ПРЕДВИДЯ — ПРЕДПОБЕЖДАТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРЕДВИДЯ — ПРЕДПОБЕЖДАТЬ

«Господам бригадным командирам… избирать предварительные способы к охранениям подданных и здешних земель… и к предпобеждениям на оные зломышленных набегов».

Мы уже начали знакомиться с новой концепцией Суворова применительно к ходу событий на Кубани и в Крыму. Однако идеи, системно изложенные полководцем в приказах по Крымскому и Кубанскому корпусам 16 мая 1778 г. (Д II. 41,42), выходят далеко за рамки конкретной военно-политической ситуации. Самим Суворовым, судя по последующим его ссылкам на эти приказы, они рассматривались как важный этап познания полководцем «таинств» военного дела и формирования собственных уникальных правил ведения войны, опередивших «свой век». Вернемся к ним еще раз, как делал сам Суворов в последующие 22 года.

Первый — по расположению в классической публикации и архивном деле — приказ (41) частный, в нем предельно конкретно даны распоряжения о расположении и действиях войск Крымского корпуса. Второй (42), датированный тем же числом, для Кубанского корпуса, несомненно, главный, и по значению — первый: в нем фундаментальные идеи изложены последовательно, по их важности. Уже в июне этот приказ был продублирован для Крымского корпуса{51}. Во втором приказе, который я полагаю первым, Суворов сформулировал свой новый военный закон, а частный приказ Крымскому корпусу является примером применения (и уточнения) этого закона.

Давайте проанализируем приказ Кубанскому корпусу по пунктам, раскрывающим концепцию Суворова последовательно, от общего к частному. Это тем более важно, что Суворов требовал соблюдать приказ неукоснительно, строго наказывая за его нарушение, цитируя в дальнейших приказах его пункты и сурово выговаривая за незнание и несоответствие действий «изданным от меня правилам» от 16 мая 1778 г. (Д II. 118).

Судя по ордеру от 11 мая следующего, 1779 г., изложенные в приказе правила военного дела Александр Васильевич формулировал и приводил в порядок несколько месяцев. В ордере Суворов процитировал свой (не дошедший до нас) приказ от 20 февраля 1778 г., данный через месяц после прибытия его к войскам (Д II. 178). Цитата точно соответствует пункту 9 приказа от 16 мая. Нарушение любого из положений приказа означало поражение — пусть небольшое, но позорное — императорских войск, и являлось, в глазах Суворова, основанием для отстранения командира от должности и отдачи его под суд.

Когда дела призвали полководца в Крым, он в дополнение к приказу издал ордера от 18 июня и 13 сентября, тексты которых не сохранились (Д II. 118. С. 141), и не дошедшее до нас наставление командирам, начало которого изложил в выговоре генерал-майору Райзеру: «Старшему от генералитета бдеть, когда все спят; в роскошное обленение не впадать; уваженной его особе — пост повсеместно! Сам он всюду все своими очами обозревать должен, поместно учреждает, поправляет и предопределяет; тогда покоен, когда цели его исправны» (Д II. 129. С. 149–150).

Это красноречивое указание соответствовало концовке приказа от 16 мая 1778 г. и еще раз подчеркивало то, что Суворов считал главным в военном деле: личную ответственность командира за всех подчиненных. Год спустя, снимая командующего Крымским корпусом Райзера и командира дирекции (участка Кубанской линии) полковника Штерича за потерю трех казаков и гусара при допущенном ими внезапном налете горцев, Суворов сурово отчитал полковника за оправдание, будто капитан Андреевский не выполнил его приказ: «Разве он, господин полковник Штерич, позабыл, что по силе моего предписания за все по препорученной ему дирекции в чем-либо упущение он ответствовать должен? То же и оговорка, что не находит он средств к понуждению подчиненных исправлять надлежаще их должность, позорна и доказывает точно слабость команды и явное субординации военной несоблюдение» (Д II. 178. С. 210).

Приказ от 16 мая Суворов считал фундаментом всех действий на Кубанской линии. Нарушение любого его пункта ослабляло положение русских войск в неспокойном районе, ставило под угрозу жизнь солдат и честь императорского оружия. Нам с вами надо отнестись к приказу столь же серьезно, как Александр Васильевич требовал от всех корпусных офицеров.

Первый пункт приказа касался повседневной службы. Он попросту отсылал командиров бригад, полков, батальонов, эскадронов и рот к строевым уставам пехоты и кавалерии 1765 г. (главы о караульной и лагерной службах и походных движениях).

Второй пункт революционен. Он полностью посвящен здоровью солдат и адресован армейским лекарям, подлекарям и ротным фельдшерам. Вместо обычной задачи лечить больных, Суворов требует первым делом заботиться о «здоровье здоровых». Качество воды, которую при малейших подозрениях следует кипятить или отстаивать, продуктов питания, горячей еды (только свежей, не стоявшей в луженой посуде, которую следует тщательно мыть и насухо вытирать) — забота военных врачей. Повредить здоровью солдат могут тесная обувь и мундиры, нестиранное белье, большие физические нагрузки и праздность.

Обо всем, касающемся сохранения здоровья солдат, медики обязаны «ежевременно» знать и о нарушениях немедленно докладывать командирам рот и выше. Не дай Бог, чтобы их доклад о неисправностях не был учтен и дошел до «корпусного генерала», т.е. самого Суворова, который лично проверял состояние дел вплоть до капральств. Важная роль в соблюдении санитарного состояния отводилась ротным фельдшерам. Именно они обязаны были смотреть за благополучием артелей, в которых солдаты вели хозяйство, и при необходимости переформировывать их, чтобы все артели были «исправными», обеспечивая солдатам здоровый быт.

Здоровая повседневная жизнь артели из нескольких солдат являлась, согласно приказу Суворова, предметом заботы всех начальников, вплоть до корпусного командира. Офицеры, получившие этот приказ, понимали, что Александр Васильевич не шутит, обещая от себя лично «взыскание» за недостаточно строгое «соблюдение» солдатского здоровья и «не примечательное в том надсмотрение».

Способом контроля было и умножение больных в лазаретах. Оно требовало немедленного «исследования причин зла», «неослабного взыскания на начальнике», зло допустившем, и основательного исправления — иначе отвечать будет лично врач. Разумеется, задача предотвращения болезней не отменяла задачи скорейшего излечения больных и возвращения выздоровевших солдат их в строй. Суворов полагал, что больным, жизни которых уже не угрожает опасность, гораздо полезнее долечиваться в своих частях, пользуясь заботами командира и сослуживцев, чем в госпиталях{52}.[51]

Итак, для победы нужен здоровый (п. 2) и хорошо обученный (п. 3) солдат. «Военное обучение должно служить упражнением высшим начальникам над их нижними». Учить следует без гнева на «не достигших тонкости» военной науки, «холодным духом», «во всякое удобное время», по Строевому уставу 1763 г.[52]. Устав — фундамент, на котором Суворов строит здание военной науки. Главное в нем — четкие действия по работе с оружием каждого солдата и натренированные «в тонкость» эволюции подразделений, частей и соединений по единым командам. Именно опора на устав позволила Александру Васильевичу эффективно командовать новыми для него полками при Туртукае, Гирсове и Козлуджи, более того, полагаться на инициативу недостаточно знакомых ему, не превзошедших его «Науку побеждать» офицеров.

Усовершенствовать обучение Суворов предлагает в соответствии с требованиями уставов пехоты и кавалерии. Кавалеристов сначала учить конным маневрам и командам пешими — очень полезная рекомендация, по моему личному опыту. Трудно одновременно запоминать команды и названия маневров и учиться управлять лошадью. Высшая цель обучения регулярной кавалерии — «большая атака в полный карьер, на саблях», сомкнутым строем.

Мы помним, как иронично Суворов относился к любимым поляками и турками конным стычкам и перестрелкам — «шермицированию». В приказе Кубанскому корпусу он тоже полагает это дело редко допустимым, но обучение скакать и стрелять «одиночкой в полном карьере» признает полезным «для твердости в управлении лошадей». Лошади — животные стадные. Приучившись ходить в строю, они могут убедить неопытного всадника, будто он умеет твердо управлять. Испугавшись стрельбы и выскочив из строя, лошадь способна лишить такого всадника возможности управлять — и в бою погубить. Суворов, как и в «Полковом учреждении» для Суздальского пехотного полка, хотел дать каждому кавалеристу полную и основательную уверенность в себе — залог победы.

В соответствии с Уставом, Александр Васильевич рекомендует драгун, соединявших в себе кавалерию и пехоту, «твердо и пехотному (строю) обучать». Он сам спешивал кавалерию, причем не приспособленных для пешего боя тяжелых карабинер, давая им ружья со штыками, во втором поиске на Туртукай. Но это было от малолюдства, в бою на сильно пересеченной местности. А «впрочем, спешенный драгун в отверстом поле есть оборонительная жертва отсталого начальника» (пункт 4). Разумеется, Суворов не против Устава. Обучать драгун сражаться в пехотном строю — так обучать. Просто везде, где может скакать кавалерия, преимущество дает стремительный удар сомкнутым строем в карьер. Снижение скорости атаки кавалериста до пехоты — недопустимая потеря качества.

Построение всадников Суворов пока еще толкует по-уставному, с интервалами между эскадронами, в две кавалерийских линии, чтобы вторая линия врубалась в неприятеля сквозь интервалы в первой линии, пока та восстанавливает строй. Впрочем, он полагал, что и первая линия должна снова «вмиг строиться» лишь после «сильного опровержения противника». Через 15 лет, во время второй войны в Польше, Александр Васильевич вовсе забудет про эти академические построения, годные лишь для маневров перед боем. Он потребует и добьется, чтобы сомкнутый строй русской кавалерии, атакуя в карьер, пробивал одну за другой две и даже три линии пехоты и кавалерии противника, сметал с поля все, что на нем есть, и только укрепления оставлял штыкам пехоты.

Иррегулярную конницу казаков Суворов предлагал употреблять для заманивания и преследования неприятеля. Как ударная сила они всегда вызывали у него сильные сомнения. Тем не менее он требовал «казаков обучать сильному употреблению дротика (пики) по донскому его размеру, в атаке, сшибке и погоне». Рубить и стрелять казаку было не столь важно: «неприлично казаку стрелять, он бьет пикой, особенно в крестец», т.е. в спину. Однако в десятке казаков должно быть два хороших стрелка — «это маяки».

Линейной пехоте Устав 1763 г. предписывал именно стрелять, причем залпами (в отличие от егерей, сражавшихся россыпью и стрелявших по одиночке). Суворов, как мы помним, неприцельную залповую стрельбу не признавал еще с Прусской войны, полагая ее неэффективной. Разумеется, Устав он, как опытный солдат, прямо не отрицал. Просто учиться и действовать предлагал (сославшись вначале на Устав) по-своему.

В пункте об обучении солдат (3) пехоте предписывалось, при постоянных тренировках в выполнении уставных команд и построений, учиться «разным маршам, быстрым движениям разностройно, обращениям вперед и эволюциям, употреблению штыка и ружья скорому заряжанию, жестокой атаке, а особенно полковыми и батальонными каре». «Густейшие» большие каре дивизий и даже корпусов, допустимые на поле боя официальной военной мыслью его времени, полководец считал пережитком прошлого: они «в движениях тяжки», не годятся для стремительного удара по врагу, следовательно, не могут употребляться русской пехотой.

Обучая солдат и офицеров атакующим действиям в каре, следовало держать между каре дистанцию для перекрестного огня. Казалось бы, все по Уставу. Каре защищали себя плотным огнем. Суворов требовал постоянно учить «маневрам и эволюциям» в каре, по батальонам и в составе крупных соединений, в том числе «разной пальбе». Но какой пальбе? Суворов имел в виду прежде всего движимые на углах каре и бьющие картечью полевые пушки[53]. Стрельба из мушкетов должна вестись исключительно прицельно. «На мушкет сто патронов», — уточнил он ниже в пункте 12, но главный ружейный огонь ведут ротные стрелки-снайперы. Обучаясь, все солдаты обязаны были «разбивать доски пулями в мишенные меты по порядку», или установив мишени в земляной вал, как делают сегодня. Порох и свинец на это учение приказывалось не жалеть. Прежде всего, «ротные стрелки (снайперы) в этом прицельном огненном бою должны быть обучены наитвердо; нужен тут приклад взором по стволу, комель (приклад) крепко в сгиб плеча». Затем прицельной стрельбе следует обучить всех: одиночкой, шестерками, в шеренге, по капральствам в ротной шеренге, рядами, капральствами, ротами, батальонами.

В 4-м пункте приказа Суворов показал значение снайперских стрелков, которые должны «без приказа» выбивать у противника командиров и всадников, нанося максимальный урон точной стрельбой. В пехотном капральстве следует обучить по 4 таких стрелка, в конном — по 6, отметив их воткнутой в шляпы и кивера зеленью, сеном или соломой. Они могут употребляться в строю или формироваться, по воле командиров, в отдельные отряды, особенно в коннице, где основная часть всадников должна «рубить вперед».

Пехоте много стрелять могло пригодиться разве что при атаке противника на укрепления Кубанской линии. Для этого рядовой должен иметь по 100 патрон, и «то не для частой стрельбы, ибо для того назначены стрелки, но для выдерживания всяких осадностей»; кроме того, основа огня — артиллерия, бьющая картечью. «Сильные укрепления выдержат долговременную осаду, — писал Суворов. — Но как то может быть?» Ни один командир, до капрала, не может быть «удивлен» внезапностью нападения, а резервы непременно атакуют противника в тыл «в первых сутках или днях». Главное, зажатого «меж двух огней» врага не упустить, конницей дорубить, как «на Дунае», а «с пленными поступать человеколюбиво, стыдиться варварства».

Сама система укрепленной Кубанской линии представлялась оборонительной. Освещая эту сторону в 6-м пункте приказа, Суворов показал себя большим знатоком полевых укреплений, хорошо помнившим Записки Цезаря и Авла Гирция о Галльской войне. Любое укрепление, со свободным пространством вокруг, окружалось рвом минимум 1,5 сажени в ширину и глубину (3,2 м). За ним насыпался толстый вал со стрелковой галереей и бруствером с часто расположенными амбразурами для стрелков. Широкие ворота, необходимые для быстрых вылазок, были перекрыты внутри крепости перпендикулярным палисадом, снаружи — перпендикулярными валу насыпными траверзами. Вместо устаревших воротин, проход в укрепление при опасности закрывался переносными рогатками, а мост через ров поднимался или сдвигался внутрь. Перед мостом, совершенно в римском духе — три ряда плотно расположенных (на расстоянии пяди, ок. 18 см) волчьих ям диаметром и глубиной полтора аршина (чуть более 1 м) с кольями в коническом дне. Над ними — сдвижной помост. На слабом или каменистом грунте вместо волчьих ям ставились в три ряда русские рогатки, или французские герзы (решетки с остриями), или старые добрые римские деревья с остро отрубленными сучьями. За открытым пространством вокруг укрепления — эспланадом — мог быть вырыт, по условиям местности, малый ров. Дополнительные рвы с небольшими валами, по-турецки, служили при необходимости для укрытия обозов.

Суворов был уверен, что «мудрый» комендант с русскими солдатами может отстоять такое укрепление от любых регулярных войск, не то что от «варварских рассевных набегов». Но — строго предупреждал, что из крепости «погоня не нужна, не похвальна, как и вылазки, разве резервами, но и то для церемониала». Пассивная оборона укрепленных пунктов — вроде бы удивительная для Суворова идея — должна была только привязать неприятеля к данной точке системы обороны. Остальное делал появившийся в тылу неприятеля резерв от соседей и/или более высокого начальника. Враг попадал меж двух огней; тут его следовало истреблять, рубить, гнать и брать в плен.

Активная оборона означала прежде всего связь. В 7-м пункте полководец критически оценил принятые в сторожевой службе «коммуникационные зажигательные маяки». Не сообщая причины тревоги, они зря беспокоили частных начальников и ложными тревогами заставляли усомниться в «соблюдении предвидений начальствующего бригадой».

Другое дело — описанные в пункте 8 «обзорные посты и казачьи пикеты со связанными караулами». Через «смычки их кордонов» о приближении противника следовало сообщать гонцами в три адреса: командиру части, бригады и корпуса, продублировав его трижды. По русской традиции, канонизированной еще в XVI в. создателем Сторожевой и станичной службы князем М.И. Воротынским, сообщать следовало не «враги идут», а разведданные, необходимые для принятия решений:

«1-е. Примерно извещать, противные в каком числе, куда их обращение, тверды или робки;

2-е. Что за ними примерно следует и какое в том их есть намерение, как и прилепление к какому фельдшанцу», т.е. стремление атаковать конкретное укрепление.

Невыполнение этого требования привело в конце 1778 г., когда Суворов командовал одновременно корпусом в Крыму и находился далеко от Кубанской линии, к потере нескольких казаков и гусар убитыми и ранеными. Двум большим отрядам черкесов удалось внезапно атаковать русских на выпасе волов и лошадей. Строго разбирая это дело{53}, Александр Васильевич отчитывал недосмотревшего за командирами генерал-майора В.В. Райзера: «Не могу верить, чтоб нечаянность могла постигнуть войска, если бы надлежащее исполнение повеленного от обзорных постов казачьих и частных пикетов в самой точности выполняемо было, как о том в 8-м пункте приказа от 16 мая написано» (Д II. 118. С. 141).

За потерю людей Суворов не только отдал под суд офицеров{54}, но добился замены командующего Кубанской линией генерала Райзера{55}. Суворов обвинил его не только в личном недосмотре, но в откровенно ложном завышении сил и потерь черкесов. По мнению полководца, это говорило о недостатке тактической разведки в корпусе и плохом глазомере командиров, личные свойства которых Райзер своевременно не изучил и не улучшил. А главное, о страшном грехе — незнании генералом истинных размеров разных кавказских племен, числа их воинов и размере шаек «отважных воров», которые обычно «идут на добычу». Сам Суворов, как мы помним, собрал такие данные сразу по вступлении в командование Кубанским корпусом. Не только преувеличение числа врагов, но и «умножительное число убитых разбойников» крайне вредно. Это — «затмение истины», введение в заблуждение начальников, развращение солдат, незаслуженно получающих похвалы и привыкающих думать о бесчисленности неприятеля, «несравненно уже себя малосильнее полагая» (Д II. 136).

Тактическая разведка поручалась казакам (пункт 9). Их оружием Суворов полагал пику, «огнестрельное ружье» — «только для сигнала». Донским полковникам и старшинам он предписал быть с передовой стражей. Заставы ставить скрытно, атаковать противника — только из засад. Сильного противника со стрельбой и имитацией атак, «однако безопасно», заманивать к укреплениям и только после того, как враг разбит, — колоть «и живьем хватать».

Судя по цитате в ордере Суворова от 11 мая 1779 г. (Д II. 1768. С. 210), в его приказе от 20 февраля 1778 г., более раннем, чем исследуемый нами майский сводный приказ, пункты 8 и 9 были объединены. Сначала Александр Васильевич предписал скрытые заставы, заманивание противника, в том числе силами казачьих резервов, которые позже вошли в пункт 9. А затем — систему разведки и раннего предупреждения из «крепко связанных в цепи» постов, застав, резервов и засад (пункт 8). Изучаемый нами классический приказ выдвинул вперед систему разведки и связи, как задачу более фундаментальную, чем заманивание и ловкое побиение противника..

Казаки были одним из источников разведданных, сбор и осмысление которых было задачей каждого командира. Революционный 10 пункт приказа Кубанскому корпусу описывает новый принцип управления войсками: предвидение для предпобеждения. Командиры соединений, частей и подразделений, разбросанных на большом пространстве по линии, должны, по требованию Суворова, постоянно вести военную и политическую разведку. Сообщая полученную информацию вышестоящему, командир обязан изложить свое «возможное предвидение» развития событий, дать их ходу «приличную прозрачность с военными и политическими краткими рассуждениями для предпобеждения оных». Политическими делами в корпусе ведала, как обычно, секретная экспедиция, — констатировал командующий. Но без понимания политики, то есть взаимоотношений у соседних народов, предвидеть что-либо в Предкавказье каждому командиру было нельзя.

Этот 10-й пункт приказа менял традиционную систему отношений «начальник — подчиненный», но идея не была нова для Суворова. Просто он ее в первый раз открыто и четко сформулировал непреложным приказом. Еще в инструкции Суздальскому полку полководец поставил каждому подчиненному задачу учиться выполнять функции вышестоящего начальника и принимать правильные решения за него. Честолюбие, стремление выдвинуться опиралось на эту способность; унтер-офицерский состав, даже рядовые, должны были учиться дублировать функции офицеров и прежде всего думать за них. Субординация этим не нарушалась: приказы отдавались именем командира, под его контролем или по его доверенности, и отвечал за них командир.

В приказе Кубанскому корпусу Суворов прямо написал, что находящийся в отдалении высший начальник зачастую менее способен принять правильное решение, чем тот, кто находится в гуще событий и знаком с местными условиями. «Лучше поэтому объяснить всякое известие, предположительно его назначив справедливым, сомнительным или ложным, невзирая на то, что дальнейшим проницанием кажущееся ложным превратится в истинное, а справедливое — в ложное и сомнительное». В докладах «наверх», так же, как и в боевых приказах, командир не должен бояться ошибки, но должен «преподавать свои мысли с рассуждениями смело», оценивать ситуацию, предлагать решения и нести за них свою долю ответственности. Суворов полагал, что именно проницательность частных командиров поможет бригадирам и его самому принимать правильные решения — естественно, под личную ответственность генералов. Субординация сохранялась и даже укреплялась, отношения — менялись; корпус, как ранее полк, превращался в «могучий одушевленный организм».

Этот «организм» должен был гармонично двигаться и сражаться. Сначала Суворов говорит о караульной службе в военном походе. Обстоятельства могут быть «неспокойные», «сомнительные» и «сомнительнейшие»; при них на страже стоит четверть, половина или три четверти войска, остальные солдаты отдыхают. В любом, самом малом отряде, должно быть два командира, старший и младший (пункт 11). Неготовность соответствующей части личного состава каждого подразделения немедля выступить на перехват неприятеля, как резерв, в конце 1778 г. была указана Суворовым (с цитированием 11-го пункта) как причина частного поражения русских войск у Архангельского фельдшанца (Д II. 118).

Завершается приказ многократно рассмотренными в литературе рекомендациями о «порядке сражений» (пункт 12), из которых, на мой взгляд, самая главная — первая. «Порядки сражений в благоучреждении военачальников», то есть командир сам определяет, как строить войска и маневрировать ими в бою, в зависимости от обстановки и всех обстоятельств.

Для самого Суворова не существовало шаблонов. Настолько, что он даже не находил нужным их порицать. Но были обстоятельства, вытекающие из выучки войск, особенностей их родов и свойств разных видов оружия. Я уверен, что дай Суворову испытать пулемет — и он мгновенно разработал бы новые способы боевых действий, переобучив свои войска. В конце XVIII в. этого не требовалось. Все, что могла сделать профессиональная армия с имеющимся оружием, суворовские солдаты и так делали лучше всех. Главное, чтобы русские офицеры понимали возможности их боевых частей.

Против регулярных войск, писал Суворов, хорошо показали себя в Прусской войне линейные построения, в Турецкой — каре. Это — разновидности боевого строя. Колонны здесь не описаны, ведь колонна по Уставу — походное построение. Но суть в том, объяснял Суворов, что войско постоянно находится в движении, причем наступательном. С марша, на любой местности, ночью — войско вступает в бой, гибко используя все виды построений.

Каре, полковые и батальонные (но не «густые» и неповоротливые большие), согласно приказу Суворова — удачнейший наступательный строй против турок. Вообще-то строй каре задумывался как оборонительный, позволяющий отражать огнем и штыками налеты кавалерии противника. В этом качестве каре к концу XVII в. сменили в Европе более сложные геометрические построения для прикрытия мушкетеров пикинерами. Развитие полевой артиллерии и появление багинета, а затем штыка, позволили солдатам, став в квадрат со сторонами из двух-трех шеренг, с пушками на углах и резервом внутри, не только обороняться, но и передвигаться на поле боя. Однако способность каре к быстрому передвижению оставалась тайной для многих генералов того времени. Даже в 1814 г. при Ватерлоо лучший английский полководец герцог Веллингтон использовал каре шаблонно, как чисто оборонительный порядок от массированной атаки кавалерии Наполеона.

Суворов в 1778 г. описал построение и «ордер (порядок) сражения» в каре как наступательное средство. Каре, стоящие в красивом шахматном порядке на месте, как при Ватерлоо, им даже не запрещены — они исключены из военной мысли. «Каре, — приказывал он, — в непрестанном движении, доколе конница противных на бегу из виду их не прогонит», но и тогда командир продолжает двигать пехотные каре «вперед, резервами для конницы».

Пехота строится в полковые или батальонные каре (в том числе в шахматном порядке разных видов) с одной целью: перекрестным огнем артиллерии и мушкетов «бить противника во все стороны насквозь, вперед мужественно, жестоко и быстро». Прорывы неприятеля не останавливают каре — прорвавшихся «скалывают» идущие внутри каре резервы (от 8-й до 4-й части батальона или полка, «по обстоятельствам»). «Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших с каре, сабля (регулярной кавалерии) и дротик (казаков) победу и погоню до конца совершают». Каре не останавливается до завершения преследования, становясь резервом конницы, как в бою конница двигалась между каре, не мешая их огню, в качестве резерва пехоты.

Прошлая война показала, пишет Суворов, что каре годятся для любой местности: «Ни лес, ни вода, ни горы, ни буераки стремление их удержать не могли». Однако излишнее утруждение солдат полководец считал вообще и в этом приказе в частности признаком плохого командира. Для передвижения войск вне боя, указывал он, существует походный порядок. При необходимости «тотчас на походе драться» можно идти строем каре, но разумно и колонной, в 6 шеренг, повзводно. Тогда кавалерия в середине колонны, пушки и легкие обозы с флангов, казаки снуют вокруг.

«Колонна эта гибче всех построений, — пишет Суворов, — быстра в ее движении, если без остановки — все пробивает. Пушек не ожидает никогда», полевые пушки следуют отдельно, с прикрытием. Наступающая колонна, из 6 шеренг или сдвоенная, при атаке вражеской кавалерии по команде разворачивается на все стороны (в середине спина к спине), «кругом фронт», солдаты опускают штыки, взяв ружья по-офицерски (вниз и вперед на вытянутых руках) — «нет лошади, чтобы два раза три шеренги, в середине спина к спине, прорвать могла, еще при непрестанной при том стрельбе от стрелков, более в лошадиную грудь».

Почему же не воевать походной колонной, — спрашивал себя Суворов задолго до того, как французские революционные генералы попытались сделать колонну главным боевым строем. Один ответ был настолько очевиден для всех грамотных военных, что полководец его опустил: колонна была менее линии и каре эффективна для использования огня. Другой Суворов привел: «вредны ей картечи в размер». Вражеская артиллерия наносит густой колонне такие потери, каких не пугаться могли только бесшабашные французы; Суворов почитал такой урон недопустимым. Поэтому из колонны «для сорвания вражеских окопов само собой сгущается каре; по их овладении — разгибается легко с огнем на походе вперед».

Почему колонна с марша разворачивается в каре, а не в линии? — Потому, что речь идет о войне с турками, которые по их храбрости, предприимчивости и иррегулярности атакуют отовсюду. Против регулярных войск, как Суворов объяснил сразу, лучшим строем была линия. Именно так вражеские окопы и батареи будут штурмовать в 1799 г. при Нови корпуса Багратиона и Дерфельдена. В линейном строю, несколько раз сменив фронт, 15 500 русских солдат (с союзниками на флангах — 38 тысяч), карабкаясь на гору без артиллерии, наголову разобьют 37 тысяч окопавшихся и контратаковавших в колоннах французов под командой славного генерала Моро. Смысл построения в линию против плотного огня виден в потерях: 5 тысяч убитых и 5 тысяч раненых у французов, 253 убитых и 1554 раненых у русских (считая с союзниками-австрийцами — 1253 убитых и 4754 раненых). Даже если отнять свыше 2 тысяч французов, убитых в ходе преследования, потери убитыми у наступающих войск оказались вдвое ниже, чем у обороняющихся на крепкой позиции!

Авангарда и арьергарда у походно-боевой колонны нет, — Суворов убедился на практике, что первыми соприкасаться с неприятелем должны ударные силы, желательно гренадеры (в том числе в строе каре). Разведывать силы противника разъездами или авангардом, как он убедился, «колебленно, поздно и предосудительно». Для оповещения о неприятеле достаточно стремительных «подъездных казаков» в голове и хвосте колонны. Задача командира — не предполагать, а заранее знать противника, чтобы с марша не выяснять его расположение и силы, а атаковать.

«Это — ордер марша в близости варваров», с целью вступить с марша в бой. Обычный марш — в колонне с авангардом и арьергардом. В любом случае цель крупного передвижения войск — разгром неприятеля. Иначе это бесполезное «утруждение» солдат, влекущее на голову командира взыскание от командующего. Марш — не маневр (понятие для Суворова отрицательное, обычно связанное с «бесплодностью»), а важнейшее боевое средство. «Бить смертельно вперед, маршируя без ночлегов, — приказал Суворов 16 мая 1778 г. — Ночное поражение противников доказывает искусство вождя пользоваться победой не для блистания, но постоянства. Плодовитостью реляций можно упражняться после» (Д II. 42. С. 64).

Завершается 12-й пункт Приказа Кубанскому корпусу вопросами солдатского быта. Прежде чем позаботиться непосредственно о своих солдатах, Суворов потребовал от командиров озаботиться средой обитания войск — благополучием Кубанского края и местного населения. «В стояниях и на походах мародеров не терпеть и наказывать их жестоко, тотчас на месте». Поскольку смертной казни в России не было, а приговорить к шпицрутенам мог разве что командир корпуса (который никогда этого не делал), «жестокое» наказание означало воспитательные меры: побои и наряды вне очереди. -

«Домов, заборов и огородов отнюдь не ломать», даже на дрова, требовал Суворов. Фуражировать войска только законно (русские всегда платили), «с крайним порядком». Неблагоразумно, писал он, лишать себя в будущем продовольствия, фуража и крова. Беречь местное хозяйство следовало и в «неприязнейшей земле; делать и там по жалобе всякого обывателя тотчас должное удовольствие. Не меньше оружия поражать противника человеколюбием» (Д II. 42. С. 65).

При стоянке лагерем, если неприятель в отдалении, командирам следовало заботиться об удобстве войск: занять обширное место, кавалерию поставить в зеленых лощинах и на лугах. Фланги расположения положено укреплять пехотой, но при быстрых дневных и ночных маршах от этого правила и многих других предосторожностей можно освободиться, не перегружая войска. В самом деле, атаковать войско в энергичном наступлении, когда солдаты отдыхают там, где сбросили ранцы и расседлали коней, — чистое самоубийство. Выделение рекомендованных Уставом караулов и «закрытий», кроме обычных казачьих разъездов — бессмысленно.

Командир на отдыхе может успокоиться, только дав войскам приказы и рекомендации о действиях на время, в пределах которого он может предвидеть события. До этого «спокойствия ему нет». Зато «потом благонадежен он на войско, как оно благонадежно на него. Уже тогда ни малой неожиданностью не может он быть обременен», — завершил Суворов свой приказ Кубанскому корпусу.

Для Крымского корпуса, кроме изложенного общего, был дан детальнейший приказ о силах, расположении, целях и взаимодействии войск, создавших систему боевого района на полуострове: как в Польше, только масштабнее (Д II. 41). Четкость приказа командиру каждого подразделения, понимание их сил и задач соседями — образец и для сегодняшней армии. В приказе серьезно задействованы и тыловые службы, обязанные обеспечить войска по обоснованным требованиям инструментами, строительными материалами и деньгами. В первых двух пунктах приказа Суворов афористично сформулировал смысл появления русских солдат в Крыму и стратегию их действий.

Целью армии было утверждение дружбы и согласия с населением Крыма. Для этого «малейшее неудовольствие» всех крымчан, в том числе амнистированных участников недавнего протурецкого восстания против хана Шагин-Гирея (ставленника России), должно было рассматриваться командирами всех уровней с местными властями и удовлетворяться мгновенно. Неудовлетворенная жалоба, дошедшая до командира бригады или — не дай Бог — корпуса, рассматривалась как провинность командующих на местах[54].

Командиры бригад, образовавших боевые районы, должны прежде всего озаботиться прочностью связей с соседями. Затем найти «предварительные способы» защиты населения своих районов и «предпобеждения на них злоумышленных набегов». Набеги, по мысли Суворова, «неминуемы», но должны быть предпобежде-ны, т.е. предотвращены системой активной обороны. Это и взаимосвязанные посты, и «движимые редуты», и показательные побиения супротивных. При атаке на любой пост его командир запрашивает резервы, атакующие супостатов с тыла. Вооруженные злодеи истребляются, «с покорившимися соблюдать полное человеколюбие». При этом командир бригады не должен «обнажать» других пунктов его боевой системы и ослаблять связи с соседями.

Система активной обороны сработала. Нашествие турок и «рас-севные набеги варваров» были не просто отражены, но в основном предотвращены, с минимальным применением силы. Нарушения в работе отлично отлаженной системы были связаны только с леностью и слабостью отдельных командиров, нарушавших приказ Суворова[55].

Войска двух корпусов на Юге России в ходе постоянных упражнений «в тонкость» обучились суворовской науке побеждать и предпобеждать. Но — пока только конкретного неприятеля и опасность нарушения мира группами разбойников, а не саму войну. Судьба земель, которые надежно защищал Суворов, решалась людьми, его науку не освоившими и возможности нового военного дела не осознавшими.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.