Глава шестнадцатая Осечка вербовщика
Глава шестнадцатая
Осечка вербовщика
Русский, у кого есть здравый смысл и живое сердце, до сих пор не мог и не может быть ничем иным, как патриотом.
Н. Чернышевский
Югославия. Белград. Посольство СССР. Кабинет руководителя военной разведки полковника Кобзева Григория Петровича. Хозяин любил комнатные цветы. На подоконниках, этажерках, полках, всевозможных карнизах и выступах стояли причудливых форм горшочки, увенчанные сочной листвой и яркими соцветиями. Здесь нашлось место для фикуса и кактуса, азалии и драцены, араукарии и столетника и еще каких-то цветов и растений, приобретенных любознательным натуралистом по жизни и подаренных коллегами-подчиненными.
Большинство это делали искренне, уважая слабость начальника к его, казалось бы, неестественному для суровой профессии разведчика хобби.
Однако были и такие «дарильщики», которые надеялись после этого на снисхождение в службе. Для такой породы блюдолизов разочарование наступало достаточно быстро. Служба у Григория Петровича была на первом месте — он ею жил! Он был настоящим бойцом невидимого фронта.
На столе лежали свежие газеты и журналы, которые он, пусть по диагонали и быстро, прочитывал все. Нужные сведения находил в публикациях по заголовкам и ни разу не ошибался. Кобзев умел вычислить и вычленить главное из потока газетно-журнальной информации, оценивал ее с позиций профессионала и смело, некоторые обработанные материалы отправлял в Центр. Его обобщенные справки и шифротелеграммы, сделанные на основе открытых источников, Москва читала с интересом. Это был специалист, которому периодика приносила информационные плоды, так как он мог отличить правду от дезинформации.
Однако сейчас его мысли были заняты другим делом, более важным, чем чтение прессы. Предстояло организовать и провести ответственную операцию по связи в одном из городов на побережье Адриатического моря. Готовилась встреча с ценным агентом, который прибывал туда на короткое время по коммерческим делам. Встал вопрос: кого послать? Кандидатов и много, и мало. Подумав, выбор остановил на майоре Ветрове. Он уже второй раз в командировке в Югославии. Опытный работник, часто бывал в том городе.
Именно в это время позвонил посол и пригласил к себе в кабинет. Своему заместителю полковнику Терехову Кобзев дал команду:
— Найдите Ветрова. Он мне будет нужен после беседы с «дедом».
Так вся советская колония величала ласково посла, умудренного опытом профессионала-дипломата.
Посол знал о своей кличке и никогда не обижался, по всей видимости, опытному дипломату нравился этот почетный титул — «дед».
* * *
Майор Ветров Николай Иванович ждал очередного звания, работая под ««крышей» торгового представительства. Дело свое и «чужое» по линии Министерства внешней торговли знал великолепно. К нему как к опытному сотруднику обращались и «чистые» — торгпредовцы, и те, кому по роду служебной деятельности предстояло сражаться на невидимом фронте под флагом этой организации.
Активной работы против Югославии в то время как ГРУ ГШ, так и ПГУ КГБ не вели. Однако с учетом того, что эта балканская страна представляла собой один из стратегических перекрестов Европы, где почти все разведки мира чувствовали себя раскованней, чем в других государствах, наши резидентуры держали руку на пульсе событий.
Советское руководство прекрасно понимало, что Балканы были и будут объектом раздоров и источником локальных межнациональных конфликтов, местных войн, переходящих в мировые. Именно здесь находилась всемирная бродильня гражданских сшибок, которые могли в любой момент выплеснуться из федеративной бочки, еле сдерживаемой государственными обручами. Чего стоило Косово…
Нагло работали американцы, умело и тонко плели вербовочную паутину англичане, осторожно, но целеустремленно действовали немецкие спецслужбы.
Югославия 70-80-х годов прошлого столетия чем-то напоминала по оперативной обстановке Швейцарию предвоенного и военного времени, кишащую резидентурами, конспиративными и явочными квартирами, почтовыми «ящиками», связниками и агентурой соперничающих между собой разведок мира.
Все это старо как мир. Так было, так есть и так будет, пока будут существовать границы, делящие планету Земля на державы, империи, республики, федерации и конфедерации.
У посла Кобзев задержался ненадолго, но характер беседы был не из приятных. Оказывается, его подчиненный подполковник Иваненко попал в автомобильную аварию. В этой истории была одна странность: советский военный дипломат якобы пытался незаметно, до приезда стражей автодвижения скрыться с места происшествия.
— Что-то непохоже на Валентина, — ответил послу полковник. — Мужик смелый, решительный, никогда не боялся говорить правду, даже горькую. Ладно, разберемся.
Подходя к кабинету, Кобзев увидел майора Ветрова, ожидавшего у двери его «зеленого» кабинета. Обменялись приветствиями. Кобзев открыл дверь, пропустил вперед Ветрова и предложил стул за приставным столом. Затем он потянулся к радиоприемнику «Филипс» и включил его. Сквозь густую черную сеточку динамика полилась веселая музыкальная мелодия, не мешающая разговору, но создающая защитный фон от подслушивания. Именно многолетний опыт заставил его сделать этот шаг.
— Ты извини, я позвоню.
Он набрал телефон полковника Терехова и дал команду разобраться в дорожно-транспортном происшествии Иваненко.
— Он у меня, — ответила трубка так громко, что Ветров успел расслышать эту фразу.
— Разберешься — доложи… Я буду в течение часа занят, так что не тревожь.
Хозяин кабинета повернулся к майору и сразу же начал почти официально, перейдя на «вы», с конкретного вопроса:
— Николай Иванович, вы, кажется, бывали в Дубровнике?
— Да, был там во время первой командировки.
— Хорошо знаете город?
— Мне пришлось там поработать почти месяц. Многие улицы знакомы. В окрестностях тоже бывал.
— Я хочу вас туда направить. — После этих слов он начал четко ставить задачу: обрисовал ситуацию и его конкретные действия, дал приметы иностранца, пароль и отзыв, время и место встречи.
— Думаю, надо поехать туда с семьей, — продолжал полковник. — Двойная выгода: оперативная и культурная. Покажете Ларисе и детишкам город, о котором Бернард Шоу когда-то сказал, что «тот, кто ищет рая на земле, должен приехать в Дубровник». Тем более у вас там есть, как я знаю, и торгпредовские дела.
* * *
На следующий день майор Ветров с женой Ларисой, сыном Костей и дочуркой Катей выехали на автомашине в Дубровник. Белоснежный «Опель», выбравшийся из городской машинной сутолоки и многочисленных пробок, полетел навстречу ветру. При нарастании скорости он буквально прилипал к гладкому дорожному полотну автострады. Для семьи это был подарок судьбы: когда бы пришлось выбраться?!
Проплывали села и поселки, холмы и горы, шустрые речки и говорливые ручьи, несущие талую воду с вершин гор в низовье. Они наслаждались лоскутными, заботливо ухоженными полями, одинокими чистенькими, словно игрушечными хуторами, заселенными спокойными, неторопливыми людьми…
Красные черепичные крыши весело смотрелись на зелено-голубом фоне щедрой растительности и безоблачного неба.
К Дубровнику подъезжали к концу дня. С высоты хорошо была видна его подковообразная панорама. Дети спали — разморила жара.
— Лариса, разбуди короедов, пусть посмотрят местные красоты. Кстати, ты знакома с историей появления этой жемчужины Югославии?
— Нет, не приходилось читать, — ответила супруга, не отрывая взгляда от широко раскрывшейся панорамы.
— Версий много, но мне кажется, и я в нее верю, есть одна наиболее правдоподобная. Дело в том, что, по словам местного священника — летописца Дуклянина, прототипа нашего Пимена, Дубровник был основан в седьмом веке славянским королем Павлимиром на довольно-таки узкой части берега, окруженной с трех сторон густым сосновым и дубовым лесом. Отсюда и возникло название — Дубровник. Происходит оно, очевидно, от славянского слова «дубрава».
Проснувшиеся дети тоже внимали отцовскому рассказу.
— Если посмотреть с моря на эту крепость, — продолжал Николай, — то она как бы вырастает из его глубин. Море с трех сторон то ласково плещется у стен, то обрушивает на них в непогоду огромные валы с бирюзовой и снежной пеной на гребнях. Горы охватывают город гигантским амфитеатром, в который вплетаются разноцветным ожерельем вишневые сады, рощи из цитрусовых деревьев и виноградники.
Он продолжал говорить и говорить, но Лариса уже не слушала его, она была поглощена окоемом: белыми домами с красными чешуйками черепичных крыш, зелеными ставенками в виде жалюзи от солнца, небольшими огородиками, скорее напоминающими декоративные клумбы, и узкими полосками садов на террасах. Видно было, как, обняв полукругом старый город, лента белоснежных отелей и золоченых пляжей распласталась вдоль побережья Адриатического моря.
Остановились в отеле «Орландо», расположенном в окрестностях города. Это была бело-серая коробка с видом на море. Справа виднелись четко прорисованные из-за прозрачности воздуха, невысокие старые горы, зелень которых в низине у подножия отличалась густотой и сочностью. Вокруг, как дозорные в маскхалатах, стояли кипарисы. Роскошные пальмы качали гордыми ветвями, как на рессорах причудливые дилижансы.
* * *
На следующий день, когда утро ворвалось яркими снопами южного солнца в номер отеля, все семейство вышло на лоджию и искренне любовалось открывшимся видом с высоты многоэтажки. Казалось, небо было морем, а море было небом. Голубизна, а скорее ультрамарин, забивала все остальные краски.
Позавтракав и собрав вещи, семейство отправилось к машине. Доехали до кемпинга, потом поднялись по улочке вверх и остановились у галантерейного магазинчика. Николай припарковал «Опель» рядом с небольшим уютным сквером. Усадив жену с детьми на лавочку под разноцветным тентом и угостив всех мороженым, он велел подождать его минут сорок и никуда не отлучаться. Вернулся он через час, бледный и усталый.
— Быстро в машину, — скомандовал негромко Николай, оглядываясь по сторонам.
Жена догадалась о том, что сделал супруг, и по его веселым глазам поняла, что свое задание он выполнил успешно. Без лишних вопросов она заторопила детей:
— Хватит, погуляли, посмотрели, отдохнули, а теперь по коням.
Автомобиль рванул, как пришпоренный шенкелями рысак. Вот и центральная автострада. Ветров возвращался в Белград с удачей: у него под сиденьем лежали материалы ценного агента. Но это не была удача, делающая глупцом того, кому она отдает свою благосклонность. Как говорил М. Пришвин, удача — это мера счастья в ширину, а неудача есть проба на счастье в глубину. Ветров получил меру счастья в ширину, а поэтому его грудь распирало чувство выполненного долга.
Передавая коробку с «шоколадом» руководителю резидентуры, Николай честно признался, что такого напряжения он еще ни разу не испытывал. Разумная активность и осторожная напористость Ветрова в работе нравились Кобзеву. Майор располагал умением быстро завязывать контакты с незнакомыми, но нужными службе людьми. Обладал прекрасными аналитическими способностями. Опыт работы в информационных подразделениях ГРУ благотворно сказывался на организации подготовки документов в Центр.
Но к нему присматривались и американцы, прекрасно понимавшие, что именно в активности этого молодого и сильного «зубра» военной разведки, приехавшего в страну повторно, заключается опасность и для них.
* * *
Посольство США в Белграде. В кабинете резидента ЦРУ Давида Брокмана чуть слышно работал кондиционер. Вокруг хозяина — заядлого курильщика — и в его апартаментах всегда стоял запах особой смеси табака фирмы «Данхилл» для специальных трубок. Включенный радиоприемник передавал последние известия местного радиоцентра. Брокман никогда не выключал «Панасоник», патологически боялся прослушек, в том числе и чекистских. Ему мерещились козни КГБ и ГРУ чуть ли не каждый день. «Русским медведем» он постоянно пугал своих подчиненных. Дамокловым мечом висел над ним страх, а, как известно, страх — это ожидание зла. Страху свойственно преувеличивать истинное значение факта, который может и не наступить, поэтому, как писал когда-то Б. Шоу, быть рабом страха — самый худший вид рабства. Но такой уж была натура у Брокмана, а против природы, как говорится, не попрешь.
Он нажал кнопку селекторной связи и хрипловатым голосом отдал команду дежурному:
— Пригласите ко мне Зенчука.
— Слушаюсь, сэр, — ответил дежурный.
Майкл Зенчук — американец украинского происхождения, дед которого еще в двадцатые годы, боясь ответственности перед новой властью за ревностное служение пану Петлюре, эмигрировал в Америку. Его сын после окончания университета и непродолжительной работы в строительной фирме, выдержав проверку на лояльность, был приглашен на работу в ФБР, а потом перешел в «компанию» — так зашифровывали всегда ЦРУ. Внук Майкл пошел по стопам отца.
На различных курсах ЦРУ, которые прикрывались словом «фермы», ему внушили, что обязанности человека выходят за рамки его личности и распространяются на семью, общество и страну и что уважение к властям является хорошим качеством респектабельного гражданина. Он прошел также курс выживания в городе Рино, штат Невада. Недельный поход по горам в снегоступах оказался истинным мучением…
Зенчук слыл специалистом по славянским делам, хорошо разбирался в процессах «балканизации» в Югославии. Но еще глубже он знал проблемы Советского Союза. Служба в ФБР наложила отпечаток на личность Зенчука, сделала его крайне осторожным в делах столь ответственных, какими он считал вербовочные акции в разведке. Одно время он служил в Москве, но оттуда его скоро выпроводили — попался на фотографировании режимного объекта. Объявленный персоной нон грата, он был рад вернуться в США, ибо советская контрразведка работать «плодотворно» ему не давала.
Дверь брокманского кабинета после звонка приоткрылась, и во входном проеме появилась огромная треугольная голова Зенчука, напоминающая столовую свеклу, выращенную на украинском черноземе.
— Добрый день, Майкл. Присаживайся. Так что у нас есть на Ветрова? — с ходу спросил резидент.
— Сэр, я уже вам докладывал, что мой человек из органов безопасности в Белграде собрал несколько досье на активно работающих против нас советских разведчиков. Среди них, наряду с чекистами, значится и, очевидно, гэрэушник — Ветров Николай Иванович, работающий под торгпредовской «крышей», — Майкл начал перечислять известные ему установочные данные. — Это его вторая командировка в Белград. Знающий дело, физически силен, смел, обладает тонким оперативным чутьем, натура темпераментная, напорист и коммуникабелен. Располагает широкими связями среди местных граждан, имеющих отношение к бизнесу и журналистике. Пользуется успехом у женщин. Недавно выезжал в Дубровник с семьей на отдых — экскурсию. К сожалению, мы поздно узнали о его планах, поэтому не смогли как следует проконтролировать поведение россиянина на курорте.
— Плохо, очень плохо, что не сумели, — раздраженно среагировал Брокман. — Его работу надо немедленно нейтрализовать. Продумайте план и доложите. Неделя вам срока.
— Есть, сэр, слушаюсь — будет исполнено!
* * *
В назначенное время Зенчук уже сидел в кабинете резидента. Он раскрыл красную пластиковую папку и положил на стол шефу восемь листов плана получения компрматериалов на Ветрова с целью если не выпроводить его за пределы Югославии, то хотя бы существенно сковать работу советского военного разведчика.
— Особенностью оперативной обстановки является то, что жена Ветрова с детьми несколько дней назад выехала по семейным обстоятельствам в Союз. Он остался один, часто бывает в городе. Хобби — любит мастерить. Навещает строительно-инструментальный магазин «Блэк энд Деккер». Нередко покупает там инструменты. Как вы знаете, хозяйка магазина Сюзанна Брайкович — наш человек. Вы должны ее помнить. Она участвовала в акции против поляка.
— Ну как же, прекрасно помню этого испуганного пшека. Кажется, если мне память не изменяет, его звали Болеславом, — вставил Брокман. — Он до сих пор работает на нас, боялся разоблачения его шашней с этой красавицей. Вот надо Ветрова и познакомить с нею. А затем уложить его в постель на «квартире» Сюзанны. Я считаю, она справится с такой задачей — огонь-баба!
— Именно с этим планом я и пришел к вам. Вот его подробные этапы осуществления, — он протянул папку шефу.
Прочтя документ, резидент бросил взгляд на подчиненного, внимательно наблюдавшего за мимикой и жестами своего шефа.
— Вижу, все продумано до мелочей. Я думаю, есть полные гарантии, что попадется донжуан в наши руки. Сюзанна его не выпустит чистым, — заулыбался хозяин кабинета.
* * *
Действительно, Ветров несколько раз бывал в уютном магазине инструментов. Его увлеченность и интерес к поделкам развивали вкус к уюту, но в ответ требовали практичного и качественного инструмента, которого, к сожалению, в Союзе на магазинных прилавках в те времена не было.
Недавно он приобрел шлифовальную машинку. Не мог не купить у такой очаровательной хозяйки магазина, хотя, если по-серьезному, он давно положил глаз на этот крайне необходимый инструмент при работе с деревом. О его золотых руках знали сослуживцы как в Москве, так и в посольстве. В московской квартире многие вещи и мебель были сделаны продуманно в смысле встроенности в «габариты малогабаритной квартиры» и с фантазией руками самого мастера.
Еще Ветров давно хотел купить небольшой по размерам электрический рубанок — тоже давнишнюю мечту. Отсутствие жены ускорило решение этой задачи. Получив очередную зарплату, не подконтрольную «семейному главбуху», он после работы направился в приглянувшийся магазин. Поинтересовавшись наличием нужного инструмента и получив отрицательный ответ, он задал естественный вопрос:
— А когда он будет в продаже?
Узнав Ветрова по предъявленной Зенчуком фотографии, Сюзанна любезно предупредила «нужного» покупателя, что завоз товара ожидается завтра.
На следующий день после напряженной работы Николай неожиданно вспомнил: он же договорился в магазине!
Прихватив кожаную сумку с ремнем через плечо, он направился пешком — машина закапризничала. Благо магазин находился недалеко от советского посольства. Ветров успел войти перед самым его закрытием.
— Меня зовут Сюзанна, — отрекомендовалась хозяйка, когда последний покупатель покинул магазин.
— Очень милое имя. Меня нарекли Николем. Я пришел за электрорубанком.
— Ну, тогда, Николай, пойдемте в подсобку — сегодня привезли много товара. Я еще не разбирала. По вашей просьбе я заказала около десятка моделей, — с этими словами она приоткрыла дверь в соседнюю комнату и стала демонстрировать в красочных коробках инструмент. — Пожалуйста, выбирайте.
— Ну, Сюзанна, глаза разбегаются.
— Николай, вы смотрите, а я на минуту — дверь закрою: рабочий день окончен. Надо и отдохнуть, настоялась за день у прилавка. Жара неимоверная сегодня. «Кондишены» и те задыхаются, а человек должен выдерживать.
Она буквально выпорхнула в зал. Слышалось, как щелкнул замок-задвижка в двери, как заскрипели опускающиеся жалюзи на окнах. Вскоре она вернулась.
— Я уже выбрал. Даже не верится — 14 500 оборотов в минуту! Вот он — марка ВД-750, с такими оборотами должен чисто обрабатывать доску.
— Вижу, вы специалист по деревяшкам…
— Люблю доски, рейки и бруски. Нравится текстура разных пород — это голоса деревьев. Закончил я когда-то строительный техникум, — признался Николай.
Расплатившись за покупку, он хотел было уже покинуть магазин, как неожиданно хозяйка предложила:
— Николай, говорят, по русскому обычаю надо обмыть купленную вещь. иначе может случайно сломаться рубанок или плохо работать. Что, я неправду говорю? Или такой традиции уже нет у россиян?
— Нет, все верно, — ответил Ветров, понимая по-мужски, чем может кончиться такой обмыв.
Русским языком Сюзанна владела прекрасно. Она пояснила, что детство и юность вместе с родителями (мать — украинка, отец — серб) провела в Штатах, окруженная выходцами из России. В Югославии она трудится по контракту. Муж работает в ФРГ на военном заводе. Сейчас уехал в длительную командировку в ЮАР.
«Зачем мне все это она говорит? — обожгла мысль Ветрова. — В принципе для нужд службы по прямому предназначению совершенно неинтересная особа, хотя последний штрих интригует — муж-оборонщик, выражаясь нашим языком, да еще в Западной Германии. Если правду сказала о муже, можно и поработать, а коль нет — это уже опасно. Надо проверить, но как?»
А в это время женщина уже хлопотала за импровизированным столом своеобразного магазинного week-end, выставив плоскую бутылку виски и приготовив несколько бутербродов. Сели на небольшой диванчик. Первый тост подняли за долговечность купленного инструмента. Второй — за знакомство, а третий — за славян, которым всю жизнь не везло с вождями, бездарно правящими государствами. Обсуждалась тема враждебности Запада к славянским народам. Четвертый выпили на брудершафт.
— Заметь, Николай, все потоки европейско-азиатских столкновений проходили через славянские пространства. Войны закаляли наши народы и делали из них настоящих воинов. Югославия тому пример. Гитлеровцы никак не могли справиться с балканскими партизанами, потому что у них существовал прочный фундамент высочайшего патриотизма, — философствовала явно захмелевшая молодая женщина.
Постепенно завязалась настоящая научная дискуссия. Закончилась она духовной солидарностью, взаимными объяснениями в симпатиях, поцелуями, сначала в щечку, а затем с более глубоким содержанием. Перед молодым симпатичным мужчиной сидела интересная захмелевшая женщина. Ее раскрасневшиеся щеки излучали такое тепло, что к ним хотелось прижаться хотя бы на мгновение. Глаза с поволокой, бросающие томные взгляды, звали к себе. Они все сильнее будоражили Николая.
Неожиданно она приблизилась к россиянину, обняла его за плечи, и они слились в едином поцелуе, страстно покусывая друг другу губы и теребя волосы. Когда господствует страсть, нет места для умеренности, потому что страсти — это облака, затемняющие солнце разума…
Они лежали на диванчике в объятиях друг друга.
— Николай, как мне хорошо с тобой. я умираю. Что ты делаешь с моим сердцем? — шептала Сюзанна. — Я никогда не была так счастлива, как сегодня. Спасибо, мой дорогой рыцарь, нежданно спустившийся с небес. Я давно ждала именно такого.
* * *
Разошлись так же быстро, как и сошлись. Правда, Сюзи, так успел ее наречь Николай, пригласила его в гости домой в субботу. Он согласился, несмотря на появившуюся смутную настороженность. Однако чувство взяло верх, потому что оно обманывает наш разум. Его можно заставить замолчать, но нельзя указать ему границ, или, как говорил великий И. Гете, — чувства не обманывают; обманывает составленное по ним суждение, а последнего не было. Он потянулся к этой миловидной женщине, сумевшей быстро и легко завоевать его сердце.
Дни до субботы тянулись медленно, несмотря на служебную загруженность. Все мысли в минуты воспоминаний о «магазинной истории» концентрировались на объекте под именем Сюзи. Он порой терял голову, но в промежутках появления трезвого рассудка, прекрасно понимал, что это всего лишь мимолетное влечение, способное снять напряжение, накопившееся за неделю.
Он оправдывал себя перед собой, считая, что действовал правильно, ибо жалость, повлекшая конкретный порыв к разбуженной женщине, — поступок благородный.
«С женой Ларисой это уже не любовь, а привычка, семейная проза, — убеждал себя дамский воздыхатель. -
С Сюзанной — это поэзия «быстротекучих дней и мимолетного влечения».
Встретились у магазина после работы. Она заранее попросила не брать автомашину, так как ехала на своем «жучке»-«Фольксвагене», и обещала угостить хорошим сухим вином, к которому Николай был неравнодушен.
«Откуда она знает о моем пристрастии к сухим винам? — настойчиво застучал вопрос в голове. — Наверное, просто так. Хотя…»
— Здравствуй, хозяйка!
— Добрый вечер, столяр! — улыбнулась женщина.
— У тебя все нормально, планы не меняются?
— Какие могут быть перемены, когда рядом такой представительный кавалер?!
Опытный взгляд Ветрова заметил в бегающих глазах и чуть уловимом дрожании в голосе дамы какое-то беспокойство. Она улыбалась, шутила, строила глазки, но, как показалось Николаю, думала о чем-то другом, очень далеком от обстановки в салоне машины, которую вела уверенно и даже лихо.
«Что это с ней, — подумал Николай, — неужели готовится провокация? Зачем же я ищу на свою голову приключений? Но не в моем характере сходить с половины дистанции. Спокойнее, Коля, не пугай себя, а то так можно и беду накликать. Если это подстава — отыграюсь!»
— У тебя какие-то неприятности? — спросил неожиданно Николай, не узнав своего осевшего от волнения голоса.
— С чего ты это взял? Просто замоталась на работе. Ничего, снимем усталость. Надо быть оптимистом, иначе в этой жизни быстренько свернешься, как подожженная береста. Хочется уже отдохнуть, — ответила женщина за рулем.
Они подъехали к небольшому отелю. Поднялись на второй этаж в номер люкс, представляющий собой двухкомнатную квартиру с большой кухней. В центре ее стоял круглый стол из мореного дуба с четырьмя табуретками, сделанными из этого же материала. Слева от стола на стене висели полки, выполненные под старину. На них стояли чашки, тарелочки, кувшинчики, бутылки и разные безделушки.
— Вот здесь я живу, коротая в одиночестве пустые вечера, — произнесла нежным голосом Сюзанна.
— Ну что ж, приличное жилище. В нем можно и нужно только отдыхать.
— Мы жить плохо просто не умеем, — засмеялась женщина.
— Лицо хозяйки показывает кухня. Порядок, уют, чистота, — заметил гость, нежно обняв подругу за талию.
— Я приготовлю что-нибудь, а ты иди в комнату. Посмотришь, пока я буду готовить застолье, неплохой фильм. Я сейчас поставлю кассету.
Она проводила «любовника» в комнату и включила видеомагнитофон. Начало фильма он пропустил за разговорами и разглядыванием интерьера комнаты. Взглянув на экран после ее ухода, он увидел картину какой-то драки гангстеров-мафиози с итальянскими карабинерами.
За журнальным столиком стояли два небольших кресла, обшитых кожей зеленого цвета. На стене висела репродукция картины Ж.-Б. Лепренса. В темном углу стояли огромные напольные часы. Длиннющий маятник, раскачиваясь, издавал звуки, напоминающие удары метронома, которые передавались по радио в Союзе в память о павших на полях сражений в День Победы.
«Как же они должны бить, если так звонко ходят?» — подумал Николай и живо обернулся в сторону входящей Сюзанны с подносом, заставленным всякими яствами. Вторым выходом она принесла бутылку красного вина и два фужера, играющих точеными гранями дорогого хрусталя.
— Извини, пожалуйста, за задержку. А теперь можно и присесть. Может, тебе виски?
— Да нет, не стоит мешать этот шотландский самогон с таким благородным красным напитком.
— Твоя воля. Тогда давай выпьем за надежду. Ни один врач не знает такого лекарства для усталого тела и измученной души, как надежда, — украсила тост словами Стефана Цвейга счастливая Сюзанна и внимательно посмотрела на гостя.
— За такой оптимизм грех не выпить. Полностью присоединяюсь к тосту. Только разреши я добавлю: надежда сопровождает нас всю жизнь и не покидает даже на смертном одре, — поддержал Николай.
— Ты слишком приземлил это чувство. Надеяться — это верить, а вера всегда двигала человечество вперед. Так давай выпьем за локомотив прогресса…
Бутылка скоро стала пуста. Опорожнили и вторую. Потом попробовали виски. Они весело щебетали, обнимаясь, сидя в креслах, поставленных рядышком. Ее льняные волосы, накрученные крупными локонами, источали тонкий запах французских духов «Клима», точно таких, какими пользовалась Лариса. От этого на душе сделалось не по себе, но хмель и близость разгоряченного женского тела вытеснили всякие сомнения и угрызения совести.
Сюзанна то бросалась в объятия Николая, то, подобрав свои длинные ноги, садилась в кресло и умиленно смотрела на своего гостя. Ее круглые, крупные колени, выставленные вперед, слепили разум и возбуждали страсть.
— Ник, я твоя. пойдем, — стонала женщина, повиснув на кавалере. — Подожди.
Она последовала в ванную комнату и через несколько минут вышла в легком полупрозрачном халатике.
— Можешь охладиться и ты. Свежий халат и полотенце висят на крючке. Давай, милый, мы же без комплексов.
Розовая спальня, розовое постельное белье на широкой венской кровати, красные обои, торопливые шаги к ней, уже лежащей и протягивающей руки.
* * *
Поздно вечером он добрался домой. Успокоенность и одухотворенность — с одной стороны, брезгливость и нарастающее осуждение собственного проступка — с другой, слились в ощущаемый ком где-то за грудиной. Он то пропадал, то снова поднимался и подступал к горлу.
Он лежал на диване и смотрел в потолок темной комнаты. По ее стенам изредка пробегали блики от фар проезжающих автомашин. Если на период близости с Сюзи в нем на время умолк разведчик, то сейчас он говорил языком трезвых доводов и требовал ответа на вопрос: что это — случайность или подстава?
«Неужели это то, что когда-то сделали для иностранных дипломатов Гиммлер с Гейдрихом — «Салон Китти», — подставляя им женщин из высших кругов германского общества и слушая через прослушки всякую пьяную откровенность высокопоставленных гостей. Правда, в данном случае социальный уровень дамы пониже, но красотой она могла дать фору тем жрицам любви…
Вообще-то похоже, но играть буду до конца. Надо выяснить поподробнее в отношении супруга», — решил Николай.
Зайдя как-то в магазин через неделю после той бурной вечеринки, он увидел Сюзи и поразился: она была еще краше. Договорились встретиться у нее в пятницу.
— Я буду ждать, милый. Ты дорогу знаешь, — улыбнулась красавица и как-то особенно, с грустинкой посмотрела на Николая.
Ровно в 18.00 в пятницу Ветров нажал кнопку звонка квартиры американки. Дверь моментально открылась, и в проеме показался расплывшийся в улыбке худощавый мужчина.
— Вы к Сюзанне?
— Да.
— Проходите. Я брат ее. родной брат. Приехал по ее просьбе. Она заболела. Часа два, как отвезли в больницу. Она просила вас дождаться и предупредить, — на ломаном русском языке проговорил незнакомец.
Только сейчас Николай осязаемо, вспененным от неожиданности рассудком понял, что он стоит на пороге ЧП, что надвигается провокация, а он, глупец, становится ее жертвой. Он уловил замысел режиссеров и решил свою роль в этом спектакле доиграть достойно и до победного конца. Как профессионал, он понимал, что трусость в создавшемся положении ему не советчица, а поэтому приготовился принять удар спецслужбы и по-спортивному ответить на него своеобразным волейбольным блоком, который он умел ставить и держать.
«Братец» предложил кресло, в котором еще недавно сидел Николай, целуясь с Сюзи.
— Завать миня Борисом, — представился мужчина, коверкая русские слова.
— Надеюсь, мне вам представляться не надо. «Сестричка» вам рассказала обо мне, — съязвил россиянин.
— Да, она вся во власти воспоминаний, — явно слукавил тот, кто назвался Борисом.
В дверь коротко позвонили. Вошел низенького росточка, головастый, рано начавший лысеть красномордый неизвестный. Создавалось такое впечатление, что ягодицы его из-за коротких ног доходили до уровня колен. Вспотевшее лицо незнакомца выдавало волнение или вчерашний перепой. Волосы от пота сбоку головы слиплись рыжей куделью.
— Майкл Зенчук… Посольство Соединенных Штатов Америки в Белграде, — явно наигранно и смело отрекомендовался он, почти не глядя ни на того, кто представился «братом» Сюзанны, ни на Николая. Его взор, устремленный в простенок, поначалу зародил у Ветрова мысль, что этот урод в телосложении еще и косой.
— Николай Ветров, посольство Советского Союза, — с достоинством ответил майор.
— Будем знакомы. будем знакомиться поближе, — заволновался Борис, подобострастно глядя на Зенчука, очевидно, своего шефа. «Брат» как-то извинительно посмотрел на советского гостя.
* * *
По правде, американцы не ожидали встретить такого спокойствия со стороны россиянина, попавшегося на «медовой ловушке». Смелый его ответ серьезно встревожил Майкла, считавшего, что Ветров долго не будет сопротивляться, сдастся, как когда-то это сделали Филатов и ему подобные.
Зенчук трясущими руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.
Николай внешне спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии, мозг озарила когда-то выуженная и твердо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений — любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности — любой повод, кроме одного; а этим одним является трусость.
«Ни в коем случае нельзя дать сломать себя, надо переиграть этих кретинов, нельзя показать, что я испугался, что я струсил… И я это сделаю уже здесь», — успокаивал себя офицер.
— Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? — съязвил Зенчук.
— Это что, Сюзанна передала мне на память?
— Что-о-о? Я вас не понял, — Майкл криво усмехнулся, — вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или станут достоянием супруги. Каково?
После этих жестких слов вербовщик уставился жабьими глазами на россиянина, пытаясь понять по его лицу реакцию на главный козырь в начатой игре грубой компрометации.
— Так я и не понял: вы дарите мне эти доказательства красивого времяпрепровождения с вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?
— У нас не один экземпляр. С пленки мы в случае надобности сможем их размножить.
— Ну тем более подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу, химикаты и фотобумагу, — поиздевался Николай.
— Смел, очень смел, как я погляжу, — съязвил Зенчук.
— Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкнув их в объятия инфицированного СПИДом «русского медведя», — спокойно ответил Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла бурно и смешно.
— Сволочь, что-о-о? — Опять Зенчук растянул это короткое местоимение.
— А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовать. Хотя после такого вашего хамского вступления я еще подумаю, как себя вести, — ответил Ветров.
После достойного ответа он взглянул сначала на «брата», а затем на Зенчука, у которого постепенно стали краснеть щеки и побледнели уши. Как показалось Николаю, у Майкла мясистые уши даже несколько отвисли, как лопухи в знойный июньский полдень.
— Что с вами, господа хорошие? У мужчин все поступки должны быть исполнены мужества, как бы судьба их ни трепала, — продолжал издеваться Николай.
— А ты знаешь, — Майкл разгорячился, — ты знаешь, что ты в капкане? Кто знает, где ты находишься, с кем проводишь время? Ты сейчас живой, а через мгновение будешь мертвым. И никто не узнает, где могилка твоя… Так, кажется, поется в одной из ваших песен?
— Так оно так, однако я помню и другие слова, слова из справедливой прозы: люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы. Кое-что и у меня для вас есть, если нашла коса на камень. — И он быстрым движением руки достал зажигалку — точную копию гранаты-лимонки. — Давайте-ка лучше мирно разойдемся, а то ваши требухи могут оказаться на этой люстре. Думаю, сейчас наиболее подходящий момент у вас для моей вербовки. Господин Брокман не одобрит вашу безголовую для разведки затею. Ваша сотрудница по вашей вине стала неизлечимо больна.
* * *
Как только Николай вернулся к теме болезни, на него вновь уставились выпученные глаза горе-вербовщиков. Оба почему-то впали в ступор после упоминания о чуме двадцатого века. Они сидели отрешенные, тупо глядя в пространство.
Зенчук вдруг словно очнулся и елейно процедил сквозь зубы, перейдя на джентльменское «вы»:
— Николай, вы что, правда больны?
— Здесь у меня с вами полная откровенность.
— Чем же вы можете доказать? — последовал дурацкий вопрос.
— Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею после меня. — Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего «брата». Они находились в полной прострации.
Не знал точно Ветров, но по реакции янки мог догадываться, что у Сюзи — сотрудницы или агента ЦРУ — в «гостях» поочередно после той памятной обмывки рубанка успели побывать и ее «братик» — Боря, и главный «вербовщик» — Майкл, не однажды попадавший, как потом выяснилось, в подобные скандальные истории. Именно поэтому знаток советских проблем после СССР стал заниматься югославскими делами. Руководители ЦРУ не рискнули вновь отправлять облезлого кота к московским мадоннам, предварительно запугав его больными СПИДом путанами, которых злые чекисты якобы специально выращивают в стране «березового ситца» для подстав американцам.
«На сей раз я попал, как муха на липучку. Что я наделал?! Бедная наша Сюзанна», — досадовал про себя Майкл, бросая колючие взгляды на голубоглазого и рослого блондина-россиянина, спокойно собирающего фотокарточки и с брезгливым безразличием укладывающего их в конверт.
— Как я понял, вы их мне дарите на память о бурно проведенной ночи. Думаю, для Сюзи у вас найдется еще одна копия — или нет?
— Не трогай фотографии, оставь конверт и нас в покое, — взвыл Зенчук.
— В таком случае — «Гуд-бай, май диэ френдс».
Николай медленно поднялся с кресла и направился
полубоком к выходу, держа в руке «гранату». Такая поза давала возможность боковым зрением наблюдать за действиями американцев. Поравнявшись с дверью, он для усиления воздействия своего розыгрыша, бросил презрительно:
— Запомните, придурки, я уже никого не боюсь, бойтесь вы. Скоро страх вас достанет.
Он специально акцентировал внимание двух одураченных и посрамленных вербовщиков на неизлечимой болезни. Хлопнула дверь. Оба янки вздрогнули, как от плетки, стегнувшей их неожиданно и больно.
* * *
«Вот вляпался в историю! Начнется разбирательство, выгонят, как собаку бешеную. Я же только начал карьеру в разведке. Майкл уже сколотил капитал, что ему! Он жизнь свою уже сделал», — скулил про себя «братик» Борис.
Майкл тоже искал выход. Искал и не находил, потому что в таком идиотском положении его невозможно было найти — он понимал, что весь разговор записан на магнитофон помимо его воли.
— Джек, неужели это правда? — обратился Майкл к напарнику, до недавнего называвшего себя Борисом.
— Я думаю, чистейшая… так смело он действовал… бедная Сюзанна.
— Сюзанна, Сюзанна — ты думай о себе.
— А что думать? Дело сделано, — заметил Джек. — Я у нее тоже был.
Майкл приложил указательный палец к губам, а голову обожгла мысль: «Теперь и у меня, и у супруги могут быть проблемы со здоровьем».
— Сволочь, подонок, русская свинья! Где он подхватил эту болезнь «зеленой обезьянки»? — неслись проклятия в сторону двери. Майкл застыл и как-то тупо уставился на конверт с компрой. Теперь этими фотографиями можно было скомпрометировать только бедную коллегу перед родственниками и друзьями.
Примерно такой диалог мог состояться на конспиративной квартире ЦРУ между Джеком и Майклом.
Как проходила воспитательная беседа Брокмана с двумя несостоявшимися вербовщиками, неизвестно. Но дней через десять в местной прессе прошло сообщение об отъезде двух американских дипломатов — Майкла Зенчука и Джека Краммера («брата» Бориса) — на родину — в Соединенные Штаты. Исчезла из временно закрытого магазина и Сюзанна, которой, наверное, пришлось походить по докторам и пережить страх за свое здоровье. За все прегрешения в жизни надо платить при посещении спектакля-драмы. У каждого человека под шляпой или шляпкой — свой театр, где часто развертываются драмы более сложные, чем те, которые созерцались на сцене жизни — эмоции усиливаются переживаниями о своем здоровье в несколько раз.
* * *
…..После совещания Кобзев задержал Ветрова и сообщил приятную новость — ему необходимо срочно выехать в Москву по делам службы.
— Это тот случай, когда сочетается полезное с приятным, служебное с личным. Решите вопросы в Центре и повидаетесь с семейством. Пора их уже возвращать сюда, — посоветовал резидент.
«Неужели догадался, а может, ему сообщили офицер безопасности посольства или коллеги из резидентуры КГБ? Не должны знать, все было на уровне профессиональной конспирации. А там, черт его знает, — подумал Николай. — А может, все же стоит раскрыться перед начальником?»
Нет, ничего не сказал он Кобзеву, хотя уважал и доверял ему. А на следующий день он уже шагал по родной Москве.
«Идиоты, — размышлял он, — неужели они надеялись меня сломить открыточками? Свобода оплачивается очень дорого, но что поделаешь. Будут еще переживания, но я свободен от того, чтобы казнить себя за малодушие, за предательство. Провинился — да, бес попутал, но чист перед Родиной, коллегами. Эта стерва получила удовольствие, я тоже. Ох, долго они еще будут проверяться, не доверяя анализам и диагнозам».
Единственное, что его угнетало, — это вина перед женой, но он успокаивал себя тем, что повел себя не так, как предатель и шпион Филатов, поднявший когда-то руки вверх перед аналогичными материалами.
«Каждому молодому и сильному мужчине, в конце концов, должна встретиться, помимо брака, женщина, которая успокоит ноющую плоть. У женщины тоже может быть подобное. Весь смысл в тайности содеянного, — убаюкивал себя Николай не им придуманной теорией. — Хотя она и подстава, однако женщина высшего класса по многим параметрам».
И все же он решил себя в некоторой степени обезопасить.
«Надо связаться с Николаем Семеновичем. Посоветуюсь, как вести себя дальше».
Ветров позвонил Стороженко. Договорились встретиться в одном из кабинетов главка — в ГРУ.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Здравствуй, здравствуй, тезка!
Он стал рассказывать подробности… Расхохотались, когда речь пошла о немой сцене янки на инсценировку со СПИДом и «лимонкой».
— Ну, что я могу сказать? Правильно сделал, что пришел. Скрытность — прибежище слабых. Поступка твоего не одобряю, хотя по-мужски понимаю. Можно было уловить признаки «медовой ловушки», разгадать почерк церэушников — он в последнее время стал стереотипным, повторяемым. Но случилось то, что случилось, рассуждать с позиций «если бы» — это из области сослагательного наклонения. А что касается янки, то они, наверное, не хотят думать. А резиденту надо было сказать. Передай ему привет от меня. Я напишу Григорию Петровичу письмецо. Хорошо, что командировка у тебя заканчивается. Все равно сейчас в Белграде веди себя осторожнее, чем прежде. Американцы могут мстить. Будь бдителен вдвойне, — высказывался Стороженко.
Затем он стал подробно инструктировать, как себя вести в случае нового подхода со стороны заокеанских «братков».
— Спасибо за совет и поддержку, Николай Семенович. — В эти слова Ветров вложил искренность, потому что помнил, как еще перед отъездом в первую командировку беседовал с ним оперативник Стороженко. Именно тогда к чекистам в ГРУ у него появилось доверие и уважение.
«За плечами этих работяг, — подумал Ветров, — полдесятка раскрытых за последние четыре года агентов иностранных разведок среди нашего брата.»
* * *
Через неделю Ветров с семьей улетел в Белград. Последние полгода прошли спокойно. Получил очередное звание — подполковник. Подчиненный, как и договаривались в Москве, доложил историю своего «греха» начальнику…
Кобзев и Ветров закончили службу в генеральских чинах в разное время. До сих пор, наверное, последний помнит свою оплошность, которая могла перерасти в преступление, и улыбается, когда вспоминает пресные рожи американских вербовщиков.
Самое главное в этой истории то, что люди остались людьми и не навредили стране с перепугу. И такие люди служили в ГРУ.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.