Сердца моего боль

Сердца моего боль

На войне без потерь не обойтись, и к ним быстро привыкаешь. Но человеческая психика так устроена, что она словно включает режим блокировки эмоций, иначе бы люди просто сходили с ума от каждодневных смертей вокруг себя. И все же смерть некоторых сослуживцев особенно сильно выбивала меня из колеи. Один раз я даже заплакал. Признаюсь, было такое… Хоть я и не очень стойкий в смысле слез. Иногда по пустяку меня что-то перехватывает и становится тяжело, но в войну такое случилось всего один раз.

Когда я еще взводным был, у нас погиб зампотех роты Петр Белов. Причем я совсем немного с ним служил и не так чтобы уж близко дружил, но так я его смерть воспринял болезненно, что даже всплакнул. Очень уж душевный парень, правда дружил с водочкой. Бывало смотришь, он уже веселый. Спрашиваю: «Петя, уже?» Но он все время показывал рукой – все в порядке! Причем всегда левой: «Правая – гайки заворачивать, а левая придерживать!» Но такой надежный человек, такой беспокойный, что даже не представляю, когда он отдыхал.

Иногда встречаю его небритым, чувствую, что и не спал совсем, чего-то там ремонтировал и тащит за спиной тяжелый мешок. Спрашиваю:

– Петя, что ты там тащишь-то?

– Стартер!

– Да на фиг тебе он нужен?

– Тебе-то вроде и на фиг, а мне вот так вот нужен! Вон на одной машине стартер отказал, так что про запас пригодится!

Только колонна встала, он сейчас же бежит работать с механиками. Чуть свободное время, он уже занятия проводит, что нового появилось. Или кто-то чего-то запорол, он сразу с механиками проводит разбор. А погиб он так.

Взяли мы какую-то деревушку, а дальше задачи нет. Обстановка несложная, но вскоре появились четыре «мессершмитта» и взялись за наши танки. Правда, на этот раз меня не беспокоили, а вот в машину взводного один из них как вцепился и, пока не сбросил на него все, не успокоился. И одна из бомб шандарахнула в метре от танка. Три катка вылетело, гусеница разлетелась, и даже на корпусе два сварных шва треснули. А весь экипаж тяжело контужен. Рты открыты, кровь из ушей течет. Ничего не слышат, кричат отдельные слова…

Мы вскоре пошли дальше, а Белову поставили задачу как можно быстрее восстановить этот танк и догнать нашу колонну. Проходит двое или трое суток, и нам приходит весточка, что Белов погиб. Мы все сникли, а что там, как, неизвестно. Но вскоре проясняется.

Танк отремонтировали, но экипажа нет, и он сам сел за механика и погнал догонять нас. Ну и где-то там, оказывается, попался участок, который простреливался немцами с флангов. Мы же в прорыв пошли, а немцы кое-где еще оставались. И на таком участке в поле он попал под обстрел. Болванка влетела прямо в открытый люк – голова оторвана, тело наполовину рассекло… В мешке его останки нам привезли, и вот тут я всплакнул.

Вот только даже не знаю, откуда он родом был. Постарше меня, может, и из кадровых еще. Но у технарей же особого роста не было, и многие настоящие зампотехи всю войну провоевали в ротах.

Погибших условно, конечно, хоронили похоронные команды. Правда, я их ни разу не видел, но мы знали, что они есть. В полку и бригаде они нештатные, а в дивизии или корпусе уже были штатные. Но когда они там подойдут и как разберутся, только бог знает. А сами мы редко хоронили. Мне, например, считаные разы довелось хоронить товарищей. Запомнились лишь отдельные случаи.

Как хоронили Белова на окраине какого-то села в Винницкой области. В Карпатах похоронили лейтенанта Петренко, обложив могилу булыжниками. Принимал участие в торжественных похоронах сержанта Назарова – известного героя бригады, полного кавалера ордена «Славы», который подорвался на мине. Его хоронили на площади городка Мельник в Чехословакии 10 мая 1945 года. А последних семь однополчан мы оставили навечно в городке Судовая Вишня Львовской области. Они погибли от рук бандеровцев в июле и августе 45-го, перед самой отправкой бригады к постоянному месту дислокации в Наро-Фоминск.

А в боях хоронили впопыхах, на скорую руку. Помню, когда у меня погиб заряжающий, так даже не оставили там ничего, потому что получили новую задачу. Только на бумажке передал в штаб, где, чего и как.

И погиб ведь как. Тоже случай. В деревушке, где мы недолго стояли, вроде все тихо, а потом вдруг внезапный пятиминутный артналет. Тогда много людей погибло, и он в том числе. Мне повезло, я в это время находился в танке, а он добежать не успел…

Но вот с чем я до сих пор смириться не могу, так это с таким количеством без вести пропавших. Вы сейчас любую «Книгу памяти» откройте, так там половина числится пропавшими без вести. Ну, куда это годится?! И как это воспринимается людьми? Одно дело погиб, а так вроде под каким-то вопросом. Чуть ли не подозреваемый. А вдруг он после плена против нас воевал? У меня тут, в Воронеже, есть друг, Морковец Виктор Иванович, так мы с ним до самых верхов хотим дойти. Достучаться до властей, чтобы наконец уже было принято принципиальное решение, чтобы всех пропавших без вести официально признать погибшими в боях за Отечество. Хотя на самом деле вопрос, конечно, очень сложный. Но сколько же пропало людей, это просто немыслимо.

Помню, как-то в 70-х годах поехали на рыбалку на самый север Горьковской области. И хозяйка, у которой мы остановились, рассказывает: «После войны получили письмо, что сын из Германии выезжает домой. И все, пропал. Ни слуху ни духу.» И вот бабка плакала, а мы и не знаем, что сказать. С другом взяли его данные, послали запросы и, в конце концов, получили ответ – «пропал без вести в сентябре или октябре 45-го.» Передали той женщине, но не думаю, что ей стало легче.

Но что страшнее всего, данные о многих людях утеряны из-за нашей же неорганизованности и безответственности. Я ведь вам уже рассказывал, что весь наш выпуск, около 500 свежеиспеченных офицеров, выпустили из училища и направили на фронт без удостоверений личности. Якобы не было бланков. А сколько отправили без документов солдат? Неизвестно…

Пропало и у нас несколько человек без вести. Еще до моего появления в 14-й бригаде, в декабре 43-го во время тяжелого встречного боя пропал командир 3-го батальона Герой Советского Союза капитан Бармин. Про него так и думали, что погиб, но точно ничего не знали[10].

А уже при мне в Карпатах в октябре 44-го сгинул сержант Новицкий. Послали его ночью за водичкой, он пошел и не вернулся. Что произошло, так и осталось неизвестно. Могли его и разведчики хапнуть, мог ли он и сам податься к ним, или же что-то еще случилось, трудно сказать. Но это произошло, считай на моих глазах. А будучи на отдыхе в Германии, мы недосчитались в своих рядах лейтенанта Захарова. Тоже совсем непонятно, что случилось.