20-IV-20

Восстание рабочих в Руре, якобы в ответ переворота фон Каппа{414} в Берлине, привело к занятию французами 6-IV местности на Майне как залог своевременного очищения правительственными немецкими войсками центральной зоны (Рур), куда они были двинуты для восстановления порядка.

3-IV Версальский договор установил нейтральную зону на правом берегу Рейна, предоставив в то же время союзным войскам занятие левого берега Рейна (на 15 лет и более) и его тетте-понов. В этом постановлении многое стало не договоренным.

В числе из вопросов об отношениях германской власти в случае волнений и беспорядков в этой заводской зоне. Применения к нейтральной зоне понятия о нейтральном государстве было для этой зоны неуместно, так как она составляет неразрывную часть Германии. Беспорядки и эксцессы вспыхнули в условиях очень сложных и обостренных между французами и Германией. Последняя не выполнила многое из того, что она по договору должна была исполнить. <…>

Экономическое и финансовое положение Франции все ухудшалось и продолжает ухудшаться, и выхода к лучшему не видно. В каждом действии, в каждом явлении во внутренней жизни Германии французская мысль видела желание отделаться от договора, расторгнуть его, если не сейчас, то в дальнейшем будущем, и осуществить идеи реванша. Франция, опасаясь этого, измышляла, как бы оградиться от этого, и таила свои планы, которые шли к расчленению и ослаблению уже надломленной Германии.

Взаимная подозрительность, лежащая в основе взаимных отношений, подогревалась донесениями агентов и комиссий.

Раздутое выступление фон Каппа как бы послужило подтверждением затаенных планов юнкеров и военных. Всякое проявление в Германии лиц, партий толкуется и понимается здесь под одним углом зрения: опасение неисполнения договора, реванша и восстановление власти военных, т. е. представителей мысли реванша.

Направление войск в район Рура, в мыслях французских политиков, предусматривало не восстановление порядка, а другие политические цели. Неспокойное состояние духа, тяжелое положение внутри, затруднения и даже невозможность приобретения каменного угля в Америке и Англии при существующем курсе и сознание, что с немцами, по их психологии, надо говорить и действовать по-иному, привели к мысли произвести фактическое давление и прибегнуть к методам, практиковавшимся немцами во время войны. Район Майнца являлся залогом к своевременному очищению немцами Рура.

Может быть, в этом действии крылись и другие намерения политического характера, лелеемые некоторыми с первых дней перемирия 1918 года, но это секретно. Возможно, что в интересах исполнения Германией договора решительный характер действий дает плоды, а в течение 20-го года немцы напрягут все силы, чтобы, удовлетворив Францию, избавиться от неприятного соседства.

Но быть в этом уверенным, в особенности после ноты английского правительства от 8-го апреля нет оснований. Англия, в лице своего правительства, выразила не сочувствие действиям Франции и прочла ей, как добрая тетушка, строгую нотацию за легкомысленное поведение. Но тетушка упустила из вида, что, не сочувствуя этому, она могла бы все это сказать 3-го или 4-го апреля и тем остановить по ее понятию неблагоразумный шаг Франции.

Франция нажала на Германию, а верный союзник нажал на своего союзника. Фактически Англия мешать Франции не будет, но морально заняла положение дядьки и, без сомнения, где-то в других местах извлечет для себя большие выгоды на счет Франции. Франции придется покориться; зависимость от Англии сильна, и вывернуться ей никак нельзя. Англия к своим противникам беспощадна, а если поперек дороги попадется друг, она его раздавит, а если не может, прищемит.

В свое время мы вытаскивали каштаны для германского императора, а теперь будем трудиться на пользу Великобритании.

Из всей бывшей кутерьмы, из потока благороднейших речей о равенстве, праве и т. п. вышло, по-видимому, то, что в жизни народов раньше играло роль: кто посильнее, тот и прав. <…>

Немецкий менталитет остался. В начале 1917 года Германия, по выражению фон Кюльмана nous avons tire l’?p?e[120] и мир с максималистами был заключен. Рейхстаг аплодировал. Теперь Франция a tire l’?p?e[121] и, вероятно, немцы удосужатся исполнить то, что они подписали. Не думаю, чтобы это занятие Майнца ухудшило отношения немцев и французов, они без этого недружелюбные. Если события протекут без инцидентов, если французские агенты не будут путаться в Руре враждебно, в смысле восстановления там порядка и политической агитации, ради обособленности этой области, как делали англичане у нас на Кавказе и Прибалтике, я думаю, случай этот может послужить на пользу.

У нас А.И. Деникин окончил свое существование, и его англичане везут на Мальту. Они его не оставят. Недаром Черчилль в Палате заявил, что Деникин защищает их интересы.

Но Деникин не думал защищать английские интересы, но на самом деле выходило так, и англичане ревностно ему помогали оружием и обмундированием.

Но мне никогда не закрадывалась мысль сомневаться в искренности Деникина и его соратников. Они искренно и героически боролись за русское дело. Судьба фатально сорганизовала борьбу в южных районах, он ее вел, как умел и как мог. Теперь, когда он пал, на его место встал Врангель с 15 тыс. или 20 тыс., сосредоточенными на Тавриде. Что сделает эта горсть, сосредоточенная на небольшой территории, без средств, сказать трудно. Может ли он продержаться? Помогать ему будут англичане, которые одновременно ведут переговоры с представителями советского правительства.

Удивляюсь большевикам, как они не войдут сами в переговоры. Деникин не вошел бы в переговоры, по свойству своего характера. Что сделает Врангель – не знаю. Но спасти эти 15 тыс., а может быть, и более, жизней, надо, и надо для пользы России, потерявшей так много лучших сыновей. Но как подойти к этому? Слиться с большевиками. Столько страданий пережито участниками Добровольческой армии от большевиков, что трудно, очень трудно рассчитывать на примирение. Мы издалека, не пережившие на месте все ужасы и несправедливости, не судьи, не решители в этом деле.

Я думаю, многие совершенно не знакомы с тем, что происходит у нас на юге, и обсуждать положение и делать выводы, основываясь на воображении, бессмысленно. Находящийся здесь Д.Г. Щербачев тоже ничего, вероятно, не знает.

В успех борьбы на юге, я не верил с самого начала. Они крылись в условиях жизни населения юга. Пульс русской государственной жизни не там. Но раз сила насаждалась там, и там же развилась, до значительных даже размеров, борьба все-таки должна была вестись в этом направлении. На первом плане должна была быть работа устроения.

Деникин подчинил себя Колчаку по собственному почину, а не по уговору окружающих его. Это было естественно, но в условиях, в которых он жил, большая заслуга. Издали многое может не нравиться, но что не достаточно, чтобы осуждать. А между тем его осуждают, хотя с прибавкой, что лично он честный и хороший человек.

Но чтобы обвинять, надо было знать, в каких условиях проходила работа Деникина, с какими элементами ему пришлось иметь дело и что представлял сам Деникин.

Доблестный офицер, честный, бесконечно любящий Россию и самоотверженно ей служивший, по-своему, он мог дать только то, что он нес в себе. Его многочисленные речи, благородные, красивы и были проникнуты искренним чувством. Но суровая жизнь требовала что-то другое, и это другое он, по-видимому, проявить не мог. За это ли его винить? Не им созданы были эти условия, он не мог побороть их и пал.

Но его честное имя ничем не затронуто, и он ушел, когда совет генералов указал на Врангеля. Так сообщают газеты. Может быть, на самом деле было иначе. Но в этом я вижу слабость Врангеля. Я последнего знаю молодым офицером. Следил за его службой во время войны, слышал о его действиях во время борьбы.

Чувство сомнения, справится ли он с задачей, обладает ли он мудростью, необходимой в его тяжелом положении, невольно закрадывается в мою душу. И что ждет, и что будет с этой геройской молодежью? Спасать Россию! Поймут ли их вожди, что для спасения России нужно их сохранение и что сами они, вступив на арену действий, в современных условиях могут только погибнуть. Поймет ли Врангель, что ему необходимо произвести селекцию, надо удалить плевелы, оставить и привлечь хорошие и здоровые силы.

Добровольческая армия вступает в новую серьезную фазу, не менее тяжелую, чем первая. Нужны какие-то другие приемы и методы, чтобы осуществить, а когда придет момент – действовать. Но против кого? Желал бы, что это не было бы против русских.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.