ШАРАФ РАШИДОВ
ШАРАФ РАШИДОВ
Осенью 1974 года я прибыл в Ташкент в должности председателя Комитета госбезопасности республики.
Узбекистан был на подъеме. Руководящие кадры в ЦК, Совете Министров, ведомствах производили хорошее впечатление – грамотные, компетентные люди. Многие работают до сих пор.
Первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов помогал мне освоиться с обстановкой. Он был человеком высокой культуры. Непьющий. Много ездил по областям. Предпочитал ездить поездом, ночевал в вагоне. Излишеств не допускал. Участник Великой Отечественной войны. В 1942 году старший сержант Рашидов был ранен на фронте.
В общем, я попал в хорошую, благожелательную обстановку. Начало было обнадеживающим. Вскоре меня избрали депутатом Верховного Совета СССР по Самаркандскому округу № 616. Республика большая – 11 областей и Каракалпакская АССР, население более 20 миллионов человек (теперь уже 25). Забот хватало.
Вроде бы все шло хорошо. Но беспокоило то, что в руководстве республики была какая-то напряженность, шла подспудная борьба, плелись интриги. Я в них участия не принимал.
Ю.В. Андропов, посылая работать в Узбекистан, особо подчеркивал: «Твоя основная задача делом убедить узбекских товарищей, что КГБ не работает против них». Дело в том, что шли жалобы в ЦК КПСС, будто чекисты подслушивают, «разрабатывают» их и прочие вымыслы. Но если члены Бюро ЦК вскоре поверили, что я не веду двойной игры, ко всем отношусь ровно и непредвзято, то кое-кому (фамилии не называю сознательно) это не нравилось, и в ход пошли наговоры. В конечном итоге Рашидов начал верить им…
Были ли попытки использовать КГБ в борьбе одной группы против другой? Попытки были, но успеха не имели.
Шараф Рашидович – личность незаурядная. Очень много сделал для развития экономики, науки, искусства, литературы в республике. При нем выросли кадры, способные решать сложные проблемы Узбекистана. Один из них – Ислам Каримов, талантливый организатор и мужественный политик. Сегодняшние лидеры многим обязаны тому времени, когда Рашидов 30 лет руководил республикой.
Я никогда не верил вымыслам и домыслам о Рашидове. Добрые отношения были и с его семьей. Подавал большие надежды сын Володя (Ильхом). Умный, исполнительный был офицер КГБ. Ничего не знаю о его теперешней судьбе.
Допускал ли ошибки Рашидов? Конечно, ошибался. Мог ошибаться, но иногда умел и признавать свои ошибки.
Приведу пример. Летом 1983 года меня вызвали из ГДР в Москву по поводу новой работы. Заместитель председателя КГБ СССР генерал-полковник Г.Е. Агеев, только что вернувшийся из командировки в Ташкент, поделился со мной впечатлениями о поездке: «Знаешь, что сказал мне Рашидов? Я допустил большую ошибку и сожалею о том, что убрал Эдуарда с поста председателя КГБ республики».
Думаю, он понял, что если бы я оставался в Узбекистане председателем КГБ, разгула беззакония Гдляна – Иванова не допустил бы никогда. Уверен в этом.
Боролся я вместе с Ш. Рашидовым и другими товарищами против негативных проявлений в республике. А их было немало. И это беспокоило первого секретаря ЦК. Вспоминаю, как однажды вечером Шараф Рашидович пригласил меня прогуляться по даче. Долго мы ходили, может, два, может, три часа. Обсуждали проблемы республики. Особую тревогу у него вызывали случаи коррупции, взяточничества. В то время МВД возбуждало одно дело за другим. Министр Хайдар Яхьяев демонстрировал по телевидению золото, украшения, пачки изъятых денег. Это производило впечатление.
– Как бороться с коррупцией, взяточничеством? Что Вы посоветуете? – обращался ко мне Рашидов.
– Я думаю, что Вам, Шараф Рашидович, надо на готовящемся Пленуме ЦК в своем докладе резко, жестко сказать об этих явлениях и предупредить всех, что ЦК будет беспощадно наказывать, невзирая на лица, невзирая на ранги и старые заслуги.
Ваш авторитет очень высок и Ваше слово будет действенным, отрезвит кое-кого. Если Вы лично возглавите борьбу – это будет благом для узбекского народа. Если эту борьбу возглавят другие, со стороны, то я не могу предсказать последствия.
Он поблагодарил меня за совет. Обещал сделать. Но не сделал.
* * *
Шла подготовка к очередному республиканскому партийному активу. С докладом должен выступать первый секретарь ЦК КП Узбекистана, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Ш.Р. Рашидов. В повестке дня вопрос: «Об усилении идеологической работы в республике».
Шараф Рашидович попросил меня подготовиться к выступлению на собрании (на нем присутствовало около тысячи человек). Пытался отказаться под предлогом того, что я новый человек в республике и мне рано давать какие-то оценки идеологической работе. Не помогло. Выступать пришлось.
Готовился тщательно. Выверял каждую мысль, каждую фразу. Это ведь было мое первое выступление перед такой аудиторией. Приходилось учитывать, как слушатели будут оценивать нового председателя КГБ. Если отделаться общими фразами из передовицы «Правды», то придраться будет не к чему. Если сказать резко о том, чем располагал комитет, то последствия непредсказуемы. Как поступить?
Решил говорить правду, аккуратно формулируя каждый тезис. Действовать, как выражаются футболисты, «на грани фола», но говорить правду. О проявлениях национализма, об усилении реакционной секты «Братья-мусульмане». И особо щепетильная тема – коррупция и взяточничество. Я зачитал письмо узбека – рабочего из Хорезма, в котором он с возмущением говорил о поборах при поступлении детей на учебу, обращении за справками и т.п. Перед выступлением проверил, не анонимный ли автор. Нет, рабочий человек, семья – 8 детей. Комментируя письмо, спрашивал аудиторию: «Что сказали бы нам, сегодняшним, коммунисты 20–30-х годов? Советская власть – и взяточничество? Это позор нам, коммунистам 70-х».
Выступление вызвало большой резонанс в республике. С трибуны было сказано то, о чем говорили втихаря, шушукаясь.
Правда, Рашидов со мной после этого холодно здоровался, может, месяц, а то и два. Ю.В. Андропов сказал при встрече: «И чего ты вылез на трибуну? Ты мне живой нужен в Узбекистане».
В общем, я сам себе подписал первый приговор. Как говорили древние китайцы, кто говорит правду – своей смертью не умирает.
* * *
Восток – дело тонкое. Расскажу один житейский эпизод, достойный внимания.
Было традицией: на открытие охоты на уток в сентябре выезжать небольшой компанией – Ш.Р. Рашидов, второй секретарь ЦК КП Узбекистана, командующий ТуркВО и председатель КГБ. В 1976 году пригласили меня, впервые. Командующий округом Степан Ефимович Белоножко предупредил об этом недели за две. Для охотника этот день – святой. Готовится снаряжение – патроны, одежда и т.д. О еде не беспокоились, так как охотились на военно-спортивной базе округа. Спустя неделю Белоножко звонит мне:
– Не пойму Рашидова, поедет он на охоту или нет. Ты у него будешь, узнай, пожалуйста.
– Хорошо, сегодня буду у него, узнаю.
После доклада деликатно спрашиваю Рашидова:
– Состоится ли поездка на охоту?
– Да, обязательно.
– Шараф Рашидович, можно пригласить на охоту Володю (сына Рашидова, страстного охотника, отличного стрелка)?
– Он Ваш подчиненный. Вы и решайте.
Через пару дней встречаю Володю:
– Ну как, готовишься к охоте? Ружье подготовил?
– Нет, отец ничего не говорил. Он и сам не собирается.
Звоню Белоножко:
– Степан, Шараф Рашидович не собирается ехать, что будем делать?
– Прошу тебя, Эдуард Болеславович, еще раз уточни у Рашидова.
На второй день снова спрашиваю:
– Планы на выходные дни не изменились, Шараф Рашидович?
– Изменились, не поеду, пишу книгу.
– Ну, тогда я тоже не поеду.
– Нет, Вы обязательно езжайте втроем.
– Да у меня, Шараф Рашидович, в Ташкенте есть заботы.
– Езжайте обязательно, не срывайте охоту.
В пятницу, после работы, выехали автомашинами на спортивную базу ТуркВО. На вечерней зорьке постреляли. Лет утки был слабый. Утренняя зорька была более удачной, убили несколько чирков и одну крякву. К 9.30 вернулись на лодках на базу. Встретил дежурный офицер радиостанции:
– Товарищ командующий, звонил Первый (позывной Рашидова). Приказано к 10.00 всем прибыть в Ташкент, в ЦК. Вертолет вылетел, через 15 минут прибудет.
Гадаем, размышляем, что же случилось? Может, какие-то международные осложнения? Спрашиваем дежурного, может, утром траурную музыку по радио передавали? Нет, все нормально, как обычно.
Сборы были недолгими. Позавтракать не успели. В вертолете продолжали гадать, что случилось? Прибыли в Ташкент на военную вертолетную площадку. Договорились: быстро побриться и переодеться. Пришли на 5-й этаж в ЦК. Народу собралось много – министры, заведующие отделами ЦК, телевидение, журналисты.
Спрашиваю у знакомых:
– По какому поводу собрались, давно ждете?
– Ждем уже почти два часа.
– Кого ждете?
– Вашего приезда.
Доложили Рашидову о нашем прибытии. Все пошли в зал заседаний.
Рашидов объявляет: поступила телеграмма дорогого Л.И. Брежнева в адрес известного мастера – резчика по дереву. Зачитывает короткую телеграмму с благодарностью за узбекскую табуретку с инкрустациями. Мастеру вручили подарок Брежнева – золотые часы с автографом. Процедура заняла 8–10 минут.
– Все, можете расходиться.
Мы переглянулись и молча выругались.
Через несколько дней поехали в Москву на сессию Верховного Совета СССР. На регистрации в Кремле предупредили: С.Е. Белоножко явиться к министру обороны Д.Ф. Устинову, Л.И. Грекову – к секретарю ЦК КПСС И.В. Капитонову, а мне – к заведующему отделом административных органов ЦК Н.И. Савинкину.
Командующий округом генерал-полковник Белоножко после разговора у министра был расстроен. Деталей разговора не рассказывал. Жалко было смотреть на этого могучего, мужественного фронтовика-танкиста. Юмора в министерстве не понимали, врезали генералу. Второй секретарь ЦК Греков только чертыхнулся после разговора у Капитонова.
Ну а разговор со мной у Савинкина:
– Что же это вы решили устроить стрельбу из пулеметов и автоматов по уткам?
– Николай Иванович, охотились на чирка, стреляли бекасинником (размер пшенного зернышка). Пулеметов и автоматов под такие «пули» не существует в мире.
– На, почитай письмо из Узбекистана.
Читаю: «Когда весь народ республики беззаветно трудился на уборке хлопка, три члена Бюро ЦК Греков Л.И. – второй секретарь, Белоножко С.Е. – командующий ТуркВО и Нордман Э.Б. – председатель КГБ устроили канонаду на водоеме в 100 км от Ташкента. Стреляли из пулеметов и автоматов». Подпись – трудящиеся Ташкента. Почерк письма искажен, но опытным глазом можно было определить, что автор с высшим образованием.
– Николай Иванович, Вы, старый охотник, можете себе представить стрельбу по чиркам картечью или из пулемета? Большего абсурда трудно придумать.
В ЦК с юмором было все в порядке. Меня поняли. Рассказал «в картинках» всю предысторию с охотой. Ясно – провокация. Н.И. Савинкин пожурил, что так по-глупому подставились.
Прочитав анонимное письмо, я попросил Савинкина дать его мне на несколько дней для установления авторства. Неохотно, с оговорками письмо мне дали, но с условием – вернуть обязательно, следов на письме не оставлять, пакет не прошивать.
С тем и поехал в Ташкент. Пригласил надежных чекистов. Те быстро, в течение дня, установили, из какого почтового ящика
(на самой окраине города) отправлено письмо, точное время выемки письма. Установили, что в район почтового ящика в это время выезжала дежурная автомашина КГБ и по чьему распоряжению (существовавший бюрократический порядок регистрации поездок автомашин сослужил хорошую службу). Не составило большого труда установить, в каком кабинете и кто писал анонимку. В тот день три товарища долго сидели, закрывшись в кабинете одного из моих заместителей.
Позвонил по ВЧ-связи в Москву Савинкину.
– Николай Иванович, авторы известны (назвал фамилии и должности). Картина мне ясна. Буду поднимать скандал.
– Не горячись, не предпринимай никаких действий. Скоро позвоню, никуда не отлучайся.
Вскоре раздался телефонный звонок по ВЧ.
– Никаких действий, никому ни слова. Письмо срочно спец-почтой пришли в Москву, конверт не повредите.
Вот и рассуди, читатель, как фабрикуются фальшивки и стряпаются провокации.
Между прочим, мне задали вопрос в ЦК КПСС: как же так можно работать? С кем же ты работаешь? Кто с тобой рядом?
Вот так жили и работали. До сих пор не пойму, почему запретили вывести на чистую воду анонимщиков. Если бы тогда дали по рукам провокаторам, это было бы хорошим уроком. А так ведь они (авторы) до сих пор убеждены, что все шито-крыто. Если сегодня они или их внуки будут настаивать, то я могу назвать поименно каждого. К счастью, живы свидетели и остались вещественные доказательства в архивах.
* * *
Летом 1977 г. меня пригласили заместители председателя КГБ СССР В.М. Чебриков и В.П. Пирожков. Разговор был корректный. После инспекторской проверки было принято решение переместить из КГБ Узбекистана в другие регионы страны некоторых начальников, засидевшихся в Ташкенте.
Мне было предложено быстрее освободить их от работы. Я заявил, что это не в моей власти. Эти товарищи были номенклатурой КГБ СССР. Только Центр мог их назначать и перемещать.
На второй день меня разыскали в гостинице и снова пригласили на Лубянку. Беседа в том же составе и в том же кабинете. В.М. Чебриков сказал:
– Тебе надо уезжать из Узбекистана.
– Куда?
– За границу.
– А что произошло за сутки?
– Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос…
* * *
Приехал я в Ташкент после разговора в КГБ СССР не в лучшем состоянии. Продолжался гипертонический криз. Врачи предписали постельный режим, инъекции и прочее. Через пару дней я позвонил Ш.Р. Рашидову.
– Докладываю Вам о своем прибытии из Москвы. У меня есть необходимость переговорить с Вами.
– Я знаю, что Вам нездоровится (ему докладывало 4-е управление Минздрава – ташкентская «кремлевская» медицина). Поправляйтесь, я готов встретиться с Вами.
– Я могу приехать к Вам, Шараф Рашидович, в любое время, хоть сейчас.
– Ну тогда, пожалуйста, приезжайте.
Приехал в ЦК. В кабинете Рашидова были вдвоем. Телефоны переключены на приемную. Никто не заходил и не звонил.
– Шараф Рашидович, со мной состоялся разговор в Центре о моей будущей работе. Предложили работу за границей. Я работу никогда не выбирал. Работал там, где поручали – Белоруссия, Москва, Северный Кавказ, Узбекистан. Но раз поставлен вопрос об освобождении меня от работы, то прошу Вас сказать, какие ко мне претензии как к председателю КГБ республики, как к коммунисту, как к человеку.
– Претензий к Вам, Эдуард Болеславович, нет ни как к руководителю Комитета, ни как к коммунисту и человеку. Вы честный человек, и претензий к Вам нет. Вопрос о Вашем освобождении я не ставил. Это Москва.
– Не хочу уточнять детали, Шараф Рашидович. За многие десятилетия работы я знаю механизм назначений и освобождений от дел. Прошу Вас решить вопрос о моем освобождении на заседании Бюро ЦК. Пусть товарищи выскажут все, что они думают о моей работе.
– На Бюро нет необходимости рассматривать. Вы работайте. Никому ничего не говорите о нашем разговоре. Знаем только мы вдвоем.
Кстати, проработал я в республике после того разговора еще около 10 месяцев. Шла борьба за пост председателя КГБ. В этой борьбе я был жертвой. Ю.В. Андропов убеждал Рашидова: «Делаешь ошибку, Шараф, освобождая Эдуарда. Ты в этом убедишься».
В конце той длительной беседы я сказал Рашидову:
– Я не рвусь за границу. Мой выбор продиктован следующим: Вас убеждают в том, что я «качу бочку» на республику и на Вас. Но это не так. Я говорил неоднократно о том, что докладываю Центральному Комитету и Вам как руководителю республики значительно больше, чем в Москву. Вы напрасно верите наговорам.
Мне было известно, кто в Москве плел интриги, настраивал Рашидова против меня. Не вытерпев, я однажды прямо высказал Андропову все, что думал о грязных информаторах в Центре. Голос мой не захотели услышать.
Я продолжал:
– Шараф Рашидович, если я останусь работать в Союзе, то Вам будут по-прежнему нашептывать, что я «качу бочку» на Вас. Если же уеду за границу, то повешу замки на рты клеветникам. В Союзе знают, как Вы расправлялись с некоторыми председателями КГБ, покидавшими республику.
– Кого Вы имеете в виду?
Я назвал фамилии.
– Что касается меня, то я не позволю никому перечеркнуть мою сорокалетнюю службу Отечеству. Я буду бороться, буду защищать свое имя. А борьба есть борьба. В этой борьбе я не пожалею никого, в том числе и Вас. Говорю Вам прямо и честно, как это делал всегда.
Надо было видеть Рашидова… Белел, краснел, потел… Не ожидал он такого заявления, не привык к такому прямому разговору.
Надо отдать ему должное. Он не позволил за все 5 лет моей работы в ГДР забросать Старую площадь грязными анонимками в мой адрес (это дело хорошо было поставлено в республике).
Я уже писал, что летом 1983 года первый заместитель председателя КГБ Г.Е. Агеев рассказал о словах Рашидова: «Я допустил ошибку, что убрал Эдуарда из республики». Для меня такое признание было дороже ордена.
* * *
В начале марта 1978 года мне объявили решение ЦК КПСС об освобождении от работы, не указав даже причину, как это было принято в таких случаях.
Позвонил по «вертушке» Рашидову:
– Прошу Вас разрешить уехать из республики.
(Чемодан уложен. Других вещей нет. Богатства в Узбекистане не нажил. Библиотеку отправил в Москву заранее.)
Рашидов ответил:
– 10 марта будет опубликован Указ Президиума Верховного Совета республики об освобождении, тогда и уедете.
Впереди праздничные дни, 8 Марта. Принесли пригласительный билет на торжественное заседание с пометкой «Президиум». Никакого желания идти в театр, сами понимаете, не было. Звоню Рашидову:
– Шараф Рашидович, я не пойду в театр им. Навои на торжественное.
– Прошу Вас придти обязательно. Вы не освобождены от должности кандидата в члены Бюро ЦК. Надо быть на торжественном собрании.
На таких мероприятиях я всегда садился во второй ряд президиума. На этот раз посадили в первый, рядом со вторым секретарем ЦК. Телевидение несколько раз показало крупным планом. К чему бы это?
В понедельник, 10 марта в газете «Правда Востока» на первой странице Указ Президиума Верховного Совета. Необычный текст: освободить от обязанностей в связи с выездом за пределы республики. Не в связи с переходом на другую работу или, допустим, снят за такие-то грехи, а в связи с выездом.
Сели с женой в «Волгу» – и в аэропорт.
Самолет подали к правительственному павильону. Зал VIP, накрыт стол. Провожали только члены коллегии КГБ республики. Ни одного человека из руководства республики, ни узбека, ни русского. Одним словом, унизили по полной программе, утонченно.
Меня часто спрашивают, возглавлял ли Рашидов мафию, был ли взяточником? Я убежден, что нет. Он был весьма обеспеченным человеком за счет гонораров. Верил и верю в его чистоплотность. Беда была в том, что он не сумел возглавить решительную, бескомпромиссную борьбу с коррупцией. Это сделали другие, да так грязно и преступно, что и во сне не приснится. К тому же и из Бюро ЦК, из республики убрали сразу трех человек, не узбеков – В. Ломоносова, С. Белоножко и Э. Нордмана, а затем и Л. Грекова. Не думаю, что это пошло на пользу республике.
Была ли обида на несправедливость ко мне в 1978 году?
Была, наверное, как у каждого нормального человека.
Но обиды не было на узбекский народ. Я трезво анализировал ситуацию и понимал: в Узбекистане меня предали не узбеки. Они оказались честнее и порядочнее других.
В Узбекистане у меня остались товарищи и друзья. Это придавало мне силы, не позволяло озлобиться на «весь белый свет». В 1980-х годах, когда в адрес узбекского народа шли потоки грязи и клеветы, я решительно защищал его честь и достоинство. Помню, как в 1989 году в «Правде» тормозилась статья Валентина Архангельского «Узбеки, братья мои». Я использовал свои дружеские связи и возможности, и статья вышла на целую страницу. А сколько было потрачено нервов, энергии и сил доказывать Комиссии Верховного Совета СССР, рассматривавшей «узбекское дело», чью-то невиновность! Одному Аллаху известно.
Об Узбекистане, его людях у меня остались самые добрые воспоминания.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.