РЫМНИК

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РЫМНИК

«При жестоком сражении чрез целый день союзными войсками побит визирь!.. Наш урон мал. Варвары были вчетверо сильнее».

В сентябре 1789 г. великий визирь (главный турецкий правитель) Хасан-паша Дженазе, у которого разведка Суворова еще в августе насчитывала 30 лишь тысяч бойцов (Д 11.528), нагрянул на австрийцев с 90–100-тысячной армией{105}. Австрийская, да и русская разведки это сосредоточение просто проморгали.

— Спасите нас! — призвал принц Кобург.

— Иду! — ответил Суворов.

На этот раз он имел не расплывчатое общее разрешение генералам «не терпеть перед собой» скопляющихся турок, а личный секретный ордер Потемкина об атаке на неприятеля, если тот появится «в моей дирекции» (по словам Суворова), т.е. на его операционном направлении (Д II. 530). Ордер был получен 4 сентября. Ночью 6-го Суворова настиг пламенный призыв Кобурга поспешить ему на помощь против страшного визиря. Отправив письма Кобурга Потемкину, Суворов доложил, что на его направлении разведка противника не видит, и просил распоряжений (Д II. 531). Однако сутки спустя Кобург сообщил, что визирь стал лагерем в 4 часах ходу «и что он назавтра ожидает от него атаки» (Д II. 536. С. 476). Медлить было нельзя.

7-го Суворов послал Потемкину рапорт, что выступает, оставив для прикрытия своих позиций лишь форпосты, 4 батальона и 3 неполных эскадрона (Д II 532). Спасти австрийцев, если только они не вздумают быстро убегать, было невозможно. Да и бежать им было поздно — османская конница была мобильнее. Потемкин так и рассудил, написав императрице, что по его «генеральному (общему) повелению… генерал Суворов обратился им в помощь, но чтоб он поспел к упоминаемому числу — это невозможно»{106}.[72] В полночь на 8 сентября русские — 7 тысяч человек с 30 пушками — двинулись в поход.

Русские шли «в великий дождь с бурей», форсируя реки по понтонным мостам, заночевав, в ожидании, пока саперы за 12 часов загатят 5 верст непроходимой грязи, прямо в поле. В 10 утра 10 сентября они соединились с австрийцами у Фокшан. Вместо трех суток путь занял двое. «Слава Богу! Русские! Мы спасены!» — радостно кричали австрийцы. Визирь до сих пор не атаковал их из-за плохой погоды и разделявшей противников реки Рымны, вздувшейся от дождей и подмывающей крутые берега. Но Суворов пришел не просто спасать австрийцев — он намеревался разбить всю несметную армию турок.

Согласно историческим анекдотам, в лагере принца разыгралась драматическая сцена.

— Турок вчетверо больше! — ужаснулся Кобург. Вместе русских и австрийцев насчитывалось 25 тысяч.

— Все же не столько, чтобы заслонить нам солнце, — с усмешкой отвечал Суворов. И пояснил: — При таком неравенстве сил только быстрая атака обещает успех!

Видя колебания австрийцев, он вновь пригрозил, что пойдет и победит один. Видя его решимость, Кобург согласился идти в бой вместе с русскими.

Анекдот всегда отражает какую-то сторону действительности, иначе он не живет. В данном случае в нем выражена разница в боевом опыте: Суворов не раз бивал врага при соотношении сил 1 к 5. Соотношение 1 к 14, если бы он пошел в бой один, было великовато, но не смертельно, учитывая, что численность турок умножала их худую управляемость. Австрийцы считали правильным достигать численного перевеса или хотя бы равенства сил. Но — надо отдать им честь — они не отступили перед врагом, пользуясь разливом реки, дождались Суворова и сберегли свою честь. Иного выбора, как идти за ним в бой, у них просто не было. Все это понимали, так что вряд ли Кобург или кто-то из его генералов спорил с Суворовым, рискуя «потерять лицо».

Целый день, пока войска отдыхали, Александр Васильевич объезжал моря грязи на казачьей лошадке, разведывая местность. Результатом стала общепонятная диспозиция, доведенная до всех союзников (Д II 534).

По прямой до четырех турецких лагерей вокруг местечка Мартинешти было рукой подать. Но Суворова не радовала мысль форсировать бурную Рымну на виду у столь многочисленного неприятеля, когда всего 3 тысячи конников у Фокшан замедлили строительство понтонного моста на несколько часов. Он предложил спокойно навести переправу ниже по реке. Для этого на речке Мильков навели пешеходные мостки, а на Рымне инженер-майор Воеводский построил «удобную переправу» вброд, сравняв шанцевым инструментом крутые берега.

Войска выдвигались к Рымне двумя колоннами, впереди каждой шла кавалерия. Очевидно, это было важно для обеспечения безопасности переправ (лошади почти везде могли пройти вброд) и утаптывания грязи тысячами копыт. Форсировав Рымну, войска строились в прежний, фокшанский ордер баталии, только на этот раз русские составляли правое крыло.

Идею сражения Суворов выразил афористично: «На походе, встретившись с басурманами, их бить!» И уточнил: «Идти храбро, атаковать… всех встречающихся варваров лагеря. Один за другим. До конца… Боже, пособи!.. Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня».

Для быстрого прохождения пушек через «рытвины» генерал-аншеф приказал заготовить фашинник, для стремительного форсирования рек — привезти к ним понтоны. Лагерь и обозы оставить в Фокшанах (Д II. 534).

Войска выступили «на закате солнца» 10 сентября. «Ночь была приятная, небо украшено звездами, шли в великой тишине, — писал Суворов, — …кончили переправу на рассвете». При переходе брода пехота шла справа (выше по течению), кавалерия — слева. Снесенного течением солдата могли поймать всадники. Но все обошлось.

Противоположный берег представлял собой заросшее травой и кустарником, изрезанное оврагами плато, повышающееся к центру, где рос лес. Первый турецкий лагерь стоял у реки Румны, в 7 верстах, второй, самый крепкий, у леса, лагерь визиря — у селения Мартинешти на реке Рымнике, а четвертый за этой рекой. Собрать силы в кулак турки, при их системе управления войсками, вряд ли могли. Суворов это в полной мере использовал.

Закончив переправу на рассвете 11 сентября 1789 г., Суворов «тотчас на противоположном берегу построил… ордер баталии, фронт на юг. Корпус пошел в атаку». До первого лагеря турок было еще 7 верст марша в строю по «густым высоким бурьянам и кукурузным полям». Используй Суворов большое каре — оно было бы прорвано бешеными атаками турок. Батальонные каре держали строй, поражая неприятеля перекрестным огнем.

12 тысяч турок, сосредоточенные в первом лагере, не выдержали удара. Половина их под прикрытием батареи, перед которой находился глубокий овраг, бежала с обозами к другим лагерям. Храбрейшая половина обрушилась на правофланговое каре из двух батальонов гренадер подполковника Хастатова. Через полчаса гренадеры и шедшие в середине каре егеря огнем и штыками «турок опровергли с великим уроном». Ужас охватил врага. В этот момент карабинеры Рязанского и Стародубского полков вместе с австрийскими гусарами, выйдя из 2-й линии, ударили в сабли. Турки гибли массами и, наконец, бежали, теряя знамена. Суворов дал им «золотой мост». Примечательно, что его легкие войска, захватившие вражеский лагерь, по первому сигналу бросили добычу и вернулись в строй.

Австрийцы, форсировавшие Рымну после русских, приотстали. В результате войска образовали необычный порядок, под углом друг к другу. «Удивить — победить», — говорил Суворов. Просто «принц Кобург имел путь длиннее, выстроил свои каре в линию, перейдя Рымну… немного позже меня, — объяснил Александр Васильевич в реляции Потемкину причину построения союзной армии под углом, — отчего после вышел род исходящего прямоугольника с интервалом. Этот нечаянный ордер (порядок) по ситуации нам после весьма к победе был благопоспешен».

«Едва принц Кобург построился, как 20 000 турок распространились по его фронту и напали сильно на оба его крыла. Очевидна нам была храбрость этих императорских войск и непрестанная врубка их кавалерии в неприятеля». Удар по австрийцам наносился со стороны главного лагеря турок, где уже успел проснуться и опомниться великий визирь. Часть этих подкреплений, 5 или 7 тысяч, «быстро наскакала на Смоленское каре» 2-й линии, ударив русский корпус во фланг. Но Суворов приказал Ростовскому каре той же линии сместиться по косой вправо, «для перекрестного огня». Турки не выдержали удара пехоты. «При сильном наступлении, — писал Суворов, — неприятель от пальбы и штыков знатно погибал!» Как только атака врага затормозилась, в его ряды врубились черниговские карабинеры и дивизион австрийских гусар. Храбрецы трижды ходили в атаку, прежде чем враг был опрокинут. При этом Стародубский полк, недавно бывший в деле, спокойно стоял в резерве, не переутомляя лошадей.

Страшно смотреть на приложенный к реляции план сражения. Оно охватило колоссальное пространство в 100 с лишним квадратных километров, на котором 15 батальонов русской пехоты, 12 эскадронов карабинер и два полка казаков выглядят крохотными, а разрывы между ними и особенно с австрийцами огромны (Д II. Вкладка). Приводимые в исторических книгах схемы, не в точном масштабе, как план Суворова, не дают реального представления о битве на марше.

В ходе сражения войска союзников все больше удалялись друг от друга, а эскадроны, которые должны были обеспечивать их связи, рассыпаны по карте как горсточка песчинок. Но этот не столько реальный, сколько мысленный фронт союзников нигде не был прорван. Преодолевая бескрайние поля и густые леса, всюду разбивая неприятеля, войска вдруг собираются в одну линию для решительного удара, а на пике сражения образуют плотный кулак.

Вот оно — сочетание дисциплины, выучки, мужества, сообразительности, взаимовыручки, четкого выполнения команд и умения командиров принимать самостоятельные решения, всего, чему Суворов так долго учил русские войска и к чему оказалась подготовлена чужая, но хорошо обученная армия. — Опыт, который полководец блестяще использует в Италии.

Бой был жесток. Настроение Александра Васильевича — прекрасно. «Погода была приятная, — писал Суворов. — Солнечные лучи сияли весь этот день». До заката, когда кончилась битва, союзным войскам предстояло пройти с боем, по пересеченной местности, 22, 5 км: 7 верст на юг и затем вдвое больше на восток. Турки превосходили их мобильностью. До 40 тысяч у них составляла кавалерия. Даже янычары и арабы, сражавшиеся пешими, прибывали к месту боя и удирали на конях, на образец драгун. При всей стремительности атаки Суворова турки дважды успевали отвести назад свои батареи. Только наступление «на полном марше» позволяло угнаться за противником и везде бить его до полного сосредоточения.

«Полный марш» широким шагом от рассвета до заката требовал сверхчеловеческого напряжения сил пехоты. Кавалерия, раз за разом врубавшаяся в толпы неприятеля, опрокидывавшая его конницу и преследовавшая ее несколько верст, утомилась не меньше. Тяжелые лошади карабинер не могли вынести такой нагрузки. И Суворов в разгар сражения ухитрялся давать войскам отдых! Один раз он «отдыхал с войском более получаса в поле при колодцах». Воистину, его твердость духа в окружении бесчисленных турок превосходила воображение!

Пока Кобург с отчаянной храбростью отражал бешеные атаки, Александр Васильевич ударил по самой важной позиции визиря, где турки сосредоточились под прикрытием сильных батарей. Сквозь ядра и картечь неудержимо стремились русские каре на батареи, которые то и дело умолкали, накрываемые залпами молодцов-пушкарей. Прицельная стрельба «без приказа», т.е. не залпами, велась егерями, поставленными внутри каре гренадер и мушкетеров. Там же, под защитой товарищей, находились резервы. За двумя линиями каре, временами разворачивавшимися в одну, отдыхала на шагу конница. В самом жестоком бою Суворов отводил в резерв то один, то другой конный полк.

Косая атака на прикрытые пушками позиции визиря завершилась победой вовремя. Окруженный сонмами турок принц Кобург уже второй час сражался из последних сил, австрийцы по-русски ходили в штыковую! Герой Фокшан венгр Карачай семь раз врубался со своей конницей в орды турок, пытаясь удержать соединение между порядками союзных войск. Затем вместо 20 тысяч турок на полки Кобурга обрушились свежие 40 тысяч. Принц не мог устоять… Но Суворов велел передать: «Бояться нечего, я все вижу». И австрийцы, свято веря в «генерала Вперед», стояли как вкопанные.

И вдруг в полдень все кончилось. Турки отступили на 3 версты, к полевым укреплениям у леса. «Мы одержали место сражения. Я выстроил линию, собрал распростертые (судя по карте — разбросанные на 6 верст) каре на их (нормальную) дистанцию, фронт на восток, и отдыхал с войском более получаса в поле при колодцах». Кобург подтягивался к русскому корпусу, до 40 тысяч турок снова бросились на его фронт. «Я поднялся с войском, — докладывал Суворов, — и, отбивая канонадой (атакующих), держал марш параллельный вдоль черты принца Кобурга». Случайное построение буквой «Г» оказалось кстати. Турки были сметены. Австрийцы освободились от досаждавших им полчищ.

Соединившись в один, уже прямой фронт, войска еще 3 версты продолжали наступление вверх по пологому склону. Артиллерия с ходу подавляла «вскрывшиеся» батареи врага. «Пространная страшная линия» союзников, полыхая пушечным и мушкетным огнем, дружно атаковала главную позицию визиря перед лесом: окопы и вал, где засели отборные янычары. «Вся та линия в редком мужестве сама себя превзошла». Но Кинбурнский «ад» не повторился; Суворов запомнил, как в конце сражения на косе, после залпа артиллерии, дело решила конница.

«Тотчас я приказал карабинерам и на их флангах гусарам стать среди каре 1-й линии и им дать интервал». Легкая кавалерия сместилась на крылья. Страшно утомленные боем австрийские эскадроны составили резерв. «Происходило это на полном марше». Принца Суворов попросил дать его каре приказ «бить сильно вперед», «что этот герой тотчас в действо произвел». «С крыльев кавалерии, от наших каре, как и от соседних австрийских», ударили пушки. «Турецкие пушки умолкли, пострадавшее несказанно от нашей пальбы их множественное войско, пехота и конница, пришло в колебание». Бросая окопы, турки начали отступать в лес. В этот момент сквозь интервалы в пехотных каре на окопы полетела кавалерия.

«Нельзя довольно описать того приятного зрелища, как наша кавалерия перескочила их невысокий ретраншемент», захватывая пушки и рубя турок направо и налево. «Мало пленных, — сетовал Суворов, — пощады не давали; и хотя их несколько сот, большая часть смертельно раненных». Жестокий бой со смешавшимся, потерявшим командование врагом развернулся в лесу. Выйдя из леса, союзники увидели, что у турок все бежит.

Визирь, потеряв левое и крыло и центр армии, имел еще крупные резервы. Но паника уже заразила их. «Каре, эскадроны и легкие войска», пройдя через лес, вышли на огромное, в 6 верст поле и «обратили свою дирекцию на юг, за неверными в погоню». Великий визирь «поднимал Коран и увещевал им бегущих возобновить сражение, но они его слушать не хотели, отвечая, что стоять не могут».

Бегство огромной армии являло собой потрясающее зрелище. Ни пальба по своим из пушек, ни разрушенный по приказу визиря мост не останавливали обезумевшую толпу. Часть турок сражалась, часть — поджигала склады и повозки с боеприпасами, от взрывов которых союзники несли потери, но большинство просто спасалось. К закату союзники заняли брошенный визирем главный лагерь и прекратили преследование на реке Рымник. «Речку эту увидели запруженную тысячами амуничных и иных повозок и утонувших сотнями турок и скотины». Визирь, безуспешно пытавшийся задержать бегущих в последнем лагере за Рымником, бежал в крепость Браилов.

Турки потеряли убитыми лишь 5 тысяч человек, 80 пушек и 50 знамен (из них 31 взяли русские)[73]. Но армии визиря больше не было. Потеряв всего 5% состава, она попросту разбежалась. Даже те воины, которые со временем вернулись в строй, были в войне против русских небоеспособны. Человеколюбивая тактика Суворова восторжествовала в полном блеске!

Первый отчет Суворова о великой победе при Рымнике был лаконичен: «При жестоком сражении чрез целый день союзными войсками побит визирь!.. Наш урон мал. Варвары были вчетверо сильнее» (Д II. 535). У русских из 7042 участников битвы (не считая штаба){107} было убито 45, тяжело ранено 29 и легко — 104 человека; «австрийский урон немногим превосходит наш», — констатировал Суворов после тщательного подсчета (Д II. 536. С. 481). Визирь умер от горя. Его солдат было больше затоптано и потоплено в бегстве, чем пало в бою. Суворов представил к наградам героев битвы — огромнейший список. Потемкин удивился их количеству. «Где меньше войска, там больше храбрых», — объяснил полководец{108}.[74]

Замолчать славу победителя главного сражения войны было уже нельзя. Сам Потемкин стоял за него горой. «Если бы не Суворов, — писал он императрице 2 октября, — то бы австрийцы были (бы) наголову разбиты. Турки побиты русским именем. Австриийцы уже бежали, потеряв пушки, но Суворов поспел и спас. Вот уже в другой раз их выручает, а спасибо мало. Но требуют, чтоб я Суворова с корпусом совсем к ним присоединил… в Валахию. Нашим успехам не весьма радуются, а хотят нашей кровью доставить земли, а мы чтобы пользовались воздухом. Будь, матушка, уверена, что они в тягость. Венгерские все расположены к бунту и нас любят, но австрийцев нет»{109}.

Светлейший лукавил, пытаясь возвысить русского героя за счет уничижения союзников (на деле не слишком верных — австрийцы тайно вели сепаратные переговоры с турками). Однако именно Потемкину пришла в голову светлая мысль почтить Суворова титулом графа Рымникского[75]. Он же, не переставая славить Суворова, требовал наградить его высшим боевым орденом, невзирая на правила «старшинства»{110}.

Екатерина II, устроив в Петербурге пышные торжества, пожаловала Суворову титул графа Рымникского и «целую телегу с бриллиантами»: драгоценные знаки Андреевского ордена, шпагу «Победителю визиря», алмазный эполет, перстень… А главное — высший боевой орден Георгия 1-й степени (Д II. 550). Австрийцы сделали «генерала Вперед» графом Священной Римской империи (разрешения на принятие Суворовым этот иноземного титула снова добился Потемкин{111}). «Графиня двух империй, любезная Наташа-Суворочка! — писал растроганный генерал любимой дочери. — Вот каков твой папенька за доброе сердце. Право, чуть от радости не умер!» (П 319).

Суворов и радовался, и расстраивался одновременно (Д II. 541). По заслугам, за выигрыш главного сражения войны, он мог получить чин фельдмаршала, как Кобург. Не только для славы. Хотя славу и награды Суворов любил, радовался им как ребенок. Но — для дела. Высший чин развязал бы ему руки, дал возможность масштабно обучать и использовать армию. Тем более, когда близок был конец войны, когда надо было брать еще слабо защищенный Измаил и ставить победную точку, минимизировав жертвы[76].

Потемкин считал возведение Суворова в фельдмаршальский чин принципиальным для определения роли русских войск в решающем сражении войны. «Матушка родная всемилостивейшая государыня! — писал он 5 октября. — Сейчас получил (вести), что Кобург пожалован фельдмаршалом, а все дело было Александра Васильевича. Слава Ваша, честь оружия и справедливость требуют знаменитого для него воздаяния, как по праву ему принадлежащего, так и для того, чтоб столь знатное и важное дело не приписалось другим. Он если и не главный командир, но дело генеральное; разбит визирь с главной армией. Австрийцы были бы побиты, если бы не Александр Васильевич. И статут Военного ордена весь в его пользу[77]. Он на выручку союзных (войск) обратился стремительно, поспел, помог и разбил. Дело все ему принадлежит, как я и прежде доносил… Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем сделаете уразу (урезонивание) генералам, которые служат вяло. Суворов один. Я между неограниченными обязанностями вам считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня. Сколько бы генералов, услышав о многочисленном неприятеле, пошли с оглядкою и медленно, как черепаха, то он летел орлом с горстью людей. Визирь и многочисленное войско было ему стремительным побеждением. Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и Султан дрогнет!»[78]

Императрица живо интересовалась наградами, которые австрийский император раздавал своим войскам, не желая от него отстать{112}. Однако чин фельдмаршала Суворову пожаловать не могла. Это нарушало ее любимый немецкий Ordnung, порядок старшинства, важный для самой Екатерины не меньше, чем для окружавшей ее аристократии и придворных генералов. Вырвать «чужой» чин зубами, в грязи и крови — фу, какая гадость! Заступничество фельдмаршала Потемкина, ее тайного мужа, в данном случае не было убедительным — он и сам был выскочкой, получившим высший чин понятно каким, но хотя бы приятным образом. И самому светлейшему, при всем его благородстве, на самом деле было не очень понятно, для каких таких подвигов еще применить Суворова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.