23-мая, вечером

23-мая, вечером

М.В. разрешил послать 7-ю Сибирскую [стрелковую] дивизию. Я просил обождать, не торопиться с этой посылкой – она 24-го двинется.

24-го получили телеграмму от штаба Верховного главнокомандующего, с рассуждениями, имеющими характер укора, и предложением объединить командующих армиями на левом берегу, а Плеве со штабом армии отправить в Шавельский район, отделив 10-ю армию от этих войск. Последнее следовало сделать в 20 числах апреля.

Посылка штаба Плеве и его самого делу не помогут. Горбатовский лучше сделает, но в главном фронте выбьют большую брешь в самом чувствительном месте.

Первое одобряю, а второе не одобряю. Следовало штаб Чурина{96} перевести в Шавли, Чурина оставить здесь, а штаб и управление передать с войсками Горбатовскому.

Положение главнокомандующего очень тяжелое. Мои чувства и доверие к М.В. вне сомнения. Идеальный начальник штаба, в нем, однако, отсутствуют некоторые данные. Почти всю свою жизнь в должности подчиненного, ему трудно, а за месяц вижу очень трудно стать в положение большого начальника. Его природная деликатность мешает ему ставить на место командующих армиями. Громадный труд, который он несет, у него нет начальника штаба{97}, я, по крайней мере, за месяц не вижу его. В лице Гулевича, а последние дни он с приездом жены 20-V совсем исчез. Несколько раз М.В. сетовал на него. Трудно быть начальником штаба у М.В., помогать ему и делу по целому ряду вопросов все-таки можно. Как ни всеобхватывающа личная его деятельность, но остается достаточно, и не для одного, а для двух начальников штаба. В этой громадной, личной и скажу главным образом организационной работе, большое горе; энергия мысли М.В. ими задавлена. И действительно, когда нужно все создавать, когда нет пополнений, ружей, патронов всех сортов, средств для связи, когда ими не подготовлено с первых дней войны в смысле театра, когда от кровавых боев войска истощаются и слабеют, а само положение, в смысле главного, их безопасности, безотрадно – думать об операциях трудно.

Забыл сказать: в 7 часов 23-го мая Радкевич по телеграфу просил разрешения послать по железной дороге 7-ю Сибирскую дивизию. Разговор он вел с Гулевичем. С этой просьбой Гулевич прямо пошел к М.В., который был у нас в генерал-квартирмейстерской квартире. Алексеев был расстроен неудачей. Мы выходили с М.В. и начали спускаться по лестнице, в это время из секретной телеграфной комнаты вышел Гулевич: «Радкевич просит отправить по железной дорогое 7-ю Сибирскую дивизию на помощь Горбатовскому». М.В. на это сказал: «Согласен» или «Хорошо». Дело сделано, так как этим «хорошо» М.В. как бы отдал приказание своему начальнику штаба в присутствии генерала-квартирмейстера и Борисова, которые со мною спускались по лестнице, – я молчал.

Но выйдя, я сказал М.В. – зачем посылать. Ничего такого не произошло. Горбатовский устроит, и все там образуется. М.В. махнул только рукой. Не могу стеснять Радкевича – он командующий армии. За точность не ручаюсь, но таков был смысл. Дело это, бесполезность жертв и полное неумение, и совершенное несоответствие действий Орановского очень его расстроили. Однако через 2 дня снова написал М.В., прося его воздержаться от посылки 7-й Сибирской дивизии. Я нарочно написал не в полевой книге, а на почтовой бумаге. Можно приготовить, но не посылать, а если посылать, то придать дивизии 2 эскадрона гвардейской кавалерии и роту сапер. К сожалению, они пошли. О бесполезности, вернее, вреде говорил еще 24-го. Большую ошибку сделал Гулевич. Нельзя прямо от аппарата идти с докладом к главнокомандующему, когда он расстроен и о таком важном деле докладывать по пути, не подумав.