Кабульский спецназ
Кабульский спецназ
Афганистан встретил меня пасмурной погодой и затяжными февральскими дождями. Февральскими, зимними дождями. В Кабуле еще временами шел снег. У нас под Баграмом шли дожди.
Шафи сообщил мне, что Лейла добралась до Страсбурга без приключений. Уже немного освоилась на новом месте. И передает мне привет. Забавно, Шафи знал о Лейле больше, чем человек, который сопровождал ее в поездке. Это попахивало несанкционированным контактом с дядей Ахмадом. Ахмад Шахом Масудом. Я уже ничему не удивлялся. Какое мне до этого дело! Главное, что у Лейлы все было хорошо.
Из разведотдела сообщили последние новости о моих «подшефных». Они действительно оказались киношниками. Снимали рекламный ролик о новом ПЗРК (переносном зенитно-ракетном комплексе). Как мы и предполагали, «Гнев Аллаха» оказался обычным «Стингером». На кинопробах, пока оператор подбирал нужный ракурс для съемок и нужное освещение, использовались старенькие английские ракеты «Блоупайп». Старенькими английскими ракетами были сбиты два наших штурмовика и вертолет Ми-8. А вот со «Стингером» вышла небольшая накладка. Ил-76, по которому был произведен запуск ракеты, отстреливал при взлете тепловые ловушки. Одна из них и увела ракету в сторону. Рекламный ролик снять не получилось. Хотя для чего существует киномонтаж?! Наверное, как раз для таких случаев. Самое обидное заключалось в том, что не получилось перехватить эту интернациональную съемочную группу. Киношники умудрились проскочить в Пакистан прямо под носом нашего дивизионного разведбата. Это было неправильно. Ведь не случайно в нашем племени существует старая пословица. Если ты снял в своей жизни много фильмов о сбитых самолетах, будет справедливо, если кто-нибудь снимет и тебя. Из снайперской винтовки, к примеру.
Вторая новость была более важной. На охоте погиб Шершо (Шер-шах). Несчастный случай. По непонятной причине во время выстрела разорвало ствол его охотничьего ружья. Скорее всего, попался бракованный патрон. Заводской брак. Крайне редко, но такое случается. Шер-шо погиб на месте. Для ребят из разведбата это было хорошей новостью. Они еще не забыли подбитый БТР. Не забыли о том, что Шер-шо пытал и издевался над нашими пленными солдатами. А затем собственноручно их расстрелял.
Начальник разведки пошутил, что я напрасно тратил на него время. Напрасно лечил Шер-шо. Я с ним не спорил. Я думал о справедливости. О том, что ничто не напрасно в этом мире. И о маленьком охотничьем патроне, оставленном мною в патронташе Шер-шо.
Я вернулся на родной Тотахан. После обеда было торжественное построение заставы. Замполит батальона передал юбилейные медали «70 лет Вооруженным Силам СССР». Всему личному составу роты. Бойцы довольны. У многих это единственные медали. В мотострелковых ротах с наградами небогато. Это не в штабе, где у каждого писаря на груди целый иконостас. Это не в штабе. Здесь каждому свое. Кому пулю, кому осколок. С наградами здесь небогато.
На заставе меня дожидается письмо от Галины Ивановны Милокостовой, нашей классной руководительницы и школьной учительницы русского языка и литературы. Она всегда писала просто удивительные письма. И сама была удивительным человеком. Весь наш пятый «Б» был по уши влюблен в нее. А она любила всех нас. И была не столько нашей классной руководительницей, сколько классной мамой.
Добрый день, Сереженька!
И когда я только дождусь письма? Время хотя и летит стремительно, в ожидании тянется еле-еле.
Как ты там? Волнуюсь, не расслабился ли после отпуска, не потерял ли рабочую форму (бдительность свою, осторожность)? Пожалуйста, береги себя. Сейчас так много говорят о вас в таких радужных тонах, но вам вряд ли от этого легче.
Выйдя на работу, проработав неделю, снова взялась за лечение Юрки: видимо, не долечила, повторно заболел, как, впрочем, многие. Приходится разрываться, ибо на больничный нельзя, по справке совесть не позволяет (и так отстаем по программе), так что и Юрка, и два дома, и работа – и все нужно успеть. У Андрея Пименова не была. Помнишь, я поделилась, что раскаиваюсь, собравшись идти в гости. Слава богу, все обошлось. Андрей пришел в школу с супругой, познакомил нас, подарил фотографию.
Да, они куда-то недавно уезжали.
Как после отпуска? Только бы твоя судьба была счастливой, хороший мой. Что говорят о переменах на месте? Реально ли?
Пиши. Очень жду. Галина Ивановна
В ответ я посылаю Галине Ивановне несколько новых строк:
Роза
Я спешу преклонить
Свою шпагу пред розой.
И склонить свою голову
Перед ее красотой.
Но опять предо мною
Встают чарикарские зори.
Там, где звезды и пули
Прошли через сердце мое.
Там, где счастье и смерть
Неразлучно шли рядом друг с другом.
Где любовь и разлука,
И подвига яростный взлет.
Там я понял, что главное,
Это любить человека.
Он прекраснее всех
Даже самых красивых цветов.
Вечером с командного пункта батальона по радиостанции передают приказ семьсот двадцать первого (комбата): «Усилить бдительность…». На двадцать пятой заставе пропал Радик Махмутов, командир взвода с минометной батареи. Вышел после обеда в дукан и не вернулся.
Всю ночь в воздухе висит легкая изморось. Небо затянуто тучами, и трудно поверить в реальность вчерашнего чистого, безоблачного неба. Ласкового солнышка и запаха наступающей весны.
По ночам на заставе все еще топят печки. Топят углем. И парашютный шелк, которым обтянуты потолок и стены, приобретает от него грязно-серый оттенок.
Труп Радика нашли только утром. В Союзе столько разговоров о предстоящем выводе наших войск. Говорят так много, что обыватели уверены – уже почти все войска из Афганистана выведены. Разговоров действительно много, хотя до вывода еще очень далеко. Да и вообще в его реальность мы здесь не верим. Но в Союзе уверены, что война у нас давно закончилась. Как объяснят матери Радика, что ее сын погиб?
Тем же утром духи обстреляли бензовоз на девятой заставе. Огонь вели из автоматов с крепости Калайи-Каримхана. Пришлось обработать ее из миномета. Огонь моментально стихает. Да, за время моего отпуска действительно многое изменилось. Духи совсем от лап отбились. Это неправильно! Война войной, но слишком-то наглеть все равно не стоит. Придется снова объяснять это братьям-моджахедам.
Сегодня из батальона привезли еще одно письмо от Галины Ивановны, моей школьной учительницы. Не верится, что где-то есть другая жизнь, где нет войны. И где не стреляют.
Сереженька, милый, добрый день!
Ты очень дорогой для меня человек, поверь. Думаю о тебе ежедневно. В конце последнего коротенького письма – «до скорой встречи». Я очень жду ее, родной мой человек!!! Скорее бы.
С нежностью, тревогой вчитываюсь в твои стихи: они поэтичны и уже носят отпечаток горестных раздумий…
Вчитываюсь вновь и вновь (все твои письма храню). Милый Сереженька, дорогой мой человек, несмотря на трудность твоей жизни, пишу я редко, реже, чем позволяют приличия. Мои раскаяния и известные тебе объяснения отнюдь не оправдывают меня. Но это не равнодушие, не безразличие, поверь, Сережа.
Большая нагрузка по-прежнему тяготит меня. Первого июня два моих восьмых класса будут сдавать экзамены, и я уже живу этими событиями, вернее подготовкой к ним и боязнью за результаты.
Моя жизнь, Сережа, – моя работа. Люблю ребят, борюсь, ругаюсь (увы!)… Юрка еще мал, много времени ему уделяю. Бабушка требует внимания, неустроенный дом…
Знаешь, но настроение не отчаянное – весеннее, радостное, приподнятое. Весна! Дождички и солнце съедают последний снег, пока лужи, весенняя грязь кругом. Но небо! Высокое, чистое, голубое, нежное, словно весна с неба начинается.
А у вас? Представляю тебя усталым, Сереж. У тебя должны быть другие глаза, когда вернешься. В них – известное тебе одному, ни для кого. Так что приедет ко мне другой Сережа. Я очень жду. До свидания. Я жду его.
Верная Галина Ивановна
В Женеве начались международные переговоры по Афганистану. Это внушает надежду на скорые изменения. Да, появляется надежда. Но в реальность каких-либо изменений никто серьезно не верит. Тем более скорых изменений.
А пока приходится отправлять в баграмский инфекционный госпиталь командира третьего взвода Витю Левшика. С гепатитом. Уже вторым. После первого его перевели к нам. На должность с меньшим объемом физических нагрузок. Витя – капитан. Поляк. До недавнего прошлого – командир восьмой роты. Но батальон его стоит под Джелалабадом. Там субтропический климат. После желтухи не самое лучшее место. У нас под Баграмом, особенно на Тотахане, настоящий курорт. Тем не менее курорт оказался бессилен. Витя подхватил второй гепатит. Но после второй желтухи его, скорее всего, отправят на военно-врачебную комиссию. И переведут в Союз. В Прибалтийский военный округ. Так мы думали.
Мы ошибались. После госпиталя Витя уедет в отпуск по болезни. Переболеет в отпуске третьим гепатитом. Вернется в Афганистан дожидаться документов, необходимых для увольнения с действительной военной службы по болезни. И еще через месяц умрет в баграмском инфекционном госпитале от рецидива. Не прослужив в Афгане и года. Но все это будет еще впереди.
В моем блокноте появляются новые строчки:
Чужой закат горел над перевалом. Чужие камни впитывали кровь. Мы были далеко и все же рядом От синевы заоблачных высот. С них падал снег. Не тая на ресницах Моих друзей. Он заносил следы. И вы простите: это просто иней Запорошил мои виски.
Через неделю меня вызвали в штаб батальона. С вещами. Это было что-то новенькое. Комбат приказал прибыть в кабульский Теплый Стан. С ЦБУ (центра боевого управления) 181-го полка связаться с начальником штаба армии генералом Грековым. Доложить о прибытии. Дальше я поступаю в его распоряжение. Мне сообщили позывные штаба армии и начальника штаба. И пожелали доброй охоты. У нас в племени так желают удачи. Доброй охоты на новом пути.
Я взял все свои вещи. Их у меня было совсем немного: автомат, блокнот со стихами и две гранаты Ф-1. За долгую офицерскую службу большего накопить не получилось. Правда, у меня еще была зубная щетка и бритвенный станок. Но не хотелось быть Плюшкиным. Их можно было купить в любом магазине военторга. Я оставил их на Тотахане. Всегда нужно что-то оставлять. Чтобы потом можно было вернуться. Есть на войне такая примета.
На попутной колонне добрался до Теплого Стана. С ветерком, менее чем за час. Колонна принадлежала ВАИ (военной автоинспекции), они всегда катались довольно быстро. И так же быстро связался со штабом армии. На ЦБУ стояла засекречивающая аппаратура связи (ЗАС), поэтому говорить можно было открытым текстом. Милый женский голос поинтересовался, кто беспокоит генерала, начальника штаба армии? Я постарался показаться таким же милым:
– Старший лейтенант Карпов. Из 180-го полка. Ответ не заставил себя долго ждать:
– Послушайте, лейтенант, не морочьте мне голову!
Связь была прервана. Видимо, девушка-радиотелефонист и не подозревала, что в нашей армии служат не только генералы и полковники, но даже и лейтенанты. Видимо, начальник штаба армии общался с лейтенантами нечасто. В течение четырех часов я с большим или меньшим успехом связывался с узлом связи штаба армии. На вопрос «Кто я?», отвечал неизменно: «Старший лейтенант Карпов. По приказу начальника штаба армии…». Меня ласково и не очень посылали по разным адресам. Адреса были разные, но направление, в целом, одно. Я прекрасно понимал, что достаточно представиться хотя бы подполковником. Но я не мог говорить неправду. Я не был подполковником.
– Послушайте, лейтенант, прекратите засорять эфир!
– Во-первых, я не лейтенант, а старший лейтенант…
– Ну это в корне меняет дело. Тогда соединяю.
Логика, которой придерживается при этом радиотелефонистка, мне совершенно непонятна. Хотя едва ли она существует, женская логика.
Я докладываю Грекову о прибытии. Как ни странно, он помнит о каком-то старшем лейтенанте. В ответ генерал говорит, что сейчас за мной приедут. Я вышел к контрольно-пропускному пункту и начал мечтать о том, как за мной приедет длинноногая блондинка в шикарном мерседесе. Мы поедем на пустынный пляж, и… Представить, чем мы будем заниматься на безлюдном пляже, я не успел. Из-за угла здания появился УАЗик с двумя здоровыми бугаями в афганских национальных одеждах. На УАЗике тоже были афганские номера. Фальшивые, почему-то сразу же подумал я. Номера фальшивые. Потому что уж очень фальшиво выглядели эти двое в афганских национальных одеждах. С замашками средиземноморских пиратов. С рязанскими физиономиями, на которых откровенно сияли хитрющие улыбки. Одежды можно было сменить, а такие улыбки никуда не спрячешь. Они как визитная карточка.
– Карпов?
– Я.
– Садись. Поехали.
Желания куда-либо ехать с этими подозрительными личностями у меня не было.
– Никуда я с вами не поеду.
Пиратов мой ответ немного развеселил. Они ни на мгновение не сомневались, что поеду. Живой или мертвый. Это уж как получится. Но поеду. Через мгновение я уже сидел в салоне автомобиля. А УАЗик стремительно удалялся от пункта постоянной дислокации 181-го мотострелкового полка.
Мы летели по вечерним кабульским улицам. Афганские полицейские стыдливо отворачивались при виде нашей машины. На постах ВАИ офицеры тоже не смотрели в нашу сторону. Это могло означать только одно: все они знали, что это за машина.
Почему-то эта мысль меня совсем не грела. Меня радовало другое. Пока что я был жив, и улицы, по которым мы ехали, были мне знакомы. Это была дорога к моему полку. Но до полка мы не доехали. Свернули к штабу армии. «Генерал Греков. Меня везут к нему», – мелькнуло в голове. Но я снова ошибся. Не доезжая до штаба армии, мы свернули направо. Заехали в железные ворота. На воротах не было никаких традиционных табличек. Ни номера части, ни номера полевой почты. Даже звезды не было на воротах. Лишь за забором в небо тянулись антенны дальней связи. И первый человек, которого я увидел за забором, был в советской военной форме.
Старший лейтенант торопливо протянул мне руку.
– Валера Ромашов. С приездом. Пойдемте быстрее. Ротный уже заждался.
Слова эти были как бальзам на мою бедную душу. Мои пираты хитро переглянулись друг с другом и пожелали мне удачи. Когда они отъезжали, я услышал, как один сказал другому: «Номера поменяй!». Бальзам с моей души начал постепенно улетучиваться. Куда это меня занесла нелегкая?
– Отдельная рота специального назначения. Я – ее командир. Лукьяненко Дмитрий Иванович, будем знакомы. Майор подвел меня к штабной карте:
– Выезжаем завтра в три. Твоя задача – здесь. (Он показал какое-то место на карте.) Здесь и здесь минные поля. Туда не суйся. Соседи: здесь будет сидеть Николай со своими, здесь – Толя. Дальнейшую задачу получишь на месте. В двадцать часов – совещание. Не опаздывай. Валера, покажи Сергею его комнату.
Это уже было лишним. Ведь до начала совещания оставалось не более получаса. А до выезда на операцию – всего семь часов. В моей жизни не было еще столь кратких инструктажей и постановок задач. Я чувствовал себя последним папуасом. Я абсолютно ничего не понял из того, что мне сказал новый ротный. Нет, визуально я, конечно же, представлял, где будет сидеть какой-то Николай. А где Толя. Где находятся минные поля. И где должен находиться я сам. Я только не знал координат этого места и своей задачи. Оставалось надеяться, что все это я узнаю на совещании.
Старший лейтенант Валера Ромашов оказался зампотехом роты и прекрасным собеседником. Он показал мне мою комнату. Место, где можно было поставить мой автомат. И проводил в штаб. На совещание. За все это время он не произнес и пары слов. Валера был прекрасным собеседником. Удивительно интеллигентным и мягким. Я это чувствовал по его глазам. Я видел, как хочется ему поболтать со мной. Узнать последние московские новости. Но, видимо, в роте разговорчивость считалась не самым лучшим человеческим качеством, непозволительной роскошью. Валера крепился из последних сил. Приходилось принимать новые правила игры и мне. Хотя вопросов у меня было куда больше, чем ответов на них. Вся надежда была на совещание. Мы зашли в штаб.
Два шестиметровых металлических контейнера, составленных в длину, служили верой и правдой штабом отдельной роты специального назначения. Вдоль стен на скамейках и стульях расположились офицеры и прапорщики роты. Их оказалось неожиданно много. Более тридцати человек. Были среди них и два моих пирата. Одежда у всех была разношерстной. Брезентовые штормовки и длинные афганские рубахи. Незнакомая мне форма и комбинезоны песочного цвета. Знаков различия не было ни у кого. Кроме ротного. Он единственный был в советской военной форме. Нет, вместе с Валерой их было теперь двое.
Совещание тоже не дало ответов на мои вопросы. Кроме одного. Раз задача на предстоящие боевые действия мне не уточнялась, значит, она того и не стоила. И не стоило бежать впереди паровоза.
Совещание также не отличалось особой продолжительностью. Дмитрий Иванович сказал, что в роту прибыл новый офицер. Показал рукой на меня. На этом совещание плавно перешло в собрание офицеров и прапорщиков. Вести его ротный предложил председателю собрания. Старшине роты старшему прапорщику Скалянскому. Со скамейки поднялся один из моих пиратов. Пересел за двухтумбовый стол командира роты.
– Ну что, товарищи офицеры и прапорщики, в роту прибыл новый офицер. Старший лейтенант Карпов из сто восьмидесятого полка. В Афганистане с августа 1986-го. У кого будут какие вопросы?
Кто-то из сидевших в первом ряду задумчиво произнес:
– Завтра в бой. А вдруг он трус?
Я не знал, вопрос это или «тихо сам с собою я веду беседу»? Нужно ли на него отвечать или нет? В небольшой картонной коробке на Тотахане осталась моя медаль «За отвагу». Нет, трусом я себя не чувствовал. Но в этот момент почему-то малость дрейфил. Меня брали на новую работу. Нужно было только сдать необходимые для этого экзамены. Вот я и боялся, что случайно их сдам. И что меня возьмут на работу на этот пиратский корабль. Мне это было совершенно ни к чему. Меня и на Тотахане неплохо кормили.
Я не знал, что за вопросы мне будут сейчас задавать. В голову лезли мысли о тактико-технических характеристиках различных образцов техники и вооружения. Как отечественных, так и иностранных. И еще какие-то остатки знаний, полученных в военном училище.
Второй пират подал голос откуда-то из дальнего угла.
– Да чего ты тянешь, Колян. Какие там вопросы?! Давай, наливай!
По оживлению присутствующих я понял, что именно этой команды все давно уже ждали. До начала операции оставалось менее семи часов, а мы были еще ни в одном глазу. Судя по всему, в чем, в чем, а в медлительности Николая упрекнуть было нельзя. Отработанным до совершенства движением он поднял крышку стола. Как по мановению волшебной палочки в руке у него появилась литровая алюминиевая кружка. Но это были еще только цветочки!
В каждой тумбе стола стояло по 38-литровому бидону. Две тумбы. Два бидона. Николай откинул крышку одного из них и зачерпнул из него чуть более полкружки прозрачной, как слеза, жидкости. С хитрющей, пиратской улыбкой протянул кружку мне.
Птица-говорун отличается умом и сообразительностью. Говорить в этой ситуации мне ничего было не надо. Я сразу же догадался, что нужно немного отпить из кружки и передать ее дальше по кругу. Вот только запах жидкости ввел меня в чувство легкого уныния.
Конечно же, в Союзе я частенько разминался пивом. С друзьями мы проводили мероприятия и с более крепкими напитками. Но неразбавленный медицинский спирт был явно не из моей весовой категории.
Отступать было некуда. Из курса средней школы я помнил, что перед глотком надо задержать дыхание. Не помнил только, зачем. И не знал, отпить немного – это сколько?
Но не случайно птица-говорун отличается умом и сообразительностью. Я решил действовать по обстановке. По реакции зала, другими словами. Отпил глоток. По ожидающим глазам окружающих понял: мало. Еще глоток…
– Ну, давай быстрее, не задерживай посуду!
Страшная догадка осенила меня. Но это же просто невозможно! Выпить столько невозможно. Одновременно с вливающимся в меня спиртом глаза мои вылезали от ужаса из орбит. Что творю?! Я протянул пустую кружку Николаю.
Откуда-то из глубины сознания пришел чей-то голос.
– Свой парень. Сработаемся.
Ну вот это едва ли! Работник из меня теперь никудышный. Совсем никакой работник. Я присел на ближайший ко мне пустой стул. Кажется, на меня никто больше не обращал никакого внимания. Теперь я был свой. Меня приняли на работу. Правда, как всегда, забыв при этом поинтересоваться моим желанием. Как всегда, оно никого не интересовало.
Никто больше не сомневался в моей смелости. Все понимали, что в бою я не струшу. Не смогу струсить. Физически не смогу. Ничего не смогу. Даже струсить. Ближайшие сутки как минимум.
У меня хватило ума и сил попросить Валеру проводить меня до моей комнаты. Значит, я еще что-то соображал. И ноги мои еще работали. Раз я смог добраться до комнаты без посторонней помощи. Но я понимал, что это ненадолго. Иногда я бываю удивительно догадливым. Буквально через мгновение я отключился.
А еще через мгновение пришел в себя. Между двумя этими мгновениями прошло около суток.
Я лежал в небольшой ложбинке на горном склоне. На экспериментальной плащ-палатке. Одна половина ее представляла собой надувной матрац. Второй половиной можно было укрыться. Рядом лежал, аккуратно свернутый, спальный мешок. За ним – РД (рюкзак десантный). И радиостанция Р-255. В бок впивался ствол моего автомата. А перед самым моим носом лежала кем-то заботливо наполненная водой полуторалитровая пластмассовая фляга. Тот, кто все это укладывал, знал, что понадобится мне в первую очередь.
Я повернул голову в другую сторону. Там лежал мой подсумок с гранатами и совершенно замечательный брезентовый лифчик. Из его кармашков торчало несколько автоматных магазинов, четыре гранаты, два сигнальных дыма и два огня. Это был чей-то поистине царский подарок. Над головой была натянута маскировочная сеть.
Кто-то заботливо и аккуратно оборудовал мою огневую позицию. Обустроил и тщательно ее замаскировал. Я не знал, кто бы это мог быть. Но одно знал точно – это был не я.
Самое забавное, что я ничего не помнил о прошедших сутках. Совершенно ничего. Ни как мы добирались, ни как поднимались на горку. Наверное, мне должно было быть стыдно. Но стыдно мне не было. Мне было никак.
Рука дотянулась до фляжки. Какие все-таки классные ребята эти спецназовцы. Все предусмотрели. Обо всем подумали. Чей-то заботливой рукой уложенная перед моим носом фляжка с водой возвращала меня к жизни. Голова гудела, как набатный колокол. Но хмель уже начинал выветриваться. Чистый горный воздух творил чудеса. Интересно, как они меня сюда подняли?
Я осмотрелся по сторонам. Вокруг не было видно ни души. Но я почувствовал, что склон живой. Где-то на нем спрятались люди. Просто я их не видел. Все очень просто. Ты можешь и не видеть суслика. А он есть!
Полуторалитровая фляжка опустела подозрительно быстро. Нет, не только красота – страшное оружие. Спирт куда страшнее. После его употребления не только сам выпадаешь из времени и пространства. Но и вода в твоей фляжке куда-то испаряется. В кармане нашелся небольшой клочок бумаги и огрызок карандаша. Пока не стемнело, я успел набросать несколько строчек:
Сидя на вершине горы,
Бросая камушки вниз,
Я снова думал о ней.
О той, с которой дружил.
Дружил когда-то давно,
Но сколько раз изменял.
Я от нее уходил,
Я о ней забывал.
На вершине горы
В предрассветной мгле
Я снова думал о ней,
О капле чистой воды.
Но фляга была пуста.
И горный кряж впереди.
Привал через два часа.
И нужно было идти.
Мне вдруг подумалось, что это очень здорово, что мне никуда не надо идти. Лежать у меня получалось гораздо лучше. В сумерках недалеко от моей позиции я почувствовал какое-то движение. Не увидел, не услышал. Просто почувствовал. Пододвинул автомат поближе. Кого там несет нелегкая? Это был один из моих пиратов. Старшина роты Коля Скалянский. Вместо автомата в руках у него был модернизированный пулемет Калашникова под патрон образца 1908 го да. В его руках он казался игрушкой. Но я догадался, что эта игрушка была у старшего прапорщика любимой.
– Ну как ты там, разведчик, живой?
– Кажется, да. – В своей живости я пока еще не был уверен.
– Ничего, Серега, к утру полегчает. Перед рассветом под нами пройдут две машины. Толины ребята их перехватят. Наша задача: отсечь незваных гостей. Если таковые появятся. После этого мои ребята зачистят площадку. Прикроешь их. Затем сматываемся. Наша броня вон за тем склоном. Туда и отходим.
Все встало на свои места. Вот и она, моя задача. Раньше меня в нее не посвящали по одной простой причине. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы догадаться, что после вливания в коллектив в течение суток никакие задачи мне не понадобятся. Вот меня и не озадачивали понапрасну. Психологи! Или, может быть, я был не первым, кто вливался в этот сплоченный, славный коллектив?! Это была моя первая трезвая мысль за день.
На прощание Николай сказал что-то о сухом пайке. Это было кстати. Весьма кстати! Я дотянулся до рюкзака.
Уж что-что, а повеселиться я люблю. Особенно поесть. В рюкзаке лежали два горно-зимних сухих пайка. Четырехсотграммовые банки с овощами мы обычно в горы с собой не брали. Ограничивались лишь стограммовыми банками тушенки, сосисочного фарша, печеночного паштета и сгущенного молока. Сок виноградный или яблочный и суп «Особый» с рисом и черносливом брали всегда. В этот раз сухой паек был укомплектован на все сто. Галеты, карамель. Даже спички и витамины ребята не выбросили. И совершенно напрасно. Понимаю, меня, невесомого и легкого, поднять на горку. Рюкзак, оружие, спальный мешок, маскировочную сетку – куда ни шло. Но тащить наверх мои спички и витамины – настоящее пижонство. Поднимать такую тяжесть! На горку. Нет, такого авангардизма я не понимаю.
Перед самым рассветом в наушниках радиостанции раздалось два щелчка. Я не знал, что это означает. Скорее всего, наблюдатель заметил приближающиеся машины. Через мгновение на дороге мелькнул чей-то силуэт. И сразу же исчез. На дороге остался какой-то предмет. Старый трюк! Перед рассветом духи обычно передвигаются с выключенными фарами. Любой предмет на дороге, неожиданно появляющийся перед капотом машины, заставляет резко сбрасывать скорость. В сумерках сложно своевременно оценить размеры и опасность этого предмета. Водители предпочитают не рисковать. О том, что будет дальше, подумать они, как правило, не успевают.
Я не ошибся. Из-за поворота действительно выскочили две машины. Кажется, «Тойоты». С выключенными фарами на очень приличной скорости. И сразу же резко затормозили. В скрипе тормозов два слабых щелчка были практически не слышны. Из двух стволов АКМСН (автомат Калашникова модернизированный, со складывающимся прикладом и креплением для ночного прицела) вылетело две пули. Через приборы бесшумной беспламенной стрельбы. Пороховые газы ослабленных зарядов специальных патронов отбросили в крайнее заднее положение затворные рамы. Вылетели стреляные гильзы. Затворы захватили очередные патроны и начали движение вперед. К патроннику. Стреляющие подобрали гильзы и прильнули к НСПУ (ночным снайперским прицелам универсальным) в готовности подкорректировать стрельбу.
Машины продолжали движение, когда к ним метнулось несколько теней. На ходу открылись двери, что-то выпало из машин. Двери закрылись, и машины продолжили свое движение.
В эфире раздался голос Николая:
– Работаем.
А я-то думал, что работа уже закончилась. Я ошибся. Закончился захват. Работа только началась. Необходимо было зачистить площадку. Другими словами, убрать следы работы группы захвата и нашего пребывания.
Немного рассвело. В легкой дымке было видно, как спецназовцы оттащили два трупа (а это их выбросили из машин) к каменистой осыпи. Положили их в заранее подготовленную яму и сдвинули несколько камней. Осыпь пришла в движение. Несколько тонн гравия навсегда укрыли то, что еще несколько минут назад было людьми. Внимательно осмотрели площадку и подобрали предмет, который сыграл такую злую шутку с водителями. Это была обычная картонная коробка из-под сухого пайка.
Мы подобрали свое снаряжение, рюкзаки, маскировочные сети. И, прикрывая друг друга, отошли к месту сбора. Кто был в тех машинах, я так и не узнал. Да это было и не важно. Правда, в расположении роты Валера Ромашов показал мне маленькую игрушку, из-за которой мы рисковали сегодня своими жизнями. Небольшая пластмассовая коробочка, похожая на фотоаппарат-мыльницу. С солнечной батареей. Он назвал ее фотоэлементом. Сказал, что солнечная батарея предназначена для подзарядки аккумулятора. Если аккумулятор разрядится ниже допустимой величины, устройство подаст сигнал на самоликвидацию.
Сама эта игрушка позволяет замкнуть электрическую цепь при появлении силуэта человека на удалении до пятнадцати метров от нее. Специалисты говорят, что в этом фотоэлементе есть электронное запоминающее устройство. Позволяющее закладывать в память изображение конкретного человека. В качестве боевого элемента используется английская мина «Клеймор» – аналог нашей МОН-50. Страна-изготовитель фотоэлемента пока не известна. Пока.
Да, ради такой игрушки стоило рисковать. С такими технологиями мне сталкиваться еще не приходилось. Да и слышать о таких игрушках тоже. Все это было довольно круто!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.