Часть третья Фон Манштейн. Прыжок через бухту времени

Часть третья

Фон Манштейн. Прыжок через бухту времени

Ему оставалось жить немногим более восьми месяцев, когда мы встретились в очередной раз.

Он сидел в глубоком кресле в галерее с колоннами на втором этаже своей роскошной виллы, выходящей в экзотический сад. Я расположился напротив. Его взгляд был сосредоточен и спокойно-суров, как это бывает у очень умных и много познавших людей. Иногда человек замолкал и как бы проваливался в прошлое, пытаясь еще раз пройти по той неровной дороге взрослой жизни, где остались следы его ног. Он говорил ровным, спокойным голосом, лишь редкие всплески высоких интонаций выдавали волнение, и тогда его глаза увлажнялись, человек замолкал, длил и длил меланхоличную паузу.

Уже давно было оговорено, что он ответит на мои вопросы, связанные с теми или иными событиями Второй мировой войны. Он не был простым смертным, раздающим интервью налево и направо; он вообще не давал никаких интервью, – это было одно из условий его выживания после той войны… Хотя, если откровенно, он написал книгу, толстый том, хорошо известный читателям, интересующимся военной тематикой. E. von Manstein. Verlorene Siege; Э. фон Манштейн. «Утерянные победы». Книга – тоже одно из условий… ее хорошо «подчистили» красные агитпроповцы. Хотя там многое отвечает событиям, но нет главного: за что и почему воевали, в частности, за что воевал представитель древнего аристократического рода, тот же генерал-фельдмаршал Эрих фон дем Манштейн. Но об этом знали те, кому положено знать то, что происходит на самом деле со всеми нами, со всем человечеством. Эти вершители Истории и направили меня – взявшегося тоже не с улицы – к человеку, чье имя останется на страницах истории военного искусства XX века. К человеку, искренне верящему, что он знает рецепт спасения великой и загубленной России, и так же искренне отдававшему свой талант во исполнение этой человечной мечты, чтобы с сотоварищами смести тех, кто покусился на святую Русь, на ее Императора и Царскую семью, на богатства огромной страны, ее недра, ее национальный генофонд… тех, кто самую процветающую страну мира низвел в убогую и забитую… превратив все уникальные сословия страны в одну рабскую общность презренных, ничего не разумеющих рабов химеричной, выдуманной идеи коммунизма.

Дав однажды согласие на то, чтобы подтвердить нужную миру версию о Второй мировой войне (неужели вы еще думаете, что дела мира вершат все без разбору политики всех стран, а не направляют по своему усмотрению единицы, составляющие Мировую Силу или Мировое Правительство?!), талантливый немецкий полководец нигде и никогда не упоминал о крестовом походе против еврейства, как и о причинах, вызвавших сей вынужденный поход. Только представьте себе: можно ли было на Нюрнбергском процессе тех лет громко, на весь мир, прокричать: мы шли уничтожать евреев, потому что вы хотите завоевать себе путем ассимиляции весь мир, и у вас это получается, хотя бы потому, что вы все тут собравшиеся: вы, допрашивающие, и вы, судящие нас, в большинстве своем – евреи; вы… победили! …Ну и кто бы в мире это тогда услышал, кто бы напечатал это в передовицах ведущих мировых газет?! Впрочем, те из немецких генералов и политиков, кто пытался это сказать честно и открыто, оказались на виселице, их имена и деяния были прокляты. (Тогда как те, кто уничтожал русскую нацию, миллионы русских людей, до сих пор значатся в… национальных героях.)

Позволим себе напомнить, что в 1920 году писал Уинстон Черчилль: «Этот мировой заговор опрокинуть цивилизацию и реконструировать общество на основе задержанного развития, злорадной зависти и невозможного равенства – постепенно вырастает… Нет необходимости преувеличивать участие в создании большевизма и русской революции этими интернациональными и, по большей части, атеистичными евреями. …Больше того, главное вдохновение и движущая сила исходит от еврейских лидеров». Впрочем, об этой опасности знали в начале XX века многие. Как были и те, кто понимал что же произошло с самой Германией и почему она воевала с коммунистической Россией… Да простят читатели за обилие цитат, но они, думается мне, лишь подтверждают горькие истины происходящего со всеми нами. «Убийцам последнего русского Царя и более шестидесяти миллионов (эту же цифру называет и известный русский социолог XX века Г. Климов и другие. – Авт.) его подданных было доверено подорвать и разрушить все то, что было создано за три тысячи лет до христианской и христианской цивилизации. Начиная с появления дьявольской коммунистической сущности… и до сих пор, ни одно правительство, ни один глава государства, ни один государственный деятель, не поставили своей целью и своей обязанностью защитить любой ценой от потери этого непоправимого и незаменимого векового наследства от выходок дикого зверя. Только одна Германия попробовала рискнуть и потеряла (выделено мной. – Авт.)» (Л. Н. Кей, Мировой заговор).

Мой немецкий собеседник, соотечественников которого в XX веке заставили возненавидеть на 1/6 суши, жил так, как и не снилось советским людям, возомнивших себя победителями… Он имел не только виллу, прислугу и охрану, но и свою личную разведку. Он был еще значим для тех, кто зная истины, считает весь остальной мир стадом баранов и кто разговаривает на равных только с умными, очень умными людьми… но – по определенным причинам – не представляющими опасность… Мне же волею судеб представилась уникальная возможность видеть воочию и общаться с талантливым полководцем и просто интересным человеком. И так как Черноморскому флоту, пожалуй, впервые за историю его существования, пришлось сражаться в основном с сухопутными силами противника (которыми командовал Эрих фон Манштейн), то и посмотрим на события глазами этого человека, которого советские люди называли врагом. Многое, сказанное им, было знакомо мне по книге, написанной самим фон Манштейном (кстати, мне пришлось изучить не только тот, что для широкой общественности, а и тот, первоначальный вариант, имевшийся в партийном сверхсекретном ведомстве, о существовании которого стараются умалчивать и сегодня), но многое стало откровением. Некоторые части диалога передаю почти дословно. (Для любителей истребовать письменные, видео– и др. доказательства отвечу: лично у меня их НЕТ и быть НЕ может.)

Сразу же оговорюсь, что в этой книге из наших диалогов я использую только то, что касается участия фон Манштейна в Крымской кампании 1941–1942 гг.

– Работая над Verlorene Siege, я попытался изложить ход боев 11-й армии и румынских соединений, в том числе и в Крыму, чтобы оставить память о моих доблестных товарищах, показавших в 1941–1942 годах чудеса храбрости и выдержки в почти непрерывных боях против практически всегда во много крат превосходящего противника. Поверьте мне, это было нелегко… Мои солдаты атаковали и преследовали противника всегда с несравненным наступательным порывом и стойко держались, когда обстановка становилась чрезвычайно сложной. Часто им приходилось выполнять невыполнимые задачи, да-да. Но они мужественно терпели и выполняли свой долг, и не роптали, когда по моим приказам их бросали с одного участка фронта на другой. Знаю, что приказы они выполняли с величайшим доверием ко мне, верой, что приму правильное решение, потому я всегда был уверен, что смогу положиться на моих солдат.

Крымская кампания 11-й армии заслуживает того, чтобы ее оценили и ее участники, оставшиеся в живых, и все те, кто так или иначе занимается то ли событиями Второй мировой войны, то ли исследованиями вооруженных сил Германии, то ли именно этой армией. Уникальность операций 11-й армии уже в том, что она имела возможность вести самостоятельные операции на отдельном ТВД. Армия была избавлена от вмешательства Главного командования сухопутных войск. В этой кампании на протяжении долгих 10 месяцев непрерывных боев были и наступательные, и оборонительные сражения, велись и свободные операции по методу маневренной войны, было стремительное преследование, отпор десантных операций противника, у которого было явное превосходство на море, велись даже бои с партизанами. Слишком многое приходилось контролировать; судьба дала уникальный шанс проверить каждого человека, одевшего форму военачальника, доказать чего он стоит в этой жизни…

Крымская кампания интересна еще и тем, что проходила на окруженном почти со всех сторон Черным морем полуострове, который сохранил следы древних культур и разных народов: греков, русских, готов, генуэзцев, татар. Еще в знаменитую Крымскую войну 1854–1856 годов Крым был в эпицентре исторических событий. Так что мне были не безразличны названия мест, повидавших бои середины XIX века: Альма, Бельбек, Балаклава, Инкерман, Малахов курган. Только вот… оперативная обстановка Крымской войны никак не может идти в сравнение с обстановкой, сложившейся в Крыму в 1941–1942 годах. В то далекое время на море господствовали западные державы, то есть, – наступавшая сторона; они и могли использовать все вытекающие отсюда преимущества. Тогда как в XX веке, в сороковых годах господство на море было только у Черноморского флота. Наступавшая 11-я армия должна была не только занять Крым и взять Севастополь, но и нейтрализовать все преимущества, которые давало Советам господство на море.

Генерал-фельдмаршал сделал паузу, отпил несколько глотков кофе и я, воспользовавшись этим, задал очередной вопрос (ведь наш разговор шел уже не один час):

– Скажите, пожалуйста, почему вы в своей книге «Утерянные победы» везде пишете русские, а в разговоре со мной употребляете иное слово – Советы?

На что Эрих фон Манштейн коротко бросил:

– Давай на этот вопрос я отвечу позже…

И, помолчав, словно собираясь с мыслями, продолжил:

– Я прибыл к месту расположения штаба 11-й армии 17 сентября 1941 года в советский военный порт Николаев, там принял командование. Прежний командующий армией генерал-полковник Евгений фон Шоберт был накануне похоронен в этом городе. Во время одного из своих вылетов на фронт, его самолет «Шторх» сел на русское минное поле, фон Шоберт погиб вместе со своим пилотом. В его лице вермахт потерял не только потомственного аристократа, но благородного духом офицера, испытанного фронтового генерала, которому принадлежали сердца всех его солдат. Штаб армии, оперотдел которого впоследствии вошел в штаб группы армий «Дон» (и «Юг»), почти полностью состоял из высокопрофессиональных офицеров. И я с благодарностью вспоминаю то время, когда мне довелось два с половиной тяжелых военных года сотрудничать с такими прекрасными боевыми товарищами.

Я, к сожалению, не могу припомнить имена всех моих офицеров тех лет, но постараюсь назвать тебе тех, кого хорошо помню. Это – начальник моего штаба полковник Велер, невозмутимое спокойствие которого было для меня неоценимой опорой в наиболее сложные недели боев в Крыму. Затем мой тогдашний начальник оперативного отдела, позже произведенный в генералы, Буссе. Поднявшийся с этой должности до начальника штаба группы армий «Юг». И таким образом, оставшийся рядом до конца моей деятельности на посту командующего. Он все эти трудные годы был для меня самым ценным советчиком, обладал неимоверной работоспособностью и никогда не терял самообладания, даже в самых критических ситуациях. Думаю, ты хорошо знаешь, что Буссе остался моим верным другом и после войны. А еще я хотел бы отметить нашего мудрого и незаменимого начальника тыла Гаука, ставшего после генералом; это он всегда освобождал меня от забот в очень сложном деле организации тыла армии. После войны этот человек также доказал мне свою преданность.

Если о моем предшественнике генерале фон Шоберте отзывались как о добродушном баварце, у которого даже грубое слово звучало по-доброму, то обо мне сразу же пошла слава как о человеке, отличающимся этакой прусской холодностью и сдержанностью. Думаю, наши солдаты с любопытством ожидали моего появления на ТВД, но я всегда старался ставить их интересы выше всего, насколько это возможно в военном деле. Думаю также, что они увидели во мне профессионала. Должность, которую я принял, не только расширила мои полномочия. Ведь одновременно с командованием 11-й армией на меня возлагалось и оперативное руководство примыкающей к ней 3-й румынской армии.

Конечно, верховное командование выступившими из Румынии союзными силами: 3-й и 4-й румынской армиями, а также и 11-й немецкой было передано под командование главы румынского государства маршала Иона Антонеску. Румынский маршал также был связан оперативными распоряжениями главнокомандующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта. Но к моменту моего назначения у Антонеску была в распоряжении только 4-я румынская армия, которая вела наступление на Одессу. Позже мне удалось наладить взаимодействие с командующим 3-й румынской армией генерал-полковником Думитреску. Хочу только сказать о главе Румынии Антонеску, что как бы история и историки его не оценила как политика, но, уверяю тебя, он был истинный патриот, хороший военный и наш самый лояльный союзник.

Что меня поразило, так это то, что в румынской армии было разительное расхождение между солдатами и офицерами. Сразу чувствовалось отсутствие унтер-офицерского корпуса, так что мы, немцы, должны быть обязаны нашему прекрасному унтер-офицерскому корпусу. Румынские офицеры высшего и среднего звена вообще не соответствовали требованиям военного времени, уровень развития румынских военных оставался на уровне развития военных времен Первой мировой войны. Их вооружение было устаревшим, но и его недоставало. Да, ты согласно киваешь, я писал об этом… Так что тебе понятно, что использовались румынские войска в войне на Востоке с большими ограничениями. К тому же их раздирали противоречивые чувства: уважение к русским и страх перед большевизмом. Да, нельзя упускать из виду еще одно важное обстоятельство, – когда я вступил в должность, Румыния уже достигла своей собственной цели в той войне, возвратив себе отнятую у нее незадолго до этого Бессарабию. Так что мысль о наступлении дальше, в глубь грозной России не вызывала у румын никакого энтузиазма. Но все-таки они выполняли свой долг, и в этом чувствовалось влияние маршала Антонеску, который поступал в той сложной ситуации как подобает солдату.

…Когда я принял командование, в моем распоряжении находились силы, действовавших по следующему плану. Два корпуса – 30-й армейский корпус генерал фон Зальмута (72-я и 22-я пехотные и дивизия СС лейб-штандарт «Адольф Гитлер») и 49-й горный корпус генерала Кюблера (170-я пехотная, 1-я и 4-я горно-стрелковые дивизии) – продолжали преследование остатков разгромленного на Днепре противника. 54-й армейский корпус под командованием генерала Ханзена в составе 40-й и 73-й пехотных дивизий свернул на подступы к Крыму, к Перекопскому перешейку. Прибывшая из Греции 50-я пехотная дивизия (в составе 1-й румынской армии) частью находилась под Одессой, частью очищала побережье Черного моря от остатков противника. 3-я румынская армия в составе румынского горного корпуса (1-я, 2-я, 4-я горные бригады) и румынского кавалерийского корпуса (5-я, 6-я и 8-я кавбригады) находилась западнее Днепра; армия намеревалась остановиться там на отдых. Ведь, как я говорил, румыны не желали продвигаться на восток дальше Днепра, после того как перешли Буг, ибо дальнейший поход уже не соответствовал политическим целям Румынии.

Участок фронта, командование которым мне было поручено, представлял собой южную оконечность Восточного фронта. Он охватывал район Ногайской степи между нижним течением Буга, Черным и Азовским морями, изгибом Днепра южнее Запорожья, а также весь Крым. Большую свободу боевых действий 11-й армии обеспечивало то, что не было непосредственного соприкосновения с основными силами группы армии «Юг», наступавшими севернее Днепра. Я ведь попал в эти степные просторы из лесных районов северной России, где должен был вести боевые действия малопригодным для такой местности танковым корпусом. А здесь – ни препятствий, ни укрытий – идеальный простор для танковых соединений, только вот, к сожалению, их в моей армии не было… Может, это прозвучит странно, но мне нравилась та местность, я мог бы часами любоваться природой, закатами, балками, мелкими речушками, равниной. В восточной части Ногайской степи в районе Мелитополя и северо-восточнее его мне встречались деревни с немецкими названиями Гелененталь, Карлсруэ, другие, названия которых уже не помню. Помню только, что все там напоминало о былом, давнишнем благосостоянии: и большие разросшиеся сады, и добротные каменные дома. Между прочим, я убедился, что жители тех деревень сохранили в чистоте родной немецкий язык, но только вот… там было почти безлюдно, безжизненно… одни старики, женщины и дети. Всех мужчин к нашему приходу Советы успели уже угнать.

Итак, задача, поставленная перед армией Главным командованием, нацеливала нас как бы на два расходящихся направления. Во-первых, наступая на правом фланге группы армий «Юг», армия должна была продолжать преследование отходящего на восток противника. Для этого основные силы армии должны были продвигаться по северному берегу Азовского моря на Ростов. Во-вторых, армии приказано было занять Крым, причем как можно скорей.

Понятное дело: занятие Крыма и его военно-морской базы Севастополя возымело бы свое благоприятное воздействие на позицию Турции, которая после захвата власти еврейско-большевистским режимом в 1917 году в России считала себя свободной от обязательств сохранения паритета сил на Черном море и проливах. Ну и, конечно, крупные военно-воздушные базы противника в Крыму представляли собой угрозу жизненно важному для нас румынскому нефтяному району, их надо было нейтрализовать.

Планом предусматривалось, что после взятия Крыма входящий в состав 11-й армии горный корпус должен будет продолжать движение через Керченский пролив в направлении на Кавказ с целью поддержки наступления германских войск, которые должны развернуться со стороны Ростова. Далее корпусу предписывалось как профессионально подготовленному для боевых действий именно в горных условиях, войти в горы Кавказа, а там с помощью мусульманских народов развернуть боевые действия против советских армий. Так что, как видишь, у германского главного командования в то время еще были далеко идущие планы на кампанию 1941 года.

…Конечно, двоякая задача по захвату Ростова и всего Крыма силами 11-й армии нереальная. Вообще-то решение подобного вопроса входило в компетенцию главного командования, но было предоставлено на мое усмотрение. А у меня эта задача вызвала сомнения. Ведь для того чтобы занять Крым, нужны были значительно большие силы, чем те, которыми располагал подходивший к Перекопу 54-й армейский корпус. Разведка сообщала, что противник отвел от Днепра на Перекоп три дивизии. Но мне было известно, что в районе Ишуньских высот находится самый мощный в Красной армии 9-й ОСК под командованием генерал-лейтенанта Батова, передислоцированный после переподготовки в Крым, и который участвовал в мае – июне 1941 года в учениях вместе с ЧФ по захвату и уничтожению румынских нефтепромыслов. Не было в этом для нас секрета…

Думаю, ты поймешь, почему в своей книге «Утерянные победы» я вообще не упоминаю о 9-м корпусе Красной армии, не пишу о некоторых подробностях той кампании, если скажу, что это связано с… личным выбором жизни и смерти, не только для меня, но и для членов моей семьи… Я выбрал жизнь для нас… Так ты понял, почему я пишу русские, а не: Советы или евреи-большевики или как-то еще…

Генерал-фельдмаршал опустил тяжелый взгляд, глянул на стол и сделал характерный жест рукой. Я налил коньяк в его рюмку, затем в свою; он отчего-то предупредил:

– Прости, я выпью коньяк залпом.

После чего надолго замолчал. Я, восприняв его молчание за усталость и знак, что на сегодня разговоров достаточно, поблагодарил его и стал подниматься из кресла. Но хозяин не терпящим возражений жестом приказал сидеть.

– Ты еще совсем молод, но это не недостаток, это достоинство. Ты памятлив, умен, любознателен, мыслишь свежо и даже находишь единомыслие с таким старым человеком, как я. При любой государственной системе есть люди, работающие в этой системе, но не на нее… наверное, ты тоже из их числа. Но пока ты молод, твоим недостатком являются горячность и прямолинейность. С годами, когда постареешь, приходят зрелые и взвешенные мысли, но они уже не свежие. Все больше начинаешь рассуждать о праведности, о потребности бытия. Может, негоже признаваться мне, солдату, но чем больше уходит времени после той войны… времени, когда я потерял своего сына Геро… я все больше осознаю как непросто, как больно всем, кто потерял на войне своих детей и пережил их…

Генерал-фельдмаршал тяжело вздохнул, и, прищурив глаза, словно от резкой и внезапной боли, все-таки продолжил:

– У тебя нет детей, но когда они будут, я не желал бы тебе, чтобы ты их потерял… Правильно бывает лишь тогда, когда вначале умирают родители, а за ними, постарев, и дети. А не наоборот. Но, потеряв сына, я спас, я не потерял других членов своей семьи. Уже после войны, во время следствия по так называемому «Делу о преступлениях генерал-фельдмаршала фон Манштейна» ко мне в камеру четырежды приходили разные люди еврейской национальности. Мне ставилось категорическое условие, что если я не приму правила игры этого следствия, то в таком случае, я буду обвинен в массовом уничтожении евреев в годы войны 1941–1945 годов на территории Советского Союза. При этом от меня потребовали исключить при разговорах, что вермахт воевал против еврейско-большевистского режима Сталина, а не против русских людей… Вот откуда эта замена на русские. После некоторого раздумья я ответил отказом. Я, конечно, мог рисковать, но… Но тут же мне было заявлено, что если я буду упорствовать, то всех членов семьи ждет участь моего сына Геро, погибшего на озере Ильмень в 1942 году.

Генерал-фельдмаршал замолчал, а через несколько минут произнес, что он отдохнет вот так, сидя, но чтобы я не уходил. Отдыхал пунктуально, по-немецки; через двадцать минут открыл глаза и, словно не было перерыва в нашей беседе, продолжил:

– О, я хорошо знал, кто участвовал в этой игре со мной. И я согласился. Я прекрасно знал, что такие же условия предлагались и генерал-полковнику Альдреду Йодлю, начальнику оперативного управления. Его заставляли признать и подтвердить во всеуслышание, что Германия напала на Советский Союз без объявления войны. Он категорически отверг эту ложь. Так же поступил и рейхсминистр иностранных дел Иохим фон Риббентроп. Заодно с ними были рейхсмаршал Герман Вильгельм Геринг и генерал-фельдмаршал Вильгельм Бодевин Кейтель. Они остались верными германской истине, и не приняли правил, навязываемых со стороны еврейско-масонского трибунала в Нюрнберге. За что и были повешены. Правила игры еврейских следователей принял полностью и безоговорочно командующий самой сильной армии вермахта – Шестой – генерал-фельдмаршал Паулюс, отчего и оказался на процессе в качестве… свидетеля. Мы все так много пережили, и я не знаю кто теперь может судить нас за наши поступки… Я долго думал над предложением и внес компромиссное решение в надежде не запятнать мундир немецкого генерал-фельдмаршала. Я сказал: давайте я напишу книгу о своей военной службе, и тогда читатель оценит насколько фон Манштейн прав или виновен. Удивительно, но мои оппоненты легко согласились со мной; хотя догадаться было бы несложно, почему: ведь любую книгу можно исправить так, как этого хочется сильным мира сего. Все-таки я был осужден, правда, некоторые статьи из обвинения сняли, что сокращало срок отбытия наказания в лагере. Затем и этот срок был сокращен. Закончив писать свой труд, я передал его, а через какое-то время книга вышла в той редакции, которая стала известна большинству читателей. А то, что я писал на самом деле, стало достоянием тех самых сильных мира сего, то есть, победителей во Второй мировой войне… Ты киваешь, да, я знаю, понял по нашим разговорам, что ты читал тот, ставший секретным экземпляр…

Он пристально взглянул мне в глаза. Он был уверен, что наши с ним разговоры станут известны моему начальству, и что документы и карты, которые он показывает мне – тоже; но что из нашего общения, какие мысли останутся только во мне, не знал… Впрочем, бояться ему было нечего, его исполненная блестящих побед и горьких поражений жизнь подходила к концу.

– Возможно, я поступил неблагородно в отношении моего народа, чести и достоинства моего рода, но разве спасти от петли членов семьи, не причастных к делам большой политики, – не дело чести рода аристократов? У меня нет другого мнения… и по истечении десятилетий на склоне своих лет, считаю, что поступил правильно. Мне не удалось спасти немцев от разбойного грабежа евреями. Мне, немецкому генерал-фельдмаршалу, не удалось спасти русский народ от полного забвения и деградации. Но я спас свою семью, и для меня это свято…

Наши встречи проходили в разное время суток, чаще всего в его роскошной вилле, расположенной в живописном месте. Он познакомил меня со своими близкими, и мы даже несколько раз ужинали в ресторане с членами его семьи и их друзьями. Его дочь, очень красивая фрау не подозревала, что я, русский, делаю здесь… Эрих фон Манштейн не счел нужным посвящать ее в смысл моей миссии, и это облегчало задачу. При иных обстоятельствах мы бы могли стать с ней друзьями, ведь в моих венах было чуточку немецкой крови от далеких предков по отцовской линии. А она так заразительно смеялась…

Но наступала минута, когда фон Манштейн, уютно облокотившись в кресле и наблюдая, как дымится кофе, поставленный на столик только-только удалившейся прислугой, начинал свое повествование, редко прерываемое моими вопросами.

– Ну что ж, вернемся к событиям в Крыму… Помню, разведка донесла, что у Перекопского перешейка помимо трех дивизий находится еще шесть советских дивизий. К ним позже подойдет и советская армия, защищавшая Одессу. А в районе Ишуньских высот находился 9-й ОСК, которым командовал генерал-лейтенант Батов. В состав 9-го ОСК входило 10 дивизий, в каждой дивизии было около 20 000 солдат, что в итоге – 200 000 личного состава корпуса. Резерв корпуса, по нашим сведениям, в начале составлял две дивизии с общим количеством около 40 000 солдат, а в действительности оказалось, что в резерве еще больше – 80 000. Да 310 танков и более 120 орудий. Помимо этого в обеспечении корпуса находилось еще 55 000 солдат. И, наконец, штрафные батальоны с 30 000 солдат и матросов. Всего в 9-м ОСК было 240 000–250 000 личного состава. Но не достатком корпуса было то, что он был весь сосредоточен на узком перешейке.

В то время, когда в составе дивизии 11-й армии по штату положено было иметь 15.859 солдат, в наличии во всей армии было всего 75 000 человек, да плюс 25 000, которые выделил фон Рундштедт. В резерв была поставлена 22-я Нижнесаксонская дивизия. По моему твердому убеждению на перешейке достаточно было иметь три дивизии, чтобы не допустить вторжения в Крым 54-го армейского корпуса. Ведь при грамотной организации ведения обороны даже три дивизии могли значительно измотать силы 54-го ак. Перешеек на всем протяжении, а это, по-моему, 7 км в ширину, был хорошо оборудован для обороны сооружениями полевого типа, и наступление можно было вести только фронтально. Потому что не было никаких скрытых путей подхода. Фланговый маневр исключался, ведь с обеих сторон было море. К тому же всю ширину перешейка пересекал Татарский ров, метров 15 глубиной.

После прорыва через Перекоп наступающие силы оказывались южнее, попадая на Ишуньский перешеек, где полоса наступления, зажатая между солеными озерами, сужалась до 3–4 км. Вот здесь-то очень плотно и находились войска 9-го ОСК генерала Батова. Конечно, такая концентрация крупнейшего соединения Красной армии в одном месте просто неблагоразумна. Мой штаб, учитывая особенности местности и принимая во внимание, что противник имел превосходство в воздухе, предполагал, что бои за эти перешейки будут изматывающими и кровопролитными. Даже если б нам удалось осуществить прорыв у Перекопа, вызывало сомнение другое: хватит ли у корпуса сил, чтобы провести второе сражение у Ишуня. Но, все равно, двух-трех дивизий было не достаточно, чтобы занять весь Крым включая Севастополь.

Для того чтобы обеспечить быстрое занятие полуострова, штаб армии должен был перебросить сюда крупные дополнительные силы из состава группировки, преследующей противника в восточном направлении. Если же продвижение в направлении на Ростов считать решающим, то от Крыма пока нужно отказаться. Но в таком случае удастся ли когда-либо высвободить силы для взятия Крыма? На этот вопрос было нелегко ответить. И все-таки командование армии отдало предпочтение решению боевой задачи взятия полуострова. При этом 54-му ак для наступления на перешейке должны были быть приданы все имеющиеся в нашем распоряжении силы артиллерии нашего резерва, инженерных войск и зенитной артиллерии. 50-я пд, находящаяся в тылу, должна была быть подтянута корпусом к началу боев за Ишуньский перешеек. А для боев с 9-м ОСК в Ишуни потребовался бы еще один корпус. Командование остановило свой выбор на 49-м горном корпусе генерала Людвига Кюблера в составе двух горно-стрелковых дивизий, который вскоре, в соответствии с приказом высшего командования, должен был быть переброшен после захвата Крыма через Керчь на Кавказ. В боях за горную южную часть Крыма этот корпус был бы использован эффективнее, чем в степи. Ну а после прорыва через перешейки надо было предпринять стремительную попытку броском моторизованных сил взять крепость Севастополь. Для чего позади наступающего ак должен был находиться лейб-штандарт «Адольф Гитлер».

Конечно, такое решение командования армии означало значительное ослабление восточного крыла моей 11-й армии. Для высвобождения упомянутых соединений помимо 22-й дивизии, несшей охрану побережья севернее Крыма, могла быть использована только 3-я румынская армия генерала Думитреску. Путем личных переговоров с ним я добился того, что армия была быстро переброшена через Днепр, несмотря на упомянутые ранее соображения румын, вовсе не желавших этого. Ясно, что командование 11-й армии шло на большой риск, принимая подобные меры, хотя бы потому, что противник мог прекратить отход на восточном фронте армии и попытаться взять инициативу. Скажу откровенно: я тогда еще не был убежден в том, что командование советских войск прямо-таки патологически боится наступающих войск вермахта; этот страх сыграл нам на руку, и не раз…

Думаю, ты поймешь, отчего я сделал такой вывод. А пока замечу, что в начале боев с мощной группировкой советских войск в лице 9-го ОСК и сил 51-й армии, пришедшей из-под Одессы, я стал приходить к выводу, что советские генералы и комиссары вовсе не уверены, что подчиненные им русские солдаты и офицеры будут добросовестно выполнять их приказы. Подтверждали это и разведдонесения, поступавшие не только от войсковой разведки моей армии, но и от источников разведки Ватикана, с одним из резидентов которой меня еще весной 1941 года познакомил генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт.

Осенью 1940-го все три генерал-фельдмаршала – фон Рундштедт, фон Бок и фон Лееб встретились во второй раз, чтобы продолжить обсуждение темы, оговоренной ими ранее. Я не знал содержания их беседы, только частично, потому как меня посвятил фон Рундштедт, а после познакомил с резидентом разведки Ватикана. Из нашего разговора стало ясно, что фон Рундштедт подбирает в свою армию надежных генералов, которым он полностью доверяет. Мне было приятно слышать от талантливого полководца, что он возлагает на меня особые надежды в связи с моим назначением командующим 11-й армии. Но при этом генерал-фельдмаршал подчеркнул: «Эрих, вы не должны полагаться на то, что главнокомандующий будет за вас что-либо решать или оказывать помощь войсками. Впрочем, вы и сами в этом не нуждаетесь. Я не буду вам мешать думать…»

Начало наступления 54-го ак на Перекопе задерживалось до 24 сентября 1941 года в связи с задержкой подвоза основных сил и вооружений. Мы знали, что противник занял оборону западнее Мелитополя, это на изгибе Днепра южнее Запорожья. Было принято решение перемешать оставшиеся здесь немецкие соединения с соединениями 3-й румынской армии. Румынский кавкорпус на южном участке фронта был подчинен 30-му немецкому ак, тогда как в состав 3-ей румынской армии на северном участке для ее укрепления была включена 170-я немецкая пд.

Итак, 24 сентября 54-й армейский корпус был готов к наступлению на Перекопский перешеек. Несмотря на мощную поддержку артиллерии 46-й и 73-й пд, наступавших по голой, выжженной солончаковой степи, приходилось крайне трудно. Кажется, я уже говорил, что перешеек на глубину до 15 км был превращен в единую хорошо оборудованную полосу обороны, где противник ожесточенно сражался за каждую пядь траншеи. По данным нашей разведки, в тылу 9-го ОСК находилось не менее двух заградотрядов с общим количеством до 45 000 солдат НКВД, вооруженных пулеметами и автоматами. Все же, отбивая сильные контратаки противника, корпусу 26 сентября удалось взять Перекоп и преодолеть Татарский ров. В три последующих дня корпус прорвал оборону противника и вырвался на оперативный простор. Разгромленные части 9-го ОСК с огромными потерями отошли к Ишуни. Нами были захвачены десятки тысяч пленных, почти 1,5 сотни танков и не менее 150 орудий. Мои солдаты ликовали. Но нам не удалось воспользоваться плодами этой победы, достигнутой весьма и весьма дорогой ценой. Хотя противник и понес тяжкие потери, число наших дивизий, противостоящих 9-му ОСК, достигло теперь 6 (вместо 7). Предвидя нашу перегруппировку с целью подтянуть горный корпус и лейб-штандарт «Адольф Гитлер», противник подтянул свежие силы на участок фронта между Днепром и Азовским морем, – и тем самым сорвал нашу попытку как можно быстрее захватить Крым.

26 сентября русские перешли в наступление на восточный фронт нашей армии двумя своими новыми армиями, – 18-й и 19-й в составе 12 дивизий. Но его удар по позициям нашего 30-го ак не имел успеха. Зато в полосе 3-й румынской армии противник сбил с позиций 4-ю горную бригаду и вклинился в глубину фронта на 2–3 км шириной 15 км. Не оставалось ничего иного, как приказать германскому горному корпусу, уже приближавшемуся к Перекопскому перешейку, повернуть назад, чтобы восстановить положение на фронте 3-й румынской армии.

Впрочем, война есть трудное дело… Давай немного отвлечемся, и я расскажу тебе несколько забавных случаев, чтобы ты не думал, что война – это только бесконечный бой, снаряды и кровь… нет, война – это еще и жизнь, просто жизнь…

Уже в 20-х числах сентября первый эшелон штаба армии, чтобы быть ближе к обоим фронтам армии, разместился на КП в Ногайской степи в Аскания-Нова, ранее принадлежавшей барону фон Фальц-Фейну. Там произошел такой случай: как-то объявили воздушную тревогу, предусмотрительный начальник штаба полковник Велер приказал отрыть у здания штаба щель и по его команде все офицеры штаба спокойно отправились туда, соблюдая, как и положено на военной службе, субординацию. Когда появились первые летящие самолеты противника, и все направились к ступеням, ведущим в щель, то полковник Велер неожиданно остановился на нижней ступени как вкопанный. Шедший сзади офицер заторопил: «Осмелюсь попросить вас, господин полковник, пройти немного дальше. Мы все еще стоим снаружи». Велер обернулся и крикнул: «Куда дальше? Я не могу, здесь змея!» И правда, все подошедшие увидели на дне щели змею, которая приподнялась и злобно шипела, раскачивая головой. Как видишь, самолеты вызывали меньше отвращения и страха, чем змея.

Не забывай, мы находились на территории заповедника, так что неудивительно, что там на наших глазах происходили и другие смешные случаи с животными.

Как-то наш начальник оперативного отдела работал за столом, изучая оперативную карту, и в это время в это одноэтажное здание забрела любопытная лань. Она стала рассматривать висящие на стене схемы, затем подошла к полковнику Буссе и неделикатно ткнула его мордочкой сзади в поясницу. Он же не любил, когда ему мешали за работой. Вскочил со стула и закричал: «Это… это слишком… это же…» – и обернувшись, увидел нарушительницу спокойствия. Пришлось ему так вежливо выпроводить милую посетительницу.

Все это было забавно и приносило нам некоторую разрядку.

29 сентября был организован передовой КП в непосредственной близости от участка фронта, где имелась угроза прорыва. Эта мера наиболее целесообразна в критической обстановке, ведь тем самым мы воодушевляем наших солдат. Да-да, ты мне правильно подсказываешь, что Октябрьский командовал Черноморским флотом аж из Туапсе, так кто виноват, что советский флот, да и войска несли такие огромные потери?

Ну а в данном случае эта мера была в особенности необходима, потому как часть румынских штабов желала поскорей перебраться в тыл. В тот же день горный корпус и лейб-штандарт начали наступление с юга во фланг противнику, благодаря чему удалось восстановить положение на участке 3-й румынской армии. Но… возник новый кризис, на этот раз на северном фланге 30-го ак. Здесь не выдержала натиска советских частей румынская кавбригада. По моему приказу туда был переброшен лейб-штандарт, который и ликвидировал угрозу прорыва.

Могу сказать, что командование армии было практически лишено права распоряжаться лейб-штандартом, своим единственным моторизованным соединением. Главное командование отдало приказ передать лейб-штандарт в состав 1-й танковой группы, которая примет участие в прорыве на Ростов. А потому как это направление на тот момент было самым важным, мной было принято решение, исходя из приказа, передать соединение. Отказывая себе, ведь его использование было немаловажным для развития и закрепления нашего дальнейшего успеха.

Обстановка на восточном фронте нашей армии была напряженной, но для нас и в этом скрывалось одно существенное преимущество. Чтобы сорвать наши намерения в отношении захвата Крыма, противник постоянно наносил фронтальные удары своими двумя армиями, так что в какой-то момент у большевиков на этом участке начали истощаться резервы. Противник не мог прикрыть себя со стороны запорожского и днепропетровского плацдармов на Днепре, откуда его северному флангу угрожала 1-я танковая группа генерала фон Клейста. Я изложил свои соображения командованию группы «Юг», и 1 октября командование армии отдало приказ 30-му ак и 2-й румынской армии перейти в наступление.

Во взаимодействии с 1-й танковой группой нам удалось окружить силы обеих красных армий в районе Большой Токмак – Мариуполь (Жданов) – Бердянск (Осипенко), и частично уничтожить их в параллельном преследовании. Тогда было взято в плен более 70 000 советских солдат, около 150 танков и свыше 500 орудий. По окончании сражения у Азовского моря началась перегруппировка сил. Главное командование группы «Юг» стало осознавать, что 11-я армия не может одновременно осуществлять две операции: идти в направлении на Ростов и захватить Крым. Наступление на Ростов возложили на 1-ю танковую группу, в подчинении которой уже находились бывшие соединения 11-й армии: 49-й горный корпус и лейб-штандарт.

Моя 11-я армия теперь имела конкретную задачу: занятие полуострова с его черноморскими городами-крепостями двумя оставшимися в составе армии корпусами: 30-м ак (в составе 22-й, 72-й, 170-й пд) и 54-м ак (в составе 46-й, 73-й, 50-й пд). Треть 50-й дивизии еще находилась под Одессой. Теперь 3-я румынская армия должна была нести охрану черноморского и азовского побережья. Однако я добился от маршала Антонеску согласия на то, что штаб румынского горного корпуса с одной горной и одной кавбригадой последуют за нами в Крым для охраны его восточного побережья. Хотя задача нашей армии и ограничивалась теперь захватом Крыма, главное командование требовало от нас, чтобы как можно скорее один корпус был переброшен через Керченский пролив на Кубань. Но так как Советы, имея явное господство на море, и даже пожертвовав Одессой, еще крепко стояли в Крыму, о переброске корпуса не могло быть и речи. Тем более что 11-я армия теперь имела всего-то два корпуса.

Во всяком случае, командование армии… то есть мы… (фон Манштейну тяжело давалось «я», проще было сказать «мы», подчеркивая тем самым уважение к воинскому таланту своих подчиненных, хотя многие грамотные решения принимались им в одиночку. – Авт.) воспользовались этим раскладом, чтобы потребовать передачи нам корпуса в составе трех дивизий. И действительно, через некоторое время нам был передан 42-й ак, в который входили 132-я и 24-я пд.

Нашей ближайшей задачей было возобновление боев на подступах к Крыму за Ишуньские перешейки. Численное превосходство было на стороне оборонявшихся, а не на стороне наступавших. Шести дивизиям 11-й армии уже очень скоро противостояли восемь советских стрелковых и четыре кавдивизии. Армию, защищавшую Одессу, они перебросили по морю; вскоре после начала нашего наступления на фронте появились первые из дивизий этой армии. Однако мы имели превосходство в артиллерии, а она эффективно поддерживала нашу пехоту. Но только вот на северо-западном побережье Крыма и на южном берегу Сиваша действовали бронированные батареи береговой артиллерии противника, неуязвимые для немецкой артиллерии.

Напомню, что в то время как Советы для контратак располагали многочисленными танками, 11-я армия не имела ни одного. Наступление нам приходилось вести только фронтально, как бы по трем узким каналам, на которые перешеек был условно разделен расположенными здесь озерами. Ширина этих природных полос допускала сначала введение в бой только трех дивизий 54-го ак (73-й, 46-й, 22-й пд), в то время как 30-й ак мог вступить в бой только тогда, когда будет занято пространство южнее перешейков. В воздухе господствовала советская авиация, а внизу, в степи – ни одного укрытия. Не только пехота на переднем крае, а и батареи должны были окапываться, стараясь уберечься от непрерывных атак советских бомбардировщиков и истребителей. Дело доходило до того, что зенитные батареи не решались открывать огня, чтобы не быть сразу же подавленными при воздушном налете. Только когда армии был подчинен полковник Мельдерс с его истребительной эскадрой, ему удавалось очистить небо, по крайней мере в дневное время было намного спокойнее.

Я постоянно находился в разъездах, чтобы владеть оперативной обстановкой. И видел как падает боеспособность солдат. В конце октября командиры дивизий докладывали, что силы полков на исходе. Но наступательный порыв солдат удалось сохранить благодаря долгожданному успеху, – 28 октября после 10 дней ожесточенных боев советская оборона рухнула. 11-я армия начала преследование. Понятно, что побежденный, подогреваемый надеждой обрести безопасное укрытие, движется с большей скоростью, чем победитель, который временно находится в эйфории. И потом, отступающий всегда может задержать преследующего арьергардными боями, и тем самым помочь своим главным силам оторваться и уйти от преследования. История войн знает мало примеров, когда преследование приводило к уничтожению главных сил противника. Но этого можно достигнуть, если обогнать отступающего в параллельном преследовании и отрезать ему путь. Вот в подобной тактике, скажу тебе, и заключалась цель 11-й армии в те далекие дни.

По всем признакам прибывшая из Одессы Приморская армия противника (5 стрелковых дивизии, 2 кавдивизии) после разгрома обороны южнее перешейков отходила на юг, к Симферополю. Этот город представлял собой центр, от которого шли дороги к северным отрогам Яйлы, на Севастополь, на Керченский полуостров и ко всему южному берегу Крыма с его портами. Другая группа, состоявшая из остатков 9-го ОСК (4-й сд и 2-й кд) по-видимому, намеревалась отходить на юго-восток, в сторону Керчи. При этом три дивизии в качестве резерва находились в районе Симферополя.

Разгромленный, но численно превосходящий и все еще сильный противник, мог в любой момент получить подкрепление с Кавказа по морю. А, значит, мог сохранить за собой южную часть Крыма как операционную базу для флота и авиации, а также как плацдарм для последующих операций силами Черноморского флота и армейских объединений. Для этого он мог попытаться вновь занять оборону у северных отрогов Яйлы, – ну… думаю, я бы именно так поступил на его месте… труднодоступные горы помогли бы оборонять южный Крым. Одновременно постарался бы преградить подступы к Севастополю у реки Альмы и Керченскому полуострову у Парпачского перешейка. По крайней мере, я бы не действовал так бездарно, как советские генералы, ведь у них было столько преимуществ…

И потом, можно было попытаться основными силами занять Севастопольский укрепрайон, а частью сил отойти на Керченский полуостров, чтобы удерживать эти две ключевые позиции.

Исходя из такого расклада, все взвесив и проанализировав, я направил вновь прибывший 42-й армейский корпус в составе 3-х дивизий (73-й, 46-й и 170-й пд) для преследования группировки противника, отходящей в направлении Феодосия – Керчь. Корпус должен был упредить противника на Парапачском перешейке и воспрепятствовать его эвакуации через Керченский пролив. В то время как задача главных сил армии заключалась в том, чтобы, стремительно преследуя противника, сорвать любую попытку большевиков занять оборону у северных отрогов гор. Но прежде необходимо было помешать отходящим на Симферополь главным силам укрыться в Севастополе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.