ИЗМАИЛ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИЗМАИЛ

«Сие исполнить свойственно лишь храброму и непобедимому российскому войску!»

Однако война продолжалась. В победоносном наступлении русские войска встретили препятствие неодолимое — Измаил. Н.В. Репнин, презрительно называвший суворовскую тактику «натурализмом»{113}, подошел к крепости в сентябре, вскоре после победы при Рымнике. И — после бомбардировки — отступил. Взятие крепости штурмом, без долгой осады и должных разрушений, не вписывалось в его понятия о военной науке. Репнина легко оправдать. Крепость была сильной. Он «не смог». За это в военной среде и тогда не судили, и сегодня не судят. Злословят, обзывая «любимцами счастья», о тех, кто делает, несмотря на все трудности и препятствия.

Второй раз русские войска подошли к Измаилу в конце ноября 1790 г. Крепость за прошедший год была отлично подготовлена к осаде французскими и немецкими инженерами. Эта «крепость без слабых мест» (Д II. 617), оборонялась 35-тысячным фанатично настроенным гарнизоном. Осада Измаила меньшей по численности русской армией под командой генерал-поручиков графа И.В. Гудовича и неподчиненного П.С. Потемкина (брата светлейшего князя) ему велась плохо. Генералы уже решили отступать на зимние квартиры, когда для определения, можно ли продолжать осаду, Потемкин прислал Суворова (Д II. 612), пребывавшего в конце 1789 г. в лучах славы в ставке Потемкина, а затем получившего под команду вожделенный корпус, действовавший в 1790 г. в Молдавии{114}.[79]

Для Александра Васильевича приказ Потемкина осмотреть Измаил и определить «слабые места» для штурма был очень важен. Он догадывался, что может не найти «слабых мест», помнил, что его прошлые действия на штурмах, кроме того первого удачного опыта на прусской войне, не были успешными. В Польше, по крайней мере, два штурма провалились. Под Очаковом он не смог применить свою идею штурма с воды, которую теперь предлагал ему сам светлейший: «Сторону города к Дунаю я почитаю слабейшей…» (Д II. 612).

Раньше Суворов имел дело с устаревшими крепостями. А примененная при укреплении Измаила система фортов со времен ее теоретика и гениального практика XVII в. французского маршала де Вобана[80] штурму принципиально не поддавалась. Такую крепость можно было взять только в результате длительных и трудоемких осадных работ. Без них простреливаемые перекрестным огнем, выложенные камнем рвы, заменившие у форта средневековые стены, обещали штурмующим верную смерть или неисчислимые жертвы.

Но так ли уж верна была эта смерть? Сколько человек, как часто и точно может стрелять сквозь узкие бойницы в спрятанных внутри стен рва казематах? Сколько раз они успеют перезарядить пристрелянные пушки? Так ли уж невозможно подавить точной стрельбой огонь с верхних площадок бастионов? Весь мир верил, что, пока штурмующие преодолевают гласис и крытые ходы, эскарпы, контрэскарпы и прочие хитрые сооружения, их можно легко перестрелять из укрытий.

Однако Суворов знал, что обороняющиеся — люди, а русская штыковая атака волшебным образом действует на противника, лишая его воли и сбивая прицел. Подавляющие массы наступающих, плохая видимость в темноте и клубах порохового дыма, плотный точный огонь по всему, что стреляет, на вспышку, в то время как защищающиеся не могут ответить, пытаясь попасть в тех, кто карабкается к ним со штыками… Дружный натиск, в сочетании со всеми качествами, которые Александр Васильевич воспитывал в офицерах и солдатах, мог изменить науку крепостного штурма. Начать следовало не с изучения камней и орудий, а с главного — с боевого духа войск.

2 декабря 1790 г. решающее подкрепление явилось к русским полкам из обледенелой степи в лице двух всадников на казачьих лошадках. Это были Суворов и его ординарец Иван. Так гласит легенда. Правда заставляет уточнить, что появился Суворов в сопровождении мушкетеров Фанагорийского и Апшеронского полков, на судах Галацкой военной флотилии. Сути дела это не меняет. Увидав полководца, армия поняла, что Измаил будет взят «сразу, приступом». Суворов еще не произнес ни слова, как судьба крепости была солдатами решена. В день своего приезда он осмотрел местность, придвинул полки к Измаилу, приказал доставить продовольствие голодным войскам и начать заготовку штурмовых средств{115}. Неприступную твердыню «без слабых мест», сообщил Александр Васильевич Потемкину, возьмем, пожалуй, «дней через пять» (Д II. 617).

«Глазомер! — говаривал он в таких случаях. — Сие есть быстрый обзор всех предметов для примерного определения числа и величины их… Увидел неприятельский лагерь, местоположение — и поздравил себя с победой!» Это была не похвальба. Накормленные, бодрые войска, тренируясь брать специально возведенное подобие укреплений Измаила, знали, что Суворов «решил овладеть этой крепостью, либо погибнуть под ее стенами». Слов «отступление», «ретирада», утверждал полководец, я не знал «во всю мою жизнь, как не знал и оборонительной войны».

Диспозиция Суворова на штурм Измаила была необыкновенно, чрезвычайно для его приказов подробна (Д II. 620–621. С. 528-535). Перед штурмом войска закладывали 4 батареи по 10 полевых орудий с укрытыми от огня ходами сообщения. Прикрывающие строительство батальоны должны были, сменяясь, лежать строем каре, с полковыми орудиями и конными резервами. Перед штурмом с полуночи до 6 утра все батареи и 8 бомбардирских кораблей, подойдя «в самую ближнюю дистанцию», вели огонь по определенным точкам укреплений.

На штурм русские войска шли со всех сторон крепости, пятью колоннами на суше и тремя десантами с Дуная, на паромах, шлюпках и баркасах. В голове каждой колонны с ее командирами шли стрелки и рабочие со всем необходимым инструментом для прокладки войскам дороги в зависимости от разведанных укреплений. Каждой колонне были точно обозначены цели начала штурма и дальнейшего продвижения. Тыл колонн охраняли кавалерийские резервы. Они должны были войти в город, когда передовые стрелки и саперы откроют ворота, а пехота будет драться на укреплениях.

Суворов предвидел, что жесточайший бой начнется в городе, после взятия валов, бастионов и пороховых складов. «Всему войску строжайше запрещается, — приказал он, — взойдя на вал, никому внутрь города не бросаться и быть в порядке строя». Потеряв строй, солдаты лишались своего главного преимущества и потонули бы в толпах турок. Наступление в город от каждой колонны начинал, строго по приказу, один батальон. При атаке в город следовало «крайне беречься, чтобы нигде не зажечь, не сделать пожара» и избежать взрыва скрытых пороховых складов. «Христиан и обезоруженных отнюдь не лишать жизни, разумея то же о женщинах и детях»!

В дополнение к диспозиции Суворов приказал каждой колонне, помимо конного, иметь по два и три батальона резерва. «Обоз поставить в вагенбурге, за четыре версты, в закрытом месте», то есть и лагерь русский должен быть защищен при любом повороте событий. Из войск, первоначально оставленных для его охраны, Суворов сформировал шестую колонну, выделив ей точные цели атаки. Масса офицеров, бывших без команд, и даже придворные рвались в бой. Суворов, приказывая командирам быть впереди, понимал, что они понесут потери, и распределил волонтеров офицерского звания во все колонны.

Перед самым штурмом в темноте начальники колонн должны были лично «с присутствием духа» разведать пути до крепостного рва. Солдаты ждали штурма в 300 саженях от рва лежа. Для согласования времени атаки всем командирам следовало сверить «карманные часы» — это был первый в истории приказ такого рода. Общий сигнал к атаке давался сигнальными ракетами. Для того чтобы ракеты не вспугнули турок, их следовало пускать перед рассветом из разных мест каждую ночь. Но за 15 минут до сигнала колонны и десанты могли начать скрытное выдвижение, для этого и нужны были точные часы. «Хотя всю ночь употребить на внушение мужества», — приказывал Суворов, но атаку следовало начать тихо.

Победа любой ценой была полководцу противоестественна. «Солдат дорог! — говорил он. — Мне солдат дороже себя». И неприятель, хотя басурман — тоже человек. На военном совете было решено «приступить к штурму неотлагательно». Однако, всегда «соблюдая долг человечества», Суворов дозволял туркам сложить оружие, «дабы отвратить кровопролитие и жестокость» (Д II. 623). Предложение почетной капитуляции от 7 декабря он сопроводил доступным каждому объявлением: «Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войском сюда прибыл. 24 часа на размышление для сдачи — и воля; первые мои выстрелы — уже неволя; штурм — смерть. Что оставляю вам на рассмотрение»{116}.

История сохранила гордый ответ турок: «Скорее Дунай остановится и небо падет на землю, чем сдастся Измаил!» Срок ультиматума вышел. Утром 9 декабря состоялся военный совет. Генералы «все единогласно, видя невозможность по позднему годовому времени продолжить осаду и почитая постыдным победоносному Ее императорского величества оружию отойти от крепости, положили быть приступу».

На военном совете Суворов не зря «требовал от каждого их мнения». Постыдным считал отступление он сам — другие русские генералы и фельдмаршалы отступали многократно. В данном случае ситуация была на стороне Александра Васильевича. Австрия, запуганная Пруссией, позорно вышла из войны с Портой. Суворов и его «шеф» Потемкин внимательно следили за процессом австрийской измены, но помешать предательству не могли. Европейские державы объединились, чтобы лишить Россию ее завоеваний на юге. Пруссия, Франция, Англия и Голландия поддерживали турок, требуя от русских передать «дело мира» в их руки.

Как обычно, единственными верными союзниками России оставались ее армия и флот. В конце июня нелюбимый Суворовым генерал Н.В. Репнин с 30-тысячной армией разгромил 80-тысячное войско великого визиря Юсуф-паши в битве при Мачине, повторив, в меньшем масштабе, подвиг Александра Васильевича при Рымнике. В августе из войны была выбита Швеция; на Черном море адмирал Ушаков потопил турецкий флот. В сентябре 40-тысячная турецкая армия была разбита на Кубани. В октябре русским сдались на Дунае крепости Килия, Тульча и Исакча. В ноябре все нижнее течение Дуная было в наших руках, кроме крепости Измаил. Суворов понимал, что желание Екатерины II и Потемкина взять Измаил не означало утверждения России на Дунае. Это был лишь способ заставить турок пойти на мир, оставив за Россией Крым, Кубань, Очаков и земли до Днестра.

Александр Васильевич предлагал и другой способ воздействия на Турцию: перейти Дунай, объявить свободу Болгарии и наступать на Стамбул, пока мир не будет подписан (П 351). Это, при его искусстве полководца, требовало меньше жертв, чем штурм такой мощной крепости, как Измаил. Даже с помощью осадной артиллерии, которой он не располагал, обезвредить вкопанные в землю бастионы за короткий срок было нельзя. Наступать с 30-ю тысячами против 35-ти, имея половину войска нерегулярных казаков, значило в лучшем случае понести огромные потери. Суворов не мог позволить массе вооруженных турок выйти из города в свой обезлюженный тыл, сделать им «золотой мост» для сокращения жертв. Битва с храбрыми людьми, которым некуда отступать, предстояла кровавая. Все, что мог сделать полководец — организовать невозможный по нормам военной науки штурм так, чтобы уменьшить русские потери.

10 декабря 1790 г. «по восходе солнца с флотилии, с острова и с четырех батарей… открылась по крепости канонада и продолжалась беспрерывно до тех пор, когда войска пошли на приступ». К ночи турецкие пушки совсем перестали отвечать. В 5.30 утра 11 декабря колонны и десант в густом тумане двинулись на штурм.

«Храбрые воины! — гласил приказ Суворова войскам, созвучный речи древнего русского воителя, неустрашимого князя Святослава. — Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия российского. Нам надлежит не сражение, которое бы в нашей воле состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала; нам остается в третий раз или победить, или умереть со славою!» При приближении русских готовые к штурму турки ударили картечью и залпами мушкетов с бастионов и вала. Пока егеря отвечали на огонь, линейная пехота с офицерами впереди спустилась в ров, приставила лестницы и взошла на вал. Заняли валы и бастионы и десантники с Дуная. Отразив вылазки и контратаки турок, русские с подкреплением резервов к 11 часам заняли весь периметр укреплений. В открытые ими ворота вошла кавалерия и полевая артиллерия. Гусары Воронежского и карабинеры Северского полков, «спешившись и отобрав ружья и патронницы от убитых, вступили тотчас в сражение».

Главным оружием везде был штык — им солдаты сомкнутыми рядами очищали город. «Мужество начальников, ревность и расторопность штаб- и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат, — рапортовал Суворов, — одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность, и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами». «Таким образом, совершена победа. Крепость Измаильская, столь укрепленная, столь обширная и казавшаяся неприятелю непобедимой, взята страшным для него оружием российских штыков!»

История еще не знала сражения столь жаркого и победы столь полной, как взятие Измаила 11 декабря 1790 г. «Нет крепче крепости, нет отчаянней обороны, как Измаил, павший пред… кровопролитным штурмом» (Д II. 629). Почти все генералы и офицеры получили раны. Но Суворов доказал, что с русскими «чудо-богатырями» «самый кровопролитный штурм стоит меньше, чем осада». Русские потеряли убитыми до 2 тысяч, ранеными — свыше 2, 5 тысячи (Д II. 631, 637) — в мирное время в армии больше умирало в год от болезней.

Турки стояли насмерть. Из 35 тысяч вооруженных противников (неприятель насчитывал у себя 40 тысяч, но Суворов счел это преувеличением) 1 человек бежал, 26 тысяч было убито, 9 тысяч взято в плен. И воистину поразительно миру было узнать, что, сражаясь, как львы, суворовские солдаты великодушно щадили обезоруженных врагов. Они спасли жизнь тысячам женщин и детей, многие из которых участвовали в сражении, спасли 4285 мирных молдаван, 1400 армян, 135 евреев и некоторое число татар Измаила. После битвы все они были «вновь в город введены в их жилища».

Несмотря на ярость схватки, приказ Суворова «обезоруженных отнюдь не лишать жизни» был выполнен. Турки, засевшие в «мечети, двух каменных ханах и в казематной каменной батарее», прислали парламентеров и сдались. Их было более 4250. Еще больше было взято в плен мелкими группами. Почти все пленные были изранены, «назавтра до двух тысяч от ран померло». «Более тысячи» тяжелораненых Суворов оставил местным жителям на «пропитание» и лишь 6 тысяч отправил в Бендеры.

Русские войска взяли в Измаиле богатую добычу. Было захвачено 345 знамен, 265 орудий, «большой пороховой погреб и разные снаряды». Львиную часть рапорта Суворова составляет описание подвигов генералов, офицеров и сержантов, представленных им к наградам (солдат полководец наградил сам, прежде всего из добычи).

«Невозможно превознести довольно похвалой мужество, твердость и храбрость всех чинов и всех войск, в этом деле подвизавшихся. Нигде более выразиться не могло присутствие духа начальников, расторопность и твердость штаб- и обер-офицеров, послушание, устройство и храбрость солдат!» В тяжелейших условиях, при разгроме превосходящих сил неприятеля, засевшего в прочной твердыне, они «сохранили всюду порядок. Сие исполнить свойственно лишь храброму и непобедимому российскому войску!» — завершил Суворов свой рапорт. И он был прав. В то время даже враги и завистники России признали, что в Европе нет армии, способной на такой подвиг{117}.

Победитель имел уже все высшие российские ордена. Как о лучшей награде, он просил о достойном воздаянии героям штурма Измаила. Чтобы наградить его, императрица велела выбить для войск медаль в память штурма крепости. Простой измаильский крест «За отменную храбрость» многие десятилетия почитался более убедительным знаком отличия, чем высокие ордена. Выбита была и личная медаль с портретом Суворова — такая же, какой сам Потемкин был награжден за Очаков. На обороте, в четырех медальонах, прикрепленных к лавровому венку, гордые надписи: «Кинбурн», «Фокшаны», «Рымник», «Измаил»; над венком: «Победил». Александр Васильевич стал подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, где полковником была сама государыня{118}. Правда, таких подполковников было уже 10. Фельдмаршальский чин, о котором мечтал Суворов, он снова не получил…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.