Национальные интересы и интервенции

Национальные интересы и интервенции

Кристофер Пол в своей книге, посвященной политике принятия решений по военным интервенциям США, убедительно показывает, что зачастую никакой необходимости для осуществления агрессивных действий в отношении другой страны попросту не было.[16]

Он предлагает рассмотреть Доминиканскую Республику, Гаити, Гренаду и Панаму.

«Между 1960 и 1965 годами Соединенные Штаты использовали полный набор инструментов своей внешней политики против Доминиканской Республики. Американские действия включали в себя дипломатические протесты, экономическое давление, тайные покушения и открытое военное вмешательство. Америка вложила в Доминиканскую Республику значительные инвестиции, в том числе в сахарную промышленность. Доминиканский случай иллюстрирует гораздо более ясно, чем пример Кубы, превосходство общих политических целей в американской внешней политике. Он также иллюстрирует на примере действий американцев в Гватемале те заблуждения, которыми были поражены американские политики. Одним из признаков их одержимости идеологической стороной внешней политики была тенденция преувеличивать опасность коммунистического проникновения», – так писал Стефан Краснер в 1978 году.[17]

Кристофер Пол считает, что главным мотивом для вмешательства был страх того, что коммунисты возьмут власть в стране. Вероятность такого захвата не была особо высокой, но дело заключалось в том, что Карибский бассейн относился к «важным территориям» и входил в сферу влияния США. Хотя сама Доминиканская Республика едва ли могла рассматриваться как угроза, но против распространения коммунизма сошлись все три американских национальных интереса. Любопытно, что «профилактика коммунизма», активно обсуждаемая во внутренних дискуссиях политиков, принимающих решения, не была включена в заявления, оправдывающие вмешательство.[18]

Единственным жизненно важным заявленным интересом США была защита американских граждан, чьи интересы уже были защищены при завершении этапа эвакуации задолго до того, как более десяти тысяч американских солдат высадилось на острове.

Ученые Фред Гофф и Майкл Локер предлагают более приземленный экономический взгляд на произошедшее, заявляя, что «значительное количество богатейших людей с финансовыми, правовыми и социальными связями с комплексом сахарной промышленности на Восточном побережье Доминиканской Республики находилось во всех верхних эшелонах правительства США».[19]

К угрозе коммунизма, которая представляла угрозу американскому бизнесу в этой стране и угрозу нестабильности, которая также препятствовала бизнес-интересам, добавилась правдоподобная угроза для американских граждан в Доминиканской Республике, что в общей сложности оказалось достаточным, чтобы спровоцировать военное вмешательство.

Государственные деятели, принимавшие решения, и аналитики знали, для чего нужно было вмешательство, – это была, прежде всего, антикоммунистическая интервенция. Общественность в значительной мере подозревала это, но администрация Белого дома сделала ошибку (по собственному признанию), пытаясь объяснить ситуацию иным образом.[20]

Удивительно, но во многом рассчитываемый президентом национальный интерес (страх коммунизма) был очень близок к основной идее общенационального интереса. Своими заявлениями, основанными на национальном интересе легитимации, который был далек как от национального интереса президента, так и от общенационального интереса, президент Джонсон вызвал значительную критику.

Краткосрочный успех операции поставил под сомнение любые оспаривания национальных интересов. Интервенция закончилась успешно, порядок был восстановлен, дружественный режим – возвращен, а солдаты ушли. Публичные дебаты по национальным интересам были прикованы к политике в отношении Вьетнама, а не к доминиканской интервенции, которая в глазах большинства американцев стала историей, не успев начаться.

Гренада не представляла никакой угрозы интересам США. Однако со стороны администрации президента это воспринималось как угроза для тысячи американских студентов-медиков. Кристофер Пол считает, что лучше всего эту интервенцию можно описать как оппортунистическую попытку избавиться от местного правительства левого толка, которое раздражало (и ничего больше) администрацию, в частности президента Рональда Рейгана.

Интервенция соответствовала, как было заявлено, национальным интересам США по двум причинам: во-первых, для защиты американских студентов-медиков, а во-вторых, из-за необходимости выполнить обязательства США по поддержке союзников в Карибском бассейне. В Конгрессе имелась значительная оппозиция проведению операции в октябре 1983 года и ее оправданию. Однако узаконивание национальных интересов в конечном счете произошло, чему способствовало апеллирование к общенациональному интересу.

Американские интересы в Панаме в 1989 году определить легко. Первое и самое очевидное – это Панамский канал. Сохранять его в надежных руках всегда было важной задачей для обеспечения региональной стабильности и поддержания торговли. Другие американские интересы включали: сохранение жизни и благосостояния большого числа американских военнослужащих и их семей, дислоцированных в Панаме.

Наконец, прямые инвестиции США в страну были (и остаются) весьма значительными.

Угроза этим интересам со стороны режима Норьеги была незначительной, но воспринималась как постоянно возрастающая. В выстраивании национальных интересов президента гораздо более существенную роль сыграла угроза Норьеги для репутации и самолюбия президента Джорджа Буша-старшего. Заявления, узаконивающие национальные интересы США, опирались на несколько факторов: во-первых, быстрое вмешательство как ответ на эскалацию напряженности в Панаме, связанной со смертью лейтенанта ВМС США; во-вторых, то, что интересы в Панаме, которые давно считались важным компонентом национального интереса, были под угрозой; и, в-третьих, потому, что лично Норьега был плохим персонажем. Эти заявления для легитимации в целом были восприняты, так как стыковались с общенациональным интересом; интервенция нашла поддержку внутри страны. Однако на международном уровне вмешательство воспринималось как неприкрытая агрессия.

В случае с Гаити было идентифицировано несколько американских интересов в этой стране, но ни один из них не рассматривался как имевший жизненно важное значение в соответствии с общенациональным интересом. Главным интересом и основным мотивом в президентских расчетах для вмешательства была Флорида и, в частности, поток беженцев из Гаити и их влияние на экономику Флориды и политическую ситуацию в стране в целом. Второй основной круг интересов относился к американским ценностям продвижения демократии и прав человека в мире, особенно у соседей США. Окончательным интересом были предвыборные обещания Клинтона, которые включали изменение политики его предшественника в отношении беженцев и стремление вернуть к власти гаитянского президента в изгнании Жан-Бертрана Аристида. «Стратегические и экономические интересы не являлись движущей силой для вмешательства. Отсутствие таких интересов побудили общественность США, республиканцев и Пентагон противостоять интервенции, и помощники Клинтона делали акцент на идеологию и осуществимость, а не на необходимость усилий для оправдания».[21]

Интервенция была узаконена под видом международной социальной (гуманитарной) работы, а степень ее соответствия американским национальным интересам после окончания холодной войны была под вопросом.

Стало очевидно, что в США наметился серьезный кризис в отношении национальных интересов. Не случайно один из проницательных американских политологов Стивен Уолт назвал свой комментарий в издании Foreign Policy по отношению к Сирии: «Мы идем на войну, потому что не можем остановиться».[22] Уолт отмечает, что в этом случае отсутствует поддержка американской общественности, и никто не может четко очертить жизненно важные интересы США в данном конфликте. Есть только дутый престиж, в том числе в отношении военной мощи США, который и пытается поддержать Барак Обама. Не менее интересно его мнение об участии США в «бессмысленных конфликтах». Он называет пять причин этого участия.

1. Потому что США могут вести войны, а концентрация военной власти находится в руках президента.

2. Потому что США не имеют серьезных врагов. Страна находится вне опасности от серьезных внешних угроз, но американцы любят отправляться за границу «в поиске монстров для уничтожения» (которых нет). Уолт также задается вопросом: почему необходимо тратить время и деньги на такие проекты, как крестовый поход против Ливии? И дает на него ответ: «даже если он не имеет стратегического смысла, исключительное геополитическое расположение подталкивает нас совершать такие вещи».

3. Все вооруженные силы построены на добровольной основе.

4. Внешняя политика США строится по принципу «нужно что-то делать». В Вашингтоне среди тех, кто занимается внешней политикой, доминируют неоконсерваторы (открыто провозглашающие необходимость экспорта «свободы») и либеральные интервенционисты, которые всегда рады применить вооруженную силу для решения какой-либо проблемы.

5. Власть объявлять войну принадлежит Конгрессу, а не президенту, однако эта власть узурпирована со времен Второй мировой войны. Система «сдерживаний и баланса», которая прописана в Конституции, более не действует, и это означает, что право применения вооруженных сил перешло исключительно к президенту и кучке его амбициозных советников.[23]

Также нужно отметить, что за последние 15 лет произошли существенные изменения в процессе принятия решений относительно применения вооруженных сил США. Администрация Буша инициировала принятие трех указов, а администрация Обамы выпустила еще три дополнительно. Половина из них действует до сих пор. В 2001 году Буш издал указ, где говорилось, что США могут «применять вооруженную силу против тех, кто ответственен за осуществление нападения на США». В 2002 году было подписано распоряжение о применении вооруженных сил против Ирака, которое действовало до 2011 года. Следующий акт авторизировал нанесение авиаударов в Пакистане в 2004 году, и он действует до сих пор. В 2007 году, практически сразу же после вступления в должность президента США, Барак Обама распорядился обеспечить размещение сил специальных операций, применение беспилотников, нанесение авиаударов и отправку военных советников в Сомали. Он действует до настоящего времени. Два других указа имели временное действие. Это осуществление военных действий и авиаударов в Ливии в 2011 году и размещение вооруженных сил в Мали в 2013-м.[24]

В целом мы видим, что национальные интересы могут быть как прикрытием для самодурства (что очевидно в случае действий администрации Рейгана в отношении Гренады), так и быть связанными с крупным бизнесом. Второй вариант в таком случае должен быть сигналом для многих государств не пускать американский капитал в свою страну, потому что под надуманным поводом защиты американского бизнеса при определенных условиях Вашингтон может начать военную агрессию, а по ее завершении еще и потребовать контрибуцию от ограбленной и разрушенной страны-мишени.

Итак, мы немного прояснили вопрос национальных интересов США. Теперь необходимо перейти к стратегии. Американский стратег Джон Коллинз заметил, что «стратегия – это игра, которую может сыграть любой, но это не та игра, которую кто угодно может сыграть хорошо. Только наиболее одаренные участники имеют шансы получить приз».[25] Очевидно, что стратегия как игра не существует в единственном виде. Есть военно-политическая стратегия, есть чисто военная; существуют стратегии для разных видов войск и регионов. Крайне показательно, что в США в последнее время модернизируют свои многочисленные стратегии, адаптируя их к новым условиям. И России в этих документах отведено далеко не последнее место.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.