Немцы напали на санбат Рассказ военврача В. Сомовой

Немцы напали на санбат

Рассказ военврача В. Сомовой

Горячий ветерок время от времени приподнимал нижний край брезента, и в палатку врывался солнечный свет. Он выхватывал из полумрака помещения с десяток носилок, на которых лежали раненые-грудники. Я уже осмотрела их, и они потоком отправлялись в хирургическую палатку, где без устали на двух столах трудились хирурги.

Раненый терял последние признаки жизни. На его груди против самого сердца зияла кровоточащая рана. Носилки, на которых он лежал, стояли на земляном полу в малой медицинской палатке, у стены против входа. Стоя на коленях, я склонилась над ним и с помощью допотопной, чеховских времен деревянной трубочки вслушивалась в угасающие удары сердца, исчезающее в легких дыхание. Без каких-либо рентгеновских аппаратов, анализа крови и других диагностических мероприятий я должна была срочно сделать заключение: вскрывать или не вскрывать ему грудную клетку, что у него — непроникающее ранение сердца или глубокое проникающее повреждение, требующее вскрытия грудной клетки и ушивания сердца? А может, раненому уже ничем не поможешь? Велика ответственность врача-терапевта, от точности его диагноза зависят жизнь и смерть раненого, но решается не только судьба человека, а и моя собственная: будет спасен человек или посмертное вскрытие покажет ошибку врача. К счастью, за три года пребывания на фронте я ни разу не ошиблась. На мое имя приходили хвалебные письма профессоров из Москвы и Ташкента, где долечивались мои раненые и больные солдаты. Ученые восхищались, как можно с помощью одной только деревянной трубочки, да еще во фронтовых условиях, поставить точный диагноз ранения или заболевания сердца. Эти письма замполит командира нашего 106-го медсанбата тут же относил в политотдел дивизии, ко мне они уже не возвращались.

Не успела я до конца осмотреть последнего раненого, как у меня за спиной с шумом поднялся входной брезент и в палатку ворвался запыхавшийся человек. Несколько секундой всматривался в темноту помещения, ничего не различая после солнечного света. Оторвав от уха трубочку, я решила сделать грубияну внушение и выдворить вон. Повернулась к вошедшему, и в этот момент шевельнулся полог палатки, в мелькнувшем свете я увидела немецкого солдата и тут поняла, что вошедший — немец! Он был в темной униформе, с закатанными выше локтя рукавами, его худощавое, бледное лицо показалось мне знакомым, он был похож на того пленного немца, которого еще на Украине я лечила в санбате от дизентерии, тот немец был настолько благодарен мне, что приглашал после войны обязательно посетить богатое имение его отца в Германии. Но это был не тот немец! Хотя-фашист немного адаптировался в темноте, меня он пока не заметил, но хорошо рассмотрел стоявшие у его ног носилки с ранеными и тут же принялся неистово расстреливать их из автомата. От первых же громких выстрелов мне стало плохо, и я без чувств свалилась на левый бок. Но вскоре пришла в себя. Немец сноровисто продолжал стрелять. Я быстро выкатилась под полог палатки наружу и бросилась бежать между другими палатками в лес, на опушке которого располагался наш санбат. Из всех палаток доносилась приглушенная автоматная стрельба. Вдруг прямо передо мною, за ближайшим кустом, раздались резкие, до боли в ушах, выстрелы. Это другой фашист расстреливал лежавших меж кустов наших раненых, которые еще не были осмотрены. Метнувшись в правую сторону, я заметила лежавшую на сосновой игольчатой подстилке еще одну группу раненых. Люди с передовой, привыкшие к близким выстрелам, не обращали внимания на стрельбу, да и не до нее им было.

— Товарищи, — тихо крикнула я, — разбегайтесь, кто как может, немцы расстреливают раненых!

Только один солдат с перевязанной головой обратил внимание на мой призыв и попытался подняться на ноги. Остальные, более немощные, продолжали недвижно лежать на месте.

— Да расползайтесь же вы! Вас же сейчас перебьют всех! — громким шепотом устрашаю раненых. Но без толку.

Помогаю раненному в голову солдату удержаться на ногах, и мы вместе поковыляли за соседний куст. Вслед тут же пронеслись пули, но ни одна не задела нас, мы упали на землю и быстро по-пластунски поползли в гору, в глубь леса.

Через несколько минут, когда внизу стихла стрельба, уверившись, что немцы исчезли с территории санбата, но все же оставив раненого под кустом, я стала осторожно спускаться к палаткам. В нескольких шагах в траве лежал с остекленевшими открытыми глазами наш врач-эпидемиолог, автоматная очередь прошила ему всю грудь; чуть поодаль, тоже неживые, лежали в неестественных позах две операционные медсестры.

Из леса стали собираться уцелевшие медики и раненые. Потери были большие. Погибли почти все тяжелые раненые. Пожилых солдат-санитаров немцы расстреляли всех до единого, они, как и все мы, были безоружны: свои винтовки санитары, как обычно, сняли из-за спины, поставили в кустах, чтобы не мешали им в быстрой работе.

Быстро придя в себя, врачи и медсестры стали выискивать в санбате и вокруг выживших и вновь израненных людей. Мучил вопрос: что же случилось, как немцы могли оказаться в тылу дивизии и внезапно напасть на санбат?..

Ряды военнослужащих санбата после налета фашистов значительно поредели, а с передовой прибывали все новые и новые раненые. Пришлось очень трудно. Хорошо еще, что уцелели оба ведущих хирурга, и конвейер обработки раненых заработал как всегда: приемное отделение, сортировка, терапия, хирургия…

Позднее мы узнали, что немцы из Заечара прорывались к своим, потому и ушли так быстро. Но вырваться из окружения им нё удалось. Узнав о зверствах, учиненных фашистами в нашем санбате, части нашей дивизии с особой беспощадностью уничтожили их.