БОЕГОТОВНОСТЬ
БОЕГОТОВНОСТЬ
«Посему все члены части и корпус ротный будучи во всегдашнем упражнении экзерциции, от праздности и лености навсегда убегать привыкнут. Суетно бы то было, если ротному командиру роту свою только к лагерю на экзерцирование готовить… Рота не только готова всякий час на смотр, кто бы ни спросил, но и на сражение со всяким неприятелем. Всякий при всяком случае будет бодр, смел, мужествен и на себя надежен».
Полк Суворова к лету 1769 г., когда он получил приказ выступить на помощь королю для восстановления порядка в Польше, был полностью, морально и материально, готов воевать. Каждый солдат «в тонкость» знал и умел все, «в чем ему для побеждения неприятеля необходимая нужда». Офицеры заботились, чтобы солдат был «бодр, смел, мужествен и на себя надежен», ибо уверенность в себе есть «основание храбрости». Каждая пуговица была крепко пришита, каждый заряд бережно уложен в патронный ящик, солдаты и офицеры точно знали, что и как делать в любой военной ситуации.
Как же так, скажет критично настроенный читатель: ведь полк, как и вся русская армия, уже девятый год не воевал, многие солдаты и офицеры в нем вообще «не нюхали пороха» в бою! Суворов же, судя по всему, обучал солдат одной шагистике с хитроумными перестроениями и быстрой, но неприцельной пальбе залпами…
Действительно, кроме «экзерциции» и караулов, «церковных парадов», обучения грамоте и строительства, полк ничем особенным не занимался. Зато эта учеба была интенсивной и непрерывной. Каждый понедельник, вторник и четверг, с утра и после обеда, в свободных от караулов подразделениях проводились «краткие свидетельства в экзерциции»: индивидуальные занятия с солдатами в строевой подготовке, уходе за оружием, включая умение его разбирать и собирать, в стрельбе. Инструкторами выступали старослужащие солдаты-эзерцмейстеры, капралы и офицеры до капитанов.
Пятница была днем «полного свидетельства» подготовки всего подразделения. Проверялся автоматизм выполнения команд по «темпам», задаваемым флейтами и барабанами, читались вслух отрывки из строевого устава и «Полкового учреждения», чтобы «каждый воин понимал свой маневр». «В морозы и всякой дождь, — требовал Суворов, — приемам обучать в избах и крытых строениях, а хождению — (под открытым небом) в плащах и в морозы в рукавицах, однако дождь пережидать». Излишняя суровость, по мнению строгого к себе полковника, не должна была отвращать солдат от учений. Не требовал он без нужды и соблюдения формы: «По прибытии от экзерцирования, если никуда не послан и (в увольнение) не отпущен, всякий волен раздеться, как кто хочет».
Среда и суббота были разстахами — выходными (два выходных дня в неделю — такого мир не будет знать еще 200 лет!). В воскресенье и праздничные дни (а церковных праздников на Руси немало)[30]солдаты, помимо «церковного парада», слушали чтение одной или двух глав военных артикулов, одной главы из Устава, и одной — из «Полкового учреждения», а также выписок из приказов. Оглашение в полку всех приказов, которые могут касаться солдат и младших офицеров, было важной практикой Суворова. Он требовал, чтобы ни с кого не было спрошено за то, чего он не знает; значит, все, что могло касаться солдата, ему следовало вовремя объяснять.
Наконец, в полку по воскресеньям читались списки командного состава. Если капрал, старший сержант и ротный капитан должны были знать каждого своего солдата, то и солдаты обязаны были помнить всех офицеров полка, а не только своего подразделения. Опознавательных знаков большинства чинов тогда не носили. По внешнему виду формы и ее обвеса можно было сказать, что перед тобой унтер-, обер- или штаб-офицер. Сами офицеры запоминали, кто из их товарищей поручик, а кто — капитан, т.к. «по погонам» этого нельзя было прочесть. Чтобы правильно обращаться и должным образом оценивать команду офицера, его следовало лично знать. Тем более важно было помнить своих полковых офицеров, ведь в боевых условиях осведомляться о них будет некогда!
Раз в месяц, но не более двух дней кряду, с каждым капральством проводил учение ротный капитан (т.е. сам он делал это каждую неделю). Для этого каждый солдат капральства, расквартированного по обширной округе, накануне шел в ту деревню, «где квартира командующих им, где, расположась по квартирам, на другой день поутру рано выходит на его парад-плац, на котором начинается и производится свидетельство в экзерциции и обучение во всех ее частях», со стрельбой плутонгами и «с искошением рядов» (когда первые два ряда становятся на одно колено не друг за другом, а вкось, чтобы второй ряд стрелял между солдатами первого). Эти учения, которые Суворов рекомендовал проводить в пятницу и субботу, венчал особо торжественный «церковный парад» всего капральства.
«Полковое учреждение» не говорит нам ничего о батальонных и полковых учениях, и это понятно: их проводил сам Суворов, не нуждавшийся в письменной инструкции. Скорее всего, они проводились не периодично и для всех, кроме штаб-офицеров, неожиданно. При очень широком расположении полка, сбор войск на полковые учения требовал энергичных и длительных маршей, которые полковник усугублял маневрами всех подразделений вместе. По поздним свидетельствам, суздальцы совершали переходы при любой погоде, в любое время суток, форсировали реки и штурмовали укрепленные пункты. Здесь-то и осуществлялись, очевидно, упоминаемые Суворовым в письме Веймарну штыковые атаки пехоты на пехоту.
Обучение простому удару штыком практиковалось тогда во всех регулярных армиях мира. Иначе штык просто не стали бы носить! Задачей Суворова было сделать штыковую атаку большого строя нормальным, привычным солдату средством боя. Для этого два строя его полка маршировали друг на друга с фузеями наперевес, проходя сквозь ряды «гребенкой», а затем повторяли это движение бегом, с грозным криком «ура!», наставив штыки и поднимая их лишь в самый последний момент.
Тренировки делали штыковую атаку не произведением отчаянной храбрости, а отработанным до автоматизма выполнением одной из множества строевых команд. Важно было добиться, чтобы, даже бросаясь в штыковую атаку бегом, бойцы не теряли чувства локтя, ощущали силу своего строя, не превращались в дико орущую толпу. Одновременно солдаты, множество которых еще не бывало в бою, учились преодолевать естественный человеческий страх, летя на «вражеские» штыки: не всегда их успевали отдернуть и ранения, конечно же, случались…
Итак, учения проводились и на квартирах, но для четкой отработки единых действий всего полка он выходил в летний лагерь. Здесь все было, как на реальной войне. На рассвете перед знаменами обоих батальонов начинали бить барабаны — все 25 барабанщиков полка разом, постепенно расходясь от центра лагеря к флангам. С первыми их ударами часовые кричали «К заре!», солдаты выбегали из палаток при тесаках, только надев головные уборы и плащи, и становились в строй на палаточных «улицах».
Как только побудка была пробита, барабанщики с 12-ю флейтистами начинали играть военный марш. Роты ровными шеренгами выходили и строились на ротных плацдармах. На последней «музыкальной штуке» весь полк совершал захождение на полковой плацдарм, где роты смыкались «косыми большими шагами так поспешно, что при окончании последней музыкальной штуки были бы все в своих местах, делая в батальонах пушечные промежутки, в которых становятся вдруг с ротами канониры и фузелеры»[31]. К окончанию музыки полк должен был стоять фронтом к полю в полной готовности, но без фузей, мимо пирамид[32] которых солдаты прошли, и пушек; пикеты, караулы и часовые уже все были на своих местах.
«Полковое учреждение» рисует «мирное» развитие событий, т.к. о внезапных тревогах и построениях Суворов заранее не предупреждал. Полковник считал, что только многократно отработанные в спокойной обстановке движения солдатам будет легко повторить по внезапной тревоге, в темноте и даже в бурю. Едва полк был построен, барабаны били на молитву, после которой били отбой и воины накрывали головы. Развернувшись «направо кругом», роты расходились по своим местам и капральствам на перекличку, за которой следовали рапорты.
Пока командиры рапортовали, «все нижние чины по роспуске должны того ж часу волосы перечесать, волосяную тройную косу и бумажки на висках переправить, если нехорошо успели прежде обуться — переобуться, одеться, умыться и прибрать себя по лагерному», т.е. без искусственной косы и пудры. Только теперь, построившись на «улицах» при оружии и подсумках, роты выходили на свои плацдармы для тренировок солдат поодиночке, без торопливости, под присмотром старшего сержанта. Когда потом рота разойдется, чтобы начать уход за оружием, «он так же в день один раз должен себя в экзерциции кратко свидетельствовать, где хочет».
После тренировок, которых Суворов придумал целую систему[33], в 9 утра барабаны били сбор полкового караула, при разводе которого присутствовали все офицеры, капралы и ефрейторы, «те, которых капральств рядовые». При разводе «нижние начальники все с тростями, первого батальона на правом, второго на левом крыле; майор во всякой надлежащей подробности строго каждого осматривает и за нечистоту, не бодрость или в чем неисправность взыскивает неослабно на ротном командире, и ни до кого больше дела нет». Капитан был полновластен, значит — нес всю полноту ответственности.
Суздальский полк выставлял караулы в самом лагере, на построенные вокруг лагеря полевые укрепления, а перед ними ставил в поле пикеты во главе с офицерами. Караульные были полностью вооружены. Кроме них в каждой роте «безотлучно» дежурил днем и ночью субалтерн-офицер, его легко было узнать: «он в шарфе и напудрен». При полном параде по полку суточно дежурил один из капитанов, который при отсутствии майора и полковника выступал полноправным командиром полка. Главной заботой дежурных офицеров, которые в любой момент могут скомандовать полку «в ружье!», являлась… чистота, опрятность солдат, правильность приготовления пищи и гигиена лагеря.
Гигиене Суворов уделял огромное внимание. Лагерь Суздальского полка вечно мели, кое-где (например, в ротах гренадер) посыпали «улицы» песком. Командиры смотрели за чистотой в обозах и при кухнях, а также у маркитантов. Полковой дежурный, требовал Суворов, каждый день «в нужниках осматривает, чтоб за каждым батальоном вырыто было по три ямы в назначенной размер, — переменять оные чрез три дня и вырывать другие на свежих местах, — … и который день те ямы не переменять, в тот рано поутру посыпать оные сверху землей; где нечисто — (дежурный) прикажет немедленно исправить».
Подробно описана в «Полковом учреждении» церемония отдачи приказов, а также паролей и лозунгов (отзывов). Это легко понять, учитывая предписания полковника, как караульные должны встречать рунд (обход караулов офицером) и дозор из солдат с унтер-офицером или капралом. Рунды и дозоры развлекали бойцов роты дежурного капитана всю короткую летнюю ночь. Они должны были ходить по лагерю и охраняемому периметру, а то и красться, чтобы проверять бдительность караулов и пикетов. Судя по тому, как представил эту систему Суворов, мышь не должна была в расположение полка проскользнуть и птица незамеченной пролететь.
Суворовские часовые относились к делу серьезно, — и это им здорово пригодилось в Польше, куда Суздальский полк в 1769 г. направился воевать. «Коли правящей рундом едет верхом на лошади, то хотя бы он генерал был, — требовал Александр Васильевич, еще не зная, что ему придется столкнуться именно с кавалерией, в которой полно генералов, — но для принятия пароля спешиться должен, а иначе караульной офицер пароля ему отдавать или от него принимать не должен». Любого офицера, давшего неверный отзыв, следовало брать под арест.
«Если же унтер-офицер стоит на посту за офицера, так и поступать ему точно, как надлежит офицеру», — приказал Суворов. Такое распоряжение, распространявшееся на разные сферы жизни полка, оказалось важным в Польше в связи с убылью офицеров и действиями полка малыми командами.
Построения по команде «к ружью» целых отрядов для отдачи чести рыскающим в нощи офицерам кажутся нелепой игрой лишь на первый взгляд. Солдат в те времена воевал строем, а строй различных караулов, описанный Суворовым еще в 1-й главе «Полкового учреждения», не отличался от строя, готового дать залп по врагу. Или во тьме ночной броситься на него в штыки.
Отдельно стоящий на посту солдат никого к себе не должен был подпускать, ни дозорных, ни даже офицера. Знакомый доселе оклик: «Кто идет, говори, убью!», — производился с наведенным ружьем, которое, при верном отзыве, дозволялось положить на плечо, сказав проверяющим: «Ступай мимо!».
* * *
Тренируя полк в рамках устава и добавив от себя более строгие требования по подготовке солдат и офицеров, Суворов не перегружал бойцов, зная, что рано или поздно им предстоят чрезвычайные испытания. Суздальский полк между учениями наслаждался в Старой Ладоге мирной жизнью. Сам полковник занимался бытом с интересом и даже преподавал в школе для солдатских детей. Для маленьких учеников он составил молитвенник и краткий катехизис с основными положениями православного вероучения.
Между тем шел уже 1768 г. В Польше взбунтовалась часть шляхты, а с грозной Османской империей началась решительная война. Суздальский полк выступил в поход, в котором идеи полковника предстояло проверить делом. Суворов, по словам выдающегося историка и военного деятеля XIX в. Д.А. Милютина, «создавал совершенно новый образ войны». Верность его идей подтвердила борьба с польскими конфедератами (1769–1772), которая потому и вошла в военную историю, и Русско-турецкая война (1768–1774).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.