Ждем космонавта № 2

Летом 1961 года нас вновь направили в Туапсе. Тут уж мы не сомневались в цели этого похода. Стали на якорь ввиду города. Стоим день, стоим два, три. Жара, корабль раскалился. Все же металл кругом. Все страдают, особенно по ночам, когда духота в кубриках и каютах лишает сна. Обед и тот превращается в мучение.

Напоминаю, что в те времена никаких кондиционеров и вентиляторов в жилых помещениях не существовало. Жарища в кают-компании такая, что горячие блюда просто не шли, зато холоднющий компот из холодильника ЗИЛ был то, что нужно. Пили его по несколько стаканов, почти ледяным. И никаких ангин. Море было теплое, вода так и манила окунуться, поплавать. На пятые сутки я не выдержал и пошел к командиру.

— Товарищ командир! Экипаж от жары изнемогает, полно грибковых заболеваний на фоне постоянной потливости, искупать бы команду надо.

— Да я и сам об этом думал, но дело-то хлопотное и небезопасное. Ну, ладно, со старпомом и боцманом организуйте по всем правилам. В случае чего я вам всем холку начищу. Плавсредства спустите, чтобы страховка безупречная была. Поняли?

— Есть, товарищ командир! — и я побежал к старпому.

Он выслушал меня, глубоко вздохнул, покачал головой, произнес что-то вроде «Ну ё-ё-ё… б мама тв… Опять ты возникаешь!» и вызвал боцмана. Весь личный состав по боевым частям был построен на палубе по форме «О» и поочередно, сложив бескозырки в ровные ряды, стал спускаться по штормтрапам в воду.

Спустили две шлюпки и катер. Мы со старпомом контролировали процесс. Море вокруг правого борта корабля заполнилось купающимися. Сначала все было спокойно, но вдруг я заметил, что многие стали нарушать приказ и удаляться от корабля в разных направлениях. Сначала это воспринималось как простое нарушение предписанных инструкций, но затем старпом заволновался.

— Док! Что происходит? Смотри эти абреки, которые на воде-то еле держаться, куда-то поплыли от корабля. Тебе это ни о чем не говорит? Где штурман, мать его! Штурмана сюда! — заорал он. — Док, он же, видимо, не проверил течение в этом районе.

Тут и я все сообразил: в этом мирном и тихом участке моря мы прозевали (вернее, штурман) веерообразное подводное течение, которое стало разносить всех, плохо плавающих и не способных преодолевать это течение, в разные стороны. Уже послышались тревожные крики. Шлюпки стали лихорадочно шарахаться из стороны в сторону, подбирая тех, кто кричал о помощи и терял силы. Старпом кричал по матюгальнику (громкоговорителю), чтобы все срочно выходили из воды. И вот пошли тревожные минуты. Первыми выходили те, кто хорошо плавал, а вот слабаки барахтались, не имея сил приблизиться к кораблю. В общем, я опять попал в переделку. Бегая по шкафуту и выискивая глазами особенно подозрительных пловцов, мы командовали шлюпкам и катеру подбирать их. Когда все вышли и всех выловили, мы с тревогой смотрели на бескозырки, оставленные каждым купающимся на палубе. Лишних бескозырок не оказалось, все были разобраны. А это означало, что все на борту.

Командир, молча наблюдающий за действом с мостика, позвал меня к себе.

— Ну что, доктор, как обычно, вы мне опять нервы попортили. А где этот бездельник штурман? Почему он не доложил, что здесь купаться опасно, ведь явное веерообразное течение, причем сильное, куда он смотрел вместо карты, почему прозевал это? Накажу!

Я молча слушал его. Опять попал! Инициатива, как известно, наказуема, и здесь был типичный случай, ее подтверждающий. А вот команда торжествовала, все были счастливы: хорошие пловцы — тем, что сумели по-настоящему оторваться, а плохие — что их вовремя выудили. Особенно торжествовал тот, кто был наделён чувством юмора и обладал некоторыми артистическими способностями. Под взрывы хохота, эти люди в лицах изображали «тонущих» и орали их голосами. Все охладились в этом прекрасном, тихом, теплом, но таком коварном море.

Седьмого и восьмого августа 1961 года мы вновь маневрировали в известном по апрелю 1961 году квадрате моря, тренировались в спуске спасательных средств, а вечером восьмого августа узнали о благополучном приземлении второго космонавта Германа Титова.

Итак, осень 1961 года. Мое терпение в ожидании перевода на лечебную работу иссякало, и я решил уволиться любой ценой. А цена была уныло проста — или начать пить и нарушать дисциплину или ходить кругами вокруг всех командиров и начальников и своим нытьем ухудшать им настроение и спокойное течение службы. Ни то, ни другое меня не устраивало, и я решил действовать в «лоб». Целый вечер писал рапорт командиру (он хранится у меня уже 50 лет) и утром стучался в каюту командира. Получив добро на вход, молча протянул ему бумагу. А в бумаге было написано следующее:

«Командиру в/ч 20573

Рапорт

Прошу Вашего ходатайства у вышестоящего командования об увольнении меня с военной службы. Окончив в 1956 году Военно-морскую медицинскую академию, я был уверен, что через несколько лет службы на корабле, попаду на лечебную должность. Пять лет я уже служу на корабле. За это время несколько офицеров повысились в должности. Еще в 1959 году я был аттестован командованием на лечебную должность. В настоящее время мне в этом отказывают. Я слишком люблю медицину, чтобы оставаться специалистом с дипломом врача-терапевта в кармане, а по существу являться морским фельдшером. Государство обучало меня в Академии шесть лет не для того, чтобы я был разводящим по зубным кабинетам, как на практике обстоит дело, а для того, чтобы быть квалифицированным врачом. Те знания, которые я получил в Академии, не подкрепляются опытом и тают с каждым годом. Я потерял перспективу, военная служба меня не удовлетворяет. Флоту я отдал пять лет службы, и поэтому меня не могут упрекнуть в том, что я увиливаю от него и боюсь трудностей, ибо страдаю морской болезнью, но служу. Потеряв перспективу, не отдаю народу, который сделал меня врачом и одной десятой доли того, что должен делать советский врач. Служба является для меня бременем, с которым я уживаюсь лишь из чувства долга.

Поэтому прошу Вас уволить меня из рядов ВМФ или предоставить работу по специальности. Содержание своего рапорта я изложил не под вилянием одной минут или часа, а обдумывал последние годы службы на корабле.

Нач. мед. службы в/ч 20573

капитан м/с Разумков

21/IV 1961 г.»

Внимательно прочитав цедулю, командир строго посмотрел на меня и, взяв ручку, начертал в левом верхнем углу ее: «Оснований для увольнения в запас нет» и размашисто расписался. После чего вызвал рассыльного и распорядился:

— Найдите старпома и срочно ко мне! А вы, доктор, садитесь, сейчас разберемся.

В каюту вошел взволнованный старпом.

— Что случилось, товарищ командир? — спросил он.

— Да ничего не случилось, только вот небольшой вопрос к вам. Вы мне тут каждый день докладываете, что из-за неукомплектованности штата все офицеры перегружены, устают, недосыпают и т. д. Оказывается, вы мне лапшу на уши вешаете. Вот видите, сидит корабельный офицер, причем хорошо знающий корабль и службу, и он отдает, по его словам, этой службе всего одну десятую своего служебного потенциала. Понимаете, старпом, всего одну десятую. Как это понимать, а? Итак, приказываю вам сегодня, прямо сейчас, загрузить его на оставшиеся девять десятых и больше никаких причитаний о загруженности всех остальных. Вы оба меня поняли?

Старпом удивленно смотрел на командира, на меня и, видимо, ничего не понимая, только хлопал глазами.

— Товарищ командир, но ведь доктор!

— Никаких докторов у нас нет, — прервал его командир, а есть корабельные офицеры, пусть и с медицинским образованием. Читайте, что пишет ваш замученный делами доктор.

Довбня взял бумажку и быстро пробежал ее глазами, затем зло посмотрел на меня.

— Понял, товарищ командир! Загружу так, что писать писульки ему некогда будет!

— Вот-вот, так держать, старпом. Действуйте, чтоб им всем неповадно было литературой заниматься. Порядок на корабле наводите, а не философскими изысками: «Родина меня вскормила, а я…». Идите, гальюны проверьте и тараканов травите, да и профилактикой мандавошек занимайтесь, а то уже секретчик не службу служит, а только лобок чешет целый день. Идите!

Когда мы вышли, старпом накинулся на меня.

— Ну, ты, доктор, даешь! Зачем ты эту одну десятую выдумал, а? Он же теперь мне это будет долго помнить. Ведь я же знаю, что вы все, как белки вертитесь. Офицеров на корабле с гулькин нос.

— Да я про медицинскую работу говорю! — оправдывался я.

— О Господи, причем тут медицина, если дежурить по кораблю некому! Огорчил ты меня, док. Итак, для начала: завтра будешь председателем внутрипроверочной комиссии по списанию того-то, на следующей неделе организуй мне проверку и состояние учета военно-проездных документов, составь план спортивно-оздоровительных мероприятий на год. Да, еще проверь запас сухарей у интенданта, что-то он все глаза прячет, когда я о них вспоминаю. Все подсчитай, а то этот хитрец оставит нас без «НЗ». Понял?

Ну что было отвечать?

— Понял, товарищ капитан-лейтенант. Все понял.

В общем, реализация командирского указания началась. Оставшиеся девять десятых можно было заполнить многими мероприятиями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.