й и 5-й полки в Валке, 7-й полк и штаб 2-й дивизии — в Валмиере, 8-й полк — в Цесисе, части 4-го полка — в Алуксне, запасный латышский полк находился в Эстонии, в г. Тарту.
18 февраля на фронте от Черного до Балтийского морей немцы перешли в наступление. Старая армия уже не могла оказать им какого-либо серьезного сопротивления. Столкновения у немецких войск случались только с отрядами Красной гвардии да латышскими стрелками. Но силы были неравными, и немцы занимали один город за другим (Цесис, Даугавпилс, Резекне, Валмиера, Валка). Латышские полки эвакуировались на территорию Советской России. В конце февраля в Москву прибыл Исколастрел; в начале марта — 2-й полк, Головной революционный отряд; в конце марта — 1-й полк, а в начале апреля — 3-й полк. Другим крупным пунктом концентрации латышских стрелков стало Бологое. Здесь сосредоточились штаб 2-й дивизии, 5-й и 8-й полки. Основная часть 7-го полка находилась в Новгороде, часть его — в Великих Луках. В Петрограде был расположен 6-й полк. Кроме того, часть 2-го полка находилась в Вологде и Рыбинске. Группы стрелков, оторвавшиеся от своих полков при отступлении, были рассеяны по многим городам Советской России.
Первое же заседание Исколастрела в Москве 1 марта 1918 г. было посвящено обсуждению мероприятий, необходимых для перехода латышских стрелков в Красную Армию. Была избрана специальная комиссия, которой поручалось выработать инструкцию об условиях вхождения латышских стрелков в Красную Армию. Такая инструкция была подготовлена и утверждена Исколастрелом. Кроме того, при нем (Исколастреле) были созданы специальные комиссии — по регистрации, формированию, снабжению, агитации и др. Речь шла не о расформировании, а о реорганизации латышских полков при сохранении сложившихся национальных боевых единиц в условиях демобилизации старой армии.
Это была очень сложная задача — демобилизация старой и одновременно создание новой армии. Этот вопрос в отношении латышских полков обсуждался 18 марта на расширенном заседании Исколастрела с участие представителей 1-й и 2-й дивизий, а также комитета партийной организации. Председатель Исколастрела В. Штейнхарт заявил: «Теперь у нас главная задача — провести на местах демобилизацию старых полков и после этого создать новые полки… Нам нужно освободиться от тех элементов, которые никого не хотят слушаться…»
В этом же духе высказались и другие члены Исколастрела. Решение было принято такое: «До 1 апреля демобилизовать всех оставшихся в полках стрелков и параллельно начать формирование (работу по регистрации) революционных боевых частей из сознательных добровольцев…»{64}
Итак, шла плановая работа по реформированию латышских частей и встроению их в ряды Красной Армии. Однако в этот процесс вмешался командующий Московским военным округом Н.И. Муралов — через неделю после указанного выше заседания Исколастрела (25 марта) он приказал расформировать все латышские полки. Исколастрел был вынужден подчиниться этому приказу, вынеся свое постановление о ликвидации латышских стрелковых полков и себя как высшего органа этих частей.
Очень скоро стало ясно, что данные решения (Муралова и Исколастрела) были ошибочными и революционно нецелесообразными, так как расформирование таких дисциплинированных и боеспособных частей, какими являлись латышские полки, наносили значительный вред завоеваниям революции.
Эту ошибку исправили Наркомат по военным делам и Высший военный совет — 27 марта они отдали Исколастрелу распоряжение не расформировывать латышские полки.
Особенность была в том, что в этих полках по инициативе полковых комитетов и партийных организаций уже шел процесс их реформирования в части Красной армии. Одним из первых был реорганизован 6-й полк в Петрограде. Здесь еще 20 февраля 1918 г. общее собрание стрелков высказалось за то, «чтобы 6-й полк как целая организация вошел в Красную Армию». Немецкое наступление на некоторое время прервало эту реорганизацию, но уже в марте она продолжилась.
Специальная комиссия по организации нового полка выработала положение о штатах и организационном построении полка. Решено было строить полк по троичной системе, вместо ранее существовавшей четвертичной: три отделения образуют взвод, три взвода — роту, три роты — батальон, три батальона — полк. Эта система полностью себя оправдала и впоследствии была распространена на всю Красную Армию. Важным было и то, что в штаты полка была введена артиллерийская батарея (в старых полках ее не было).
Условия приема добровольцев в полк были опубликованы в газетах. Принимались не только латыши, но и мужчины других национальностей, от которых требовались соответствующие рекомендации. Добровольцы обязывались прослужить в полку не менее двух месяцев, в боевой обстановке они не имели права оставлять полк, даже если у них истек срок службы. Условия приема требовали строжайшего соблюдения дисциплины и порядка. Для добровольцев, не проходивших ранее военной службы, организовывались соответствующие занятия.
Только за первую неделю после начала записи в 6-й полк вступило свыше 700 чел., а к началу апреля его численность достигла 1250 стрелков. Командиром полка был избран П. Судраб, а комиссаром — Я. Эглитис. 3 апреля формирование полка было завершено. Оно завершилось парадом и торжественным собранием{65}.
Примерно таким же путем проходила реорганизация и родного И.И. Вацетису 5-го Земгальского полка, который в это время размещался в район Бологое. Там в середине марта состоялось общее собрание коммунистической фракции полка, на котором присутствовали представители Исколастрела, 6,7 и 8-го полков. Приехавший из Петрограда представитель 6-го полка рассказал об организации своего Тукумского социалистического полка. На этом собрании была избрана комиссия по демобилизации 5-го полка и созданию 5-го Земгальского латышского коммунистического отряда.
В конце марта 1918 г. старый 5-й полк насчитывал 757 стрелков. 27 марта Бологоевский отдел Исколастрела сообщил Высшему военному совету, что из демобилизованного 5-го полка сформирован отряд, в который записалось свыше 300 добровольцев. В дальнейшем этот отряд продолжал пополняться, и в апреле в нем было 548 стрелков при 19 пулеметах. Таким образом, свыше 75% стрелков старого полка добровольно записались и были приняты в отряд. В отряде насчитывалось около 70 коммунистов, что представляло внушительную силу. 1 апреля 1918 г. отряд был переименован в 5-й Земгальский латышский полк Красной Армии. Его командиром полковой комитет назначил командира старого полка бывшего капитана Я. Бриедиса{66}.
Необходимо сказать об особенностях системы руководства всей жизнью латышских полков на первом этапе их существования в Красной Армии. Высшей властью в полку являлась партийная организация (коммунистическая фракция), которая ведала всеми вопросами, включая оперативную и хозяйственную деятельность. Она утверждала командный состав, начиная от командира полка до командиров рот, команд и их заместителей. Младших командиров выдвигали ротные командиры, а утверждал их комиссар полка (в 6-м полку младших командиров комиссар назначал). Выборные представители от стрелков образовывали ревизионную и контрольную комиссии.
Такая система руководства приводила к так называемой «диктатуре фракции», то есть к подмене в полку военного руководства партийным. Такая система неоднократно подвергалась критике, в том числе на 8-м съезде партии большевиков.
Из латышских полков 2-й дивизии, отступивших на территорию Советской России, лучше других сохранил свой боевой состав 7-й полк. Основная его часть в марте располагалась в Новгороде. В этом полку больше, чем в других, осталось на своих должностях бывших офицеров. Полком продолжал командовать Г. Мангулис, бывший полковник. Батальонами и ротами там также командовали бывшие офицеры. 1 апреля 1918 г. 7-й полк почти в полном составе перешел в Красную Армию: 442 стрелка из 545 (около 75%) добровольно записались в Бауский латышский красноармейский полк{67}.
Из частей 1-й дивизии в Москве раньше других был преобразован 2-й полк, в котором в начале марта насчитывалось свыше 1000 стрелков. Динамика преобразования этого полка такова: 25 марта был получен приказ Н.И. Муралова демобилизовать 2-й полк. Тогда же началась и работа по созданию нового полка. 26 марта состоялось общее собрание стрелков. Часть из них (200 чел.) сразу же вступила в новый полк, на следующий день записалось еще 200 чел. Спустя еще несколько дней численность 2-го Рижского латышского полка Красной Армии достигла 600 чел. (60% состава) и продолжала увеличиваться далее. Власть во 2-м полку принадлежала командному составу, действовавшему под контролем полкового комитета и партийной организации, объединявшей свыше 100 коммунистов. Командиром 2-го полка был избран бывший подпоручик Я. Аплок, вскоре убывший на учебу в Академию Генерального штаба. Его сменил бывший штабс-капитан Ф. Риекст.
Часть 2-го полка, находившаяся в Вологде, не захотела присоединиться к его основному составу и образовала самостоятельный Особый латышский стрелковый батальон. Впоследствии этот батальон вошел в состав 8-го пока.
Во второй половине марта в Москву из Белоруссии прибыл 1-й латышский полк. Его реорганизация заняла немного времени: с 1 апреля началась запись добровольцев. Только в первую неделю записи в новый 1-й Усть-Двинский латышский советский полк вступило 567 стрелков. Прошло еще немного времени, и численность полка достигла 700 чел. при 47 пулеметах. Бывший командир полка Р. Вайнянис был вновь избран на эту должность{68}.
Не было особых трудностей с реорганизацией в части Красной Армии Головного революционного отряда, созданного в период борьбы с мятежным корпусом Довбор-Мусницкого. Почти все его стрелки поступили добровольно в Красную Армию. 10 мая 1918 г. отряд, состоявший из 863 стрелков при 12 пулеметах, был переименован в 4-й Видземский латышский советский полк. Командиром полка был утвержден Я. Лацис. Полковая фракция объединяла 130 членов партии.
На практике почти не нуждался в реорганизации 1-й латышский коммунистический отряд (бывшая сводная рота в Смольном), поскольку он с самого начала своей организации в ноябре 1917 г. существовал на добровольческой основе. После переезда Советского правительства в Москву отряд, в котором насчитывалось 537 стрелков, продолжал численно расти, и к середине апреля 1918 г. в нем было уже свыше 760 стрелков при 14 пулеметах. Тогда же, в середине апреля, отряд был переименован в 9-й латышский стрелковый полк{69}.
В этом полку, охранявшем правительство (СНК) и другие советские учреждения в Кремле, была самая сильная партийная организация из всех латышских полков, объединявшая в своих рядах около 350 коммунистов. Она руководила всей жизнью полка, однако осуществление этого руководства имело некоторые особенности, в отличие от 6-го полка. Высшей властью в 9-м полку было общее собрание стрелков и его исполнительный орган — полковой комитет, который и назначал командный состав. При этом все наиболее важные вопросы перед их вынесением на полковое собрание обсуждались партийным комитетом или согласовывались с ним. Кандидатуры на командные должности предварительно обсуждались комитетом фракции и уже потом предлагались общему собранию полковым комитетом.
Позже других полков реорганизации подвергся 3-й латышский полк, прибывший с юга только в начале апреля 1918 г. Еще в период борьбы с калединцами полк принял К. Стуцка, его же избрали командиром и реорганизованного полка.
Переформирование старых латышских полков в части Красной Армии вновь выдвинуло вопрос об их объединении. На заседаниях Исколастрела, на общих и партийных собраниях постоянно высказывалось мнение, что сбор полков под единым руководством, в составе одного соединения (дивизии или корпуса) будет способствовать укреплению Красной Армии.
Приказом Народного комиссара по военным делам № 263 от 13 апреля 1918 г. латышские полки были объединены в Латышскую стрелковую дивизию — одну из первых дивизий Красной Армии. По замыслу она должна была включать все основные роды войск: девять стрелковых полков, кавалерийский полк, артиллерийскую бригаду, инженерные и технические части. Начальником дивизии был назначен И.И. Вацетис, комиссарами — К. Петерсон и К. Дозитис. Обязанности начальника штаба дивизии сначала временно исполнял И.И. Лерхе, а с начала мая им стал руководить А.В. Косматов. «Латышская дивизия, — писал И.И. Вацетис, — была первым регулярным и организованным по правилам военного искусства боевым соединением Советской власти»{70}.
В приказе по Латышской дивизии № 2 от 14 апреля 1918 г., подписанном И.И. Вацетисом, определялись ее структура и состав: она состояла из трех стрелковых бригад, каждая из которых в свою очередь включала три полка. В первую бригаду (командир П. Дудынь) вошли 1, 2 и 3-й полки, расположенные в Москве. Вторую бригаду (командир П. Авен) составили 4, 5 и 9-й полки. При этом 4-й и 9-й полки находились в Москве, а 5-й полк пока еще в Бологом. В третью бригаду (командир Я. Юдынь) вошли соответственно 6, 7 и 8-й полки. Здесь разброс частей был наибольшим — штаб бригады и 8-й полк находились в Бологом (позднее штаб будет переведен в Петроград), 7-й полк — в Новгороде, а 6-й — в Петрограде.
Латышская дивизия была своеобразным соединением в Красной Армии. Особенно на первых порах. Если в РККА не допускалось формирования национальных частей и соединений из беженцев и эмигрантов, не связанных с территорией данной нации, то в отношении полков Латышской дивизии Советское правительство сделало исключение, как частям, доказавшим свой пролетарский интернационализм и преданность Советской власти. По этому поводу комиссар дивизии К. Петерсон говорил на 1-м Всероссийском съезде военных комиссаров: «Хотя мы как будто объединены по национальному признаку, но на самом деле все, как один, проникнуты духом Интернационала. Мы не связываем своих действий с какой-нибудь территорией, но за долгие месяцы ожесточенной борьбы за социализм, за Советскую Россию, спаялись в одну семью. Мы — интернационалисты и доказываем это не словами, а делом»{71}.
Другой особенностью Латышской дивизии, отличавшей ее в 1918 г. от других соединений Красной Армии, была затянувшаяся по времени система выборных солдатских комитетов во главе с Исколастрелом. Возникнув весной 1917 г. в старой армии, выборные солдатские комитеты сыграли огромную роль в развитии политической активности нижних чинов. После Октябрьской революции этот институт был распространен на все части старой армии. Просуществовав до весны 1918 г., система солдатских комитетов была ликвидирована одновременно с демобилизацией старой армии. Ликвидирована везде, за исключением Латышской дивизии. Здесь комитеты в полках занимали особое положение — так исторически сложилось в период подготовки и осуществления революционных преобразований в 1917 г. Заслуги этих комитетов и Исколастрела объясняют их чрезвычайно высокий авторитет среди латышских стрелков.
Вскоре после создания Латышской стрелковой дивизии состоялась и ее первая партийная конференция. И хотя Иоаким Иоакимович не состоял в партии большевиков, он был, как начальник дивизии, приглашен на конференцию и участвовал в ее работе. Конференция высказалась за сохранение института солдатских (стрелковых) комитетов в дивизии. Резолюция этой конференции была положена в основу «Положения о конструкции латышских стрелковых полков», принятого 1-м съездом представителей латышских стрелков, проходившим 16–19 мая 1918 г., в работе которого И.И. Вацетис также принимал участие.
Согласно этому Положению, высшей властью в дивизии являлся Совет латышских стрелковых полков и его исполнительный орган — Исколастрел, избранный Советом в составе девяти человек. Ему поручалось вести всю организационную, административную, массово-политическую и культурно-просветительную работу в частях и подразделениях дивизии. Кроме того, в дивизии были предусмотрены два комиссара с одинаковыми правами: один избирался Исколастрелом, а другой назначался по линии Наркомвоена. При этом оба комиссара в Исколастреле пользовались правом решающего голоса.
Полковой комитет являлся высшим органом власти в полку. Председатель комитета или его заместитель подписывал вместе с командиром все приказы по полку и имел право контроля над всей перепиской. На заседаниях полкового комитета председатель коммунистической фракции имел право решающего голоса. Комитетам было предписано не вмешиваться в оперативную деятельность командного состава, за исключением распоряжений явно контрреволюционного характера.
Солдатским (стрелковым) комитетам в Латышской дивизии было предоставлено право назначения командного состава: ротным — командиров взводов, полковым — командиров рот, команд, батальонов, а Исколастрелу — командиров полков и бригад.
Исколастрел первого состава реорганизованных полков возглавил Ю. Заринь, его товарищем (заместителем) избрали Я. Думиня, а секретарем — Оскара Стиггу (впоследствии — начальник одного из отделов Разведывательного управления РККА в воинском звании «комдив»). С ними И.И. Вацетис и согласовывал свои действия по дальнейшему совершенствованию дивизии и ее частей, укреплению воинской дисциплины, решению вопросов материально-бытового обеспечения. Сразу отметим, что формирование дивизии было связано со значительными трудностями. Прежде всего это относилось к нехватке боевой техники и предметов вооружения, обмундирования, продовольствия.
В начале мая 1918 г. формирование стрелковых полков было в основном закончено. К этому времени полки дивизии были двухбатальонными, только в 7-м полку было три батальона. Во всех полках были, помимо батальонов, образованы пулеметные, хозяйственные, музыкантские команды, команды связи, конных или пеших разведчиков, а в некоторых — бомбометные. Артиллерии в первое время было совсем мало, только при 6-м и 7-м полках формировались легкие батареи.
7 мая И.И. Вацетис обратился в Московский городской военный комиссариат с докладной запиской, в которой указывал, что для приведения вверенной ему дивизии в боевую готовность необходимо включение в нее частей и подразделений всех родов войск, а прежде в сего артиллерии. Эта просьба возымела действие — уже неделю спустя Московский горвоенкомат направил в Московский губвоенкомат требование направить в Латышскую дивизию две легкие и одну тяжелую батареи, а также броневик{72}.
Предметом особой заботы И. И. Вацетиса, как начальника дивизии, было возвращение в нее разрозненных латышских отрядов и отдельных полков, разбросанных по разным городам Советской России. В некоторых таких частях и отрядах обнаружилось стремление к «самостийности», в них взяли верх сепаратистские тенденции и даже элементы анархии. Этим объясняется их нежелание присоединиться к дивизии. Выполняя по распоряжению местных Советов те или иные задачи по укреплению Советской власти на местах, эти отряды, фактически находившиеся на положении красногвардейских, «зараженные» местническими настроениями, не стремились влиться в строго регламентированную, централизованную армию. Их нежелание влиться в состав дивизии объяснялось еще и расхождением во взглядах на ее внутреннее построение (положение командного состава, стрелковых комитетов и партийных организаций).
Сепаратистские тенденции были сильны в 6-м полку, находившемся в Петрограде, — он вошел в состав дивизии лишь в конце июня 1918 г. До начала июня отказывался вступать в дивизию и Торошинский полк, выросший из батальона 6-го полка в районе станции Торошино под Псковом. Отколовшаяся часть 7-го полка, из которой образовался самостоятельный Лиепайский полк, вошел в дивизию лишь в феврале 1919 г. Так что не все ладно было и в латышских частях.
В целях борьбы с подобными местническими тенденциями Реввоенсовет Республики 11 октября 1918 г. (Вацетис был уже Главкомом) приказал:
«1. Не допускать никаких латышских формирований, помимо Латышской стрелковой советской дивизии. 2. Moбилизованных латышей направлять в Латышскую дивизию в случае выраженного ими желания»{73}.
Чем и как заканчивались такие местнические настроения, видно из следующего примера. Совершенно оторванным от дивизии оставался Курземский полк, сформированный весной 1918 г. на базе батальона 3-го полка в Воронеже. О том, какие настроения царили в этом полку, к чему привела эта оторванность от основных сил дивизии и централизованного руководства, говорится в воспоминаниях И.Э. Якира, который весной 1918 г., отходя с остатками Тираспольского красногвардейского отряда, прибыл в Воронеж.
«…Прибыли на станцию — штабной эшелон и при нем полурота китайцев (они все в эшелоне шли, потому и выжили), пара эшелонов с остатками бессарабцев и пришедшие на ремонт два бронепоезда.
Вечером в штаб наш пришли товарищи из местного Совета и стали щупать, что за народ: бандиты или свои. Хорошее, видно, впечатление произвели, потому что они нам рассказали, что в городе готовится восстание против Советов, что восстанием заворачивает Курземский латышский полк, вернее — его офицеры, что в казармах ведется бешеная агитация против большевиков, против Совета.
Спросили — как мы? Надеемся ли на своих и поддержим ли Воронежский Совет? Мы, конечно, обещали сделать все, что в наших силах. Подготовили свои «остатки»… Сгрузили и боевые машины. Пушки броневиков направили на загородный район, на казармы курземцев…Подготовили все и поехали в их штаб.
Мы подъехали к штабу Курземского полка примерно в половине двенадцатого, т.е. за полчаса до предполагавшегося восстания. Не застав там никого, мы направились в казармы. Не успел экипаж и за ним конные тронуться, как сверху была брошена бомба, не причинившая, правда, никому вреда.
Задерживаться у штаба, выяснять, кто «пошутил», не было времени, ибо можно было упустить главное…
Уже квартала за два до казарм нам стали попадаться одиночки и группы вооруженных людей. Они ждали только сигнала. Казарменный двор был полон самого разношерстного народа — тут были и солдаты, и просто подозрительные типы, подбивавшие на грязное дело.
Наш начальник штаба с командиром одного из бронепоездов приехал на тачанке, а мы, человека четыре, верхами. Мы остались внизу, а начальник штаба с командиром бронепоезда поднялись наверх, в помещение, где шло собрание представителей гарнизона… Собрание должно было решить, в какое именно время выступить.
Хорошо работали предатели. Оказалось, что помимо нас без нашего ведома в зале между другими «делегатами» было и по три представителя от наших частей: от бронепоездов, бронеотряда, заамурцев и даже от остатков китайцев… Большое казарменное помещение гудело. Шло обсуждение вопроса о том, как произвести выступление и разгром партийной организации, ЧК и Совета. Как всегда бывает в таких случаях, намечался и еврейский погром…
…Возле казарм разъезжало несколько конных в гражданском платье. Это была какая-то местная охрана или самооборона. Один из них осторожно подъехал к нам и стал расспрашивать одного из нас, тов. Федоренко, кто мы и для чего прибыли. Товарищ Федоренко умышленно во весь голос, чтобы слышали окружающие курземцы, ответил, что мы заамурцы, что прибыли после боев, после тяжелых поражений и необычайных побед…
На вопрос, знаем ли мы, что сегодня курземцы хотят бить Совет, большевиков и евреев, Федоренко залихватски приплюснул папаху и еще громче заревел, что мы сражались, помирали из-за каждого аршина советской земли и не позволим против наших рабочих и солдатских Советов выступать. Он кричал, что нас, мол, тысячи, наши полки под боком и мы всех бунтовщиков «порубаем».
Этот крик подействовал на окружающих, и они начали втихомолку судачить о том, что мы, пожалуй, можем помешать…
В это время в зале разыгрывалась такая сцена: на председательском месте молодой офицер с растрепанными волосами, в солдатской шинели, с прислоненной к столу винтовкой всячески подделывался под «народ», толкая толпу на провокацию и предательство Советской власти… Представитель Совета, губернский комиссар, несколько раз пытался выступить, образумить, удержать от преступного шага, но как только он начинал говорить, поднимался крик и нельзя было вымолвить ни слова. Нашему начальнику штаба председатель тоже не хотел дать слова: боялся, что в сомнение народ введет.
Однако пришлось дать. Наши представители, человек сорок, потребовали. Они все встали, и от их имени выступил командир бронепоезда. «Мы, — заявил он, — столько-то поездов, бронепоездов, батарей, рот и эскадронов входили в Особую армию Румынского фронта и требуем, чтобы нашему начальнику было дано слово». Прибрехнул он здорово, эскадронов и рот прикинул для устрашения…
Дали слово нашему начальнику штаба, и стал он речь держать. «Особая армия, — говорил он, — пешком с берегов Дуная пришла, с румынами, немцами, бандитами, казаками и еще с многими дралась. Дралась, дороги трупами своих солдат-товарищей усеивала. Дрались, советскую землю и Советскую власть отстаивали. Пришли измученные, истомленные наконец в Советскую Россию и что здесь находим? Находим вас, тыловиков, отъевшихся, на провокацию поддавшихся и стоящих на границе непоправимого несчастья…»
В это время один наш конник вошел и нарочно, чтобы увидели все, какая у нас дисциплина, толпу растолкал, подошел к говорившему начальнику, шпорами звякнул и рявкнул: «А нам, товарищ начальник, как прикажете, ждать?» Начальник штаба, быстро смекнув, что тот хочет подействовать на толпу, сердито бросил ему: «Внизу ведь приказал ждать». Тот повернулся на каблуках, гаркнул «Слушаюсь» и, звеня шпорами, пошел вниз на улицу…
А начштаба продолжал:
«У нас, — говорит, — части тут подле казарм ваших подведены, 12 пушек с бронепоездов на казармы наведены, броневые машины по углам расставлены, кавалерия под городом. И только вы, предатели, посмеете против власти нашей что сделать, мы вас вдребезги разделаем…».
Это все сильно подействовало на собравшихся. Не удалось предателям поднять их. Загудели: «как же это, бой-война промеж своих солдат?…И решили не выступать…»{74}.
И тем не менее формирование Латышской дивизии шло достаточно успешно. Уже в апреле был сформирован первый эскадрон кавалерийского полка на основе команды конных разведчиков 3-го полка. Позднее полк был доведен до четырехэскадронного состава. Штабы дивизии и бригад формировались на базе штабов бывших 1-й и 2-й дивизий. В июне был создан батальон связи. В июле — августе при дивизии была сформирована авиагруппа в составе 18 самолетов. Началось формирование артиллерийской бригады. Однако создание технических частей затягивалось из-за недостатка материальной части и нужных специалистов.
Начдив И.И. Вацетис был особо озабочен вопросом наличия артиллерии в дивизии. Хроника формирования артиллерийских частей и подразделений такова: в мае была создана тяжелая батарея из пяти восьмидюймовых гаубиц; тогда же начато, а в июле закончено формирование 1-го легкого артиллерийского дивизиона (три батареи по четыре орудия). В конце июня было закончено формирование 1-й, а в августе — 2-й батареи мортирного дивизиона. Тогда же была создана зенитная (противосамолетная) батарея из 4-х орудий. В сентябре 1918 г. в дивизии появился тяжелый артиллерийский дивизион (12 орудий){75}.
1 мая 1918 г. Латышская дивизия принимала участие в первом после Октябрьской революции параде войск Московского гарнизона на Ходынском поле. Командовать парадом было поручено И.И. Вацетису Присутствовавший на параде председатель СНК В.И. Ленин дал высокую оценку состоянию и подготовке Латышской дивизии.
Дивизия состояла в основном из опытных, прошедших испытание боем воинов. Однако в ней был и определенный процент молодых солдат, обучению которых в полках уделялось постоянное внимание. Приказом по дивизии командирам полков предписывалось устроить тиры для обучения молодого пополнения приемам умелой стрельбы. По инициативе И.И. Вацетиса, этой учебе придавался спортивный характер — с вручением призов и памятных подарков отличившимся стрелкам. Помимо стрелковой подготовки во всех частях дивизии регулярно проводились тактические занятия, изучение материальной части оружия и техники.
Исключительно большое внимание И.И. Вацетис уделял подбору и подготовке командного состава частей и подразделений дивизии. Комплектование Латышской дивизии командным составом в 1918 г. было связано с определенными трудностями, однако этот вопрос в целом здесь решался более успешно, нежели в других соединениях Красной Армии. И это объяснялось рядом причин. Хотя основная часть старшего и среднего звена офицеров латышских полков во время Октябрьской революции встала на сторону ее противников, однако многие младшие офицеры, выходцы из пролетарских и полупролетарских слоев общества, вместе со стрелками приняли идеи социализма. При этом они еще до создания латышской дивизии прошли испытания на верность выбранному пути: октябрьскими событиями 1917 г.; переходом Латвии в Советскую Россию; реорганизацией старых полков в части Красной Армии. За это же время офицеры латышских полков не менее двух раз переизбирались на различные командные должности. Поэтому вполне естественно, что все колеблющиеся и политически ненадежные лица при такой чистке отсеивались или отстранялись соответствующим образом.
Вхождение латышских полков в ряды Красной Армии без серьезной организационной ломки позволило Исколастрелу и полковым комитетам назначить на командные должности тех бывших офицеров, которым стрелки доверяли, которых они знали по предыдущим боям. При этом Исколастрел, комитеты и партийные организации наряду со старыми офицерами настойчиво и смело выдвигали на командные должности бывших унтер-офицеров и рядовых стрелков, показавших свои способности в боях и повседневной жизни. В полках дивизии почти все должности младшего командного состава занимали бывшие рядовые и унтер-офицеры. И все же, несмотря на это, в дивизии ощущался недостаток опытного командного состава.
От уровня подготовки младших командиров во многом зависит уровень умений и навыков солдат. Поэтому учебе младших командиров в Латышской дивизии уделялось большое внимание. Еще в приказе по дивизии от 9 июня 1918 г. начдив И.И. Вацетис потребовал во всех полках организовать полковые школы с трехмесячным сроком обучения. От каждой роты и команды предписывалось туда выделить не менее шести человек{76}.
Еще один штрих — приказом по 1-й бригаде от 27 апреля командный состав для повышения своего уровня знаний был обязан посещать в Москве лекции по военному делу.
Характеризуя командный состав Латышской дивизии, И.И. Вацетис отмечал: «Латышские стрелки… требовали хороших командиров, От латышских командиров прежде всего требовались находчивость и мудрый ум, затем — деловитость, самопожертвование и хладнокровие. Качества такого командира импонировали стрелкам, обладавшим такими же качествами. Такая солидарность создавала в бою взаимное доверие, дисциплину и способствовала эффективному применению оружия»{77}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.