От батареи остались только пять бойцов
От батареи остались только пять бойцов
В середине лета опять развернулись ожесточенные бои под Лугой. После мощной артиллерийской подготовки 56-й моторизованный корпус немцев атаковал войска лужского участка обороны, стремясь захватить Лугу и открыть дорогу на Ленинград. Но наша 177-я стрелковая дивизия под командованием полковника А.Ф. Машошина совместно с 24-й танковой дивизией сдержала натиск противника. Ежедневные бои, которые вели наши войска, занимавшие оборону с внешней стороны блокадного кольца, помогали Ленинграду выстоять, но не приносили столь ожидаемого прорыва окружения. Трижды предпринимались эти попытки, но успехов они не имели. Немецкие железобетонные и деревоземляные сооружения, под завязку начиненные огневыми средствами и живой силой, создавали препятствия для рвавшихся вперед войск.
Новая, четвертая мгинско-синявинская операция должна была прорвать блокаду. Несмотря на строжайшую секретность, мы догадывались, что ночью свершится то, к чему готовились многие дни, начнется наступление на врага, окружившего город. Вечером завезли боеприпасы, выдали неприкосновенный трехдневный запас продуктов, сухой паек. Значит, сегодня утром будет решаться судьба Ленинграда и каждого из нас, теперь спать.
Ранним утром завтрак со ста граммами, паек Народного комиссара обороны. Что за дела, взноровился желудок, не принимает пищу, внутри все онемело, остановилось, нервное напряжение передалось туда, где и нервов-то нет. Таких людей в расчете было большинство, лишь Зюзин пытался разыгрывать беспечную веселость. Сейчас лучше не куражиться, переносить смятение, ожидание боя мучительнее самого боя.
Наступление! Разразилась артподготовка, лес, окружавший позицию, озарился пламенем выстрелов, казалось, что стреляет каждая сосна, выстрелы сотен орудий и минометов смешались, соединились в сплошной громовой раскат. И так два часа! Орудийный расчет действует слаженно, с полной отдачей, наш минимум 10 выстрелов в минуту, ствол пушки накалился, не подходи, обожжешься, над батареей зыблются волны горячего воздуха, насыщенного запахом пироксилина. Вслед за нами в течение десяти минут немцев жгли и гвоздили «Катюши», голос и удар, страшный, громовой, не приведи Господь оказаться невдалеке от взрывов. В 1943 году под станицей Крымской я оказался впереди БМ-13, между ними и немцами, под траекторией полета ракет. Думал, что пропал, не выйду живым, во всяком случае, облысею от страха, обошлось, остался чубатым. Вверх вырываются черные клубы дыма, в небесную высь устремляются сотни краснохвостых дьяволов, куда упадут – ничего живого не может остаться, все горит, рушится, плавится даже металл.
Нам снова команда на открытие огня, на этот раз по целям, которые у противника выдвинулись из тыла. Тут уж ушки на макушке, точность наводки решает успех дела. Что такое? Новые команды на открытие огня даются на старом прицеле, оказывается, бойцы поднялись в атаку, но залегли под обстрелом врага. Значит, огневые точки фашистов при артподготовке не поражены, ведь это доты, дзоты, начиненные пушками, пулеметами, страшное дело, пехота понесет огромные потери.
Думалось, что противник нашим огневым налетом будет подавлен, деморализован. Стрелковым частям осталось подняться, с могучим боевым кличем «За Родину!» пройти эти 6–7 километров, отделявших Волховский фронт от Ленинградского. Владилен, подавай шестерку, прокати по Невскому. Да не получилось.
Наши части, преодолев жесточайшее сопротивление противника, подошли к Синявино, а дальше никак. Враг отлично понимал, что роща Круглая и Синявино – это ключ к обладанию Шлиссельбургско-Синявинским выступом. Вот он, немецкий опорный пункт «Роща Круглая». Две бревенчатые стены, с заполнением пространства между ними землей, бревнами и булыжниками, вкопанные в землю танки, минные поля и проволочные заграждения. Наши моряки впервые захватили рощу в октябре 1941 года. Но через два дня немцы снова овладели этим опорным сооружением. И опять мы пытаемся взять этот укрепленный пункт, который обороняли части СС.
Батарея получает боевое задание одно за другим, ведем огонь на уничтожение подходящих немецких подкреплений, орудия выходят на открытые позиции.
– Четвертому выйти на ОП в районе рощи Круглая, прямой наводкой уничтожить дзот с пушкой противника, исполнение 14.00, Дронов, выполняй!
Два часа! Несколько дней назад менее опасную цель я уничтожил, затратив день, ночь, день, ночь, теперь дается только два часа. Таков удел наступающего. Несмотря на опасность, на неподготовленность позиции: галопом, ма-арш! Выскочил на указанное по карте место, выполз на бугорок, вот он, дзот с пушкой у самого ската. Сигналю: «Орудие, ко мне». Подскочили, развернулись, никаких окопов и укрытий, в упор:
– Огонь, огонь, огонь!
Стреляли много и хуже, чем прежде, но огневую точку разбили, приказ выполнен. Благо немец деморализован, система артиллерийского огня нарушена, одно компенсировалось другим. Не проехали и 500 метров назад, на основную ОП, видим вереницу упряжек с пушками. Наша батарея меняет место стрельбы, перемещается ближе к переднему краю с задачей сопровождать пехоту огнем. Опять не получилось, за боем бой, и ни с места.
В начале августа Военный совет Волховского фронта представил в Ставку ВГК план операции, впоследствии получившей название «Синявинская». Вскоре план операции был утвержден. Ранним утром 27 августа началась двухчасовая артиллерийская подготовка. Наступление началось на участке Гонтовая Липка – Вороново. Затем пошли части второго эшелона, опять осечка.
И снова жаркие бои разгорелись в районе Синявинских высот, которые длились с очень высоким напряжением до начала октября. С самого начала камнем преткновения, как и в прошлый раз, стала роща Круглая. Рощей она оставалась скорее по названию, чем по сути, почти все деревья были срезаны артогнем. Но деревоземляные заборы, восстановленные фашистами, по-прежнему служили серьезной преградой на подступах к Круглой. Эсэсовцы дрались за Круглую рощу («Wenglernase») с фанатизмом смертников.
Более того, 6 сентября из рощи Круглая немец пошел «шубой», сначала обрушил на позиции шквал снарядов, мин, бомб, потом поднял и погнал пехоту. Вот тут-то мы отвели душу, мало приходилось до и после с таким удовольствием бить по живому двуногому врагу, не обращал внимания на разрывы снарядов, пулеметные очереди, вьющиеся «юнкерсы», «хейнкели», про все забыл, кроме одного: бить, бить, бить.
На этот раз снарядов было вдоволь, что редко случалось, много фрицев тогда уложили, они прут и прут, откуда у противника столько людей? Говорили, что подошла из-под Севастополя 11-я армия Манштейна, пикирующими Ю-87 пополнился авиакорпус «Рихтхофен», старый знакомый по Луге в 41-м. Насколько хватит живой силы у немцев? Они хотят оставить жизненное пространство лишь над своим «фатерляндом»? А на всех завоеванных территориях пусть останется выжженное поле? Бой был кровавый, наконец-то остановили, отогнали, заняли оборону.
Памятник у пос. Синявино
На следующий день немцы опять пошли в атаку, на передке все поднято дыбом, казалось, не останется ничего живого. Наша батарея не попала под артиллерийско-минометный удар, командир выставил посты, остальным приказал уйти в укрытия, под накаты блиндажей и землянок. Это ненадолго, на войне воюют, а не прячутся, всему свое время. Если не поддержим пехоту, фриц прорвет оборону, истребит оставшихся. Допустить этого нельзя, комбат приказал открыть неподвижный заградительный огонь.
Карта второго Синявинского наступления, роща Круглая, 27 августа – 3 сентября 1942 года
Он знал, что ставит батарею под удар, кому непонятно, что немцы перенесут огонь в глубь обороны, в первую очередь на огневые позиции артиллерии и минометов. Под нашим огнем атакующая пехота противника залегла, пехотинцы на переднем крае ожили. 10–12 выстрелов в минуту, такой вклад в победу. Случилось худшее, на огневую позицию обрушился смерч, мины врага рванули землю, их вой заполнил небесный купол над нами, воздух на секунду сделался тугим, потом смрадным, бурым. Слышны крики раненых, умирающих наших товарищей, батарейцев из первых трех расчетов.
Три орудия выведены из строя, у первого пробит цилиндр противооткатного устройства, у третьего срезана головка панорамы, поврежден уравновешивающий механизм, разбито поворотное устройство, погнут броневой щит. Второе орудие разбито вдребезги, посмотрели на него, махнули рукой, пушка отвоевалась. Погибли наводчик и заряжающий второго орудия, подносчик снарядов и заряжающий третьего, многие ранены или контужены.
Давно ли думал, что в артиллерии по сравнению с пехотой благодать, вот тебе и рай. Новый залп, мы мигом в землянку, еще один налет и навовсе добьет, сволочь. Вдруг немец прекратил огонь, видимо, полагал, что с нами кончено. Раненых перевязали, забинтовали, занесли в командирский блиндаж, кто мог, сам поплелся в медсанчасть, через некоторое время увезли убитых. На всех парах мчатся конники с пустыми передками, подхватили подбитые пушки, помчались в тыл. Обезлюдела огневая позиция второй батареи, из четырех десятков воинов остались лишь шестеро, случайно избежавших судьбы товарищей. Из младших и средних командиров остался один-единственный, да и тот красноармеец, до войны ни военного училища, ни полковой школы не оканчивал.
Это обстоятельство меня тяготило больше всего, в первый раз почувствовал, что значит быть единственным в ответе за действия в бою, за судьбы людей, за ежеминутную готовность личного состава. Умом понимаю, что смерть на войне неизбежна, но знаю, что не будет давать покоя вопрос: «А нет в гибели людей твоей вины, командир?» Сомнения усиливались трагедией поражения.
Сложилась тревожная обстановка, что нужно делать? Главное – проникнуть в душу подчиненного. Сколько раз приходилось видеть, как под натиском превосходящих сил бросали пушки, минометы, машины, их расчеты с голыми руками удирали в тыл. Как поведут себя мои подчиненные? Всматриваюсь в каждого бойца, пытаюсь понять, на что способны в минуту испытания.
Не требовалось особой прозорливости, чтобы понять, что заряжающий Зюзин озабочен опасностью. Ему, уже опытному артиллеристу, было ясно – стоит немцу довернуть всего лишь на 0-01 деления угломера, и мы в перекрестии панорамы, в центре эллипса разрывов снарядов. Останется то же, что от трех орудий: дребезга. Он не находил себе места, не знал, за что браться, а надо было просто сидеть на снарядном ящике или на лафете, готовить снаряды. Куда девалась беззаботность, веселость, стремление подначивать товарищей. Вместе с тем, я чувствовал, что Зюзин себя пересилит, выполнит любой мой приказ.
Замковый орудия Зеленков, весельчак, любимец батареи, вел себя иначе, понимал опасность положения. Ему хотелось знать, что сделает командир, как я буду выходить из положения, что произойдет дальше, хочет помочь, сказать, что не подведет. Верю, так и будет. Отец Зеленкова запорожский казак, от него унаследовал отвагу, от матери-турчанки скромную и расчетливую деловитость. О таких говорят: казак – калач тертый, что бык упертый.
Подносчик снарядов Маленков выглядел серым, неказистым красноармейцем, этот «ни два ни полтора», ни то ни се. Не мог он приобвыкнуться, приспособиться к обстановке, служил за спиной старшего по батарее, старшины, других командиров, чувство локтя стало потребностью. Интуитивно чувствую, что боец стойкий, человек верный, стоит только стряхнуть с него шушеру неуверенности. Маленков внушал доверие именно тем, что не старался ничего доказывать, не рисовался, не кочетился, служил как-то по-домашнему.
Второй подносчик снарядов мне незнаком, он из чужого расчета, трудно вписывается в коллектив, чувствует себя, как живая рыба на сковородке. Его можно понять, пережил трагедию своего орудия, успел заглянуть смерти в глаза, чудом остался жив. В таких случаях организм человека требует хотя бы краткосрочного отдыха либо внушительного толчка извне. Все равно я видел парня волевого, дисциплинированного, верного в бою.
Наконец, телефонист Леня, трусишка, каких поискать. На связистов смотрели, как на баловней судьбы, всегда в укрытии, в блиндаже под пятью накатами. Они были вхожи к командиру батареи, к старбату, жили, как у Христа за пазухой, сидят себе, покрикивают на нас, ведущих стрельбу под огнем врага: «Быстрее, быстрее…» Однако как красноармеец Леня трудолюбивый, исполнительный, в тяжелую минуту пересилит трусость, страх, выполнит любой приказ, невзирая на опасность.
Вот таким был орудийный расчет, уже второй состав за последние три месяца, по сравнению с первым этот коллектив был, конечно, слабее, профессионально менее подготовлен. Надо действовать, взять ситуацию в свои руки, с чего начать? Нашел ответ: с дисциплины. У нас она была без понукания, без излишней придирчивости, крепкая и осмысленная, но в боевой обстановке этот уровень должен быть выше и качественнее. Теперь мой приказ подчиненные обязаны исполнять беспрекословно, без обсуждения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.