Г. А. Потемкину

3 октября 1787 года, к[репость] Кинбурн

Батюшка Князь Григорий Александрович! Простите мне в штиле, право силы нет, ходил на батарею и озяб. Милостивое Ваше письмо получил. Ей-ей, всякий день один раз к Вашей Светлости курьера посылал.

Флот наш, Светлейший Князь, из Глубокой вдалеке уже здесь виден. О! коли б он, как баталия была, в ту же ночь показался, дешева б была разделка. Кроме малого числа, все их морские солдаты были на косе против нас, только и тут им мало выигрышу; ночью ближние казачьи к ним на косе пикеты не видали, чтоб кто ни есть из оставших перевозился. Рано днем, по большей мере, перевезлось сот 6–7. Тут натурально и раненые; какие же молодцы, Светлейший Князь, с такими еще я не дирался; летят больше на холодное ружье. Нас особливо жестоко и почти на полувыстреле бомбами, ядрами, а паче картечами били; мне лицо все засыпало песком, и под сердцем рана картечная ж. Хорошо, что их две шебеки скоро пропали, а как уже турки убрались на узкий язык мыса, то их заехавшие суда стреляли вдоль на нас по косе еще больнее. У нас урон по пропорции мал, лишь для нас велик, много умирает от тяжелых ран, то ж у них, и пули были двойные, в том числе у моего об[ер]-ауд[итора] Манеева вырезана такая пуля из шеи. Но, Милостивый Государь! ежели бы не ударили на ад, клянусь Богом! ад бы нас здесь поглотил. Адмиралу теперь лучше разделываться с оробевшими людьми.

Мой друг Иван Григорьевич тоже слаб, тошно мне было, как его было не стало, он меня покрепче. Реляция тихо поспевает; не оставьте, батюшка, по ней будущих рекомендованных, а грешников простите. Я иногда забываюсь. Присылаю Вашей Светлости двенадцатое знамя.

Нижайший Ваш, Милостивого Государя, слуга

Александр Суворов

Данный текст является ознакомительным фрагментом.