Правление ДСК «Работники искусств»

Правление ДСК «Работники искусств»

Правление ДСК являлось органом управления кооператива в период между общими собраниями членов ДСК и решало важнейшие вопросы жизни кооператива. Правление ДСК избиралось на два года. Я уже упоминал, что первым председателем правления был К. И. Алиев. Затем следовало несколько составов правления как в довоенные годы, так и во время войны и после неё. Назову лишь тех председателей правления, которые запомнились и которых хорошо знал. Длительное время в послевоенные годы председателем правления был наш сосед И. С. Зубцов. Затем его сменил полковник в отставке, бывший сотрудник Управления кадров Минобороны Иван Яковлевич Румянцев. Запомнился бывший директор завода Зиновий Моисеевич Лазарь. В 1971 г. председателем правления ДСК был избран Георгий Максимович Белогуров, полковник пограничных войск, активный участник войны, работавший тогда в системе погрануправления. Чем конкретно приходилось заниматься правлению ДСК? Согласно уставу, прежде всего приёмом и исключением членов ДСК, распределением дачных помещений, управлением дачным хозяйством, отчётами о хозяйственной деятельности и, что греха таить, разрешением конфликтных ситуаций. Я проработал на общественных началах в правлении ДСК, начиная с 1973 г., 16 лет, из них 13 лет был председателем строительной комиссии. Моими партнёрами по правлению были доктор экономических наук Викентий Николаевич Сергиевский, архитектор Леонид Александрович Муромцев, химик Марина Сергеевна Ульянова, инженер Виталий Борисович Куров. Бухгалтером кооператива работала Евгения Ивановна Горбунова.

Хочу рассказать о некоторых общественно значимых делах, которыми занималось правление ДСК и участником или свидетелем которых мне привелось быть. Чем руководствовалось правление при решении тех или иных вопросов? Прежде всего законом. Это и гражданский кодекс и, конечно, устав ДСК. Принимались во внимание запросы и нужды людей. Безусловно, старались работать по справедливости. Но иногда вносились предложения, которые казались их инициаторам легко реализуемыми, но которые при внимательном рассмотрении противоречили нормам закона или интересам кооперативного сообщества. Я осознаю, что, повествуя о давно прошедших делах, можно вольно или невольно скатиться на предвзятый тон изложения. Так вот, заявляю, что я не хочу никого не обвинять, не оправдывать, а веду свой рассказ только для того, чтобы показать, какие непростые задачи приходилось решать правлению ДСК.

Первое дело было связано со сгоревшим домом отдыха театра Сатиры. На следующий день после случившегося правление ДСК информировало милицию, был, наверное, составлен протокол, но регулярные наезды коменданта ДСК в Правдинский о/м результата не давало.

У меня нет сведений о ходе расследования по данному случаю, но, имея солидный опыт общения с этим о/м, могу предположить, что сначала (полгода-год) ответом служило стандартное: новых данных нет, а затем заявление кого-то из начальников: «Что вы так волнуетесь из-за сгоревшего сарая (т. е. здания д/о), таких сараев у нас по району знаете сколько горит?» Я это к тому, что поджигателей не нашли, но следует иметь в виду, что доказать причастность к пожару каких-либо бомжей или мигрирующих зэков было бы чрезвычайно трудно.

О судьбе сгоревшего д/о сообщили в дирекцию театра Сатиры. Прежнее здание д/о строили при директоре А. Я. Никитине. Новые руководители театра вынуждены были отвечать на внезапно возникшие вопросы: нужен ли вообще этот д/о театру и коллективу? Как отнесётся к этому управление культуры и первый секретарь горкома? Ответа от театра долго не было, а необходимо было иметь официальное мнение от театра как важнейшего кооперативного собственника земельного участка. Наконец во второй половине шестидесятых годов стало известно, что театр Сатиры отказывается от нового строительства и дальнейшей эксплуатации земельного участка. Сложилась беспрецедентная ситуация: с одной стороны, бывший участок театра Сатиры входил в генеральный план ДСК, с другой стороны, театр Сатиры был государственным учреждением, подчинённым по крайней мере городским властям. Наконец, с третьей стороны, земельными угодьями в Московской области распоряжался Мособлисполком. Этим всем я хочу сказать, что освобождающийся участок не был в прямой компетенции ДСК, и поэтому правление не могло свободно использовать его для распределения среди нуждающихся членов ДСК. Вместе с тем власти отдавали себе отчёт в том, что голосовать за приём или отказ в приёме будут члены ДСК и предсказать исход голосования довольно трудно. При таком раскладе дела власти действовали по известной русской поговорке: чтобы были сыты волки, но и овцы целы. Была предложена кандидатура Георгия Леонидовича Котова. Г. Л. Котов был многим известен, он являлся в те годы начальником Управления внешних связей Государственного комитета по науке и технике. Через это управление, а значит, и с согласия Г. Л., получали разрешение на выезд за границу не только деятели науки, но и представители сферы искусства и культуры вообще. Выяснилось, что кандидатуру Г. Л. поддерживают на разных ступенях власти, включая районное звено. Сведения о предложенной кандидатуре быстро распространялись по ДСК. Началось низовое обсуждение. Вспомнили, что ещё несколько лет назад предлагалось отдать участки на бывшей территории д/о активным участникам войны, офицерам Министерства обороны. Но тогда некоторые члены ДСК, включая Г. И. Гояна, возражали, утверждая, что участки должны распределяться среди деятелей искусств или передаваться нуждающимся членам ДСК. Узнав о предложенной кандидатуре, некоторые члены ДСК восприняли свершившееся как руководство к действию. Они собирали все необходимые для этого документы, но им была необходима поддержка правления ДСК. В этой ситуации правлению нужно было сохранить нейтральный статус, и председатель правления санкции не давал. Заручившись поддержкой председателя ревизионной комиссии, член ДСК Г. И. Миценко поехала в Мособлисполком и, предъявив на приёме свои документы, включая планы дома и участка, где проживала, доказала, что, проживая на четвертушке дачного строения с полоской участка (полученные после развода родителей), имеет право на улучшение жилищных условий. Мособлисполком принял её доводы во внимание. Так сложился дуэт: Г. Л. Котова и Г. И. Миценко. Но было ещё одно обстоятельство, тормозившее принятие решения по выдвинутым кандидатурам. В эти годы районное БТИ стало работать активнее, и оно предъявило кооперативу целый ряд претензий, связанных с перестройками отдельных дач и возведением незаконных с их точки зрения строений. Всё это легло в мою папку, и я стал усиленно собирать материалы, чтобы предупредить довольно опасные санкции против ДСК. Я регулярно ездил в Пушкинское управление архитектуры и сумел доказать, что примерно у десятка членов ДСК отступлений от утверждённого проекта не было. Однако сохранялись разногласия ещё по значительному числу строений членов ДСК, и необходимо было принимать меры по снятию штриховок. Я в контактах с сотрудниками, ведущими в Пушкине наше дело, сохранял ровные, нормальные и, я бы сказал, добрые дружеские отношения. Но вот незадолго до описываемых мной событий председатель правления Г. М. Белогуров сказал мне: «Что-то они тянут с нашими делами. Пожалуй, я поеду с тобой, чтобы ускорить». Я знал Г. М. как ветерана, как человека, принявшего бой с немцами на пограничной заставе 22 июня 1941 г. и отступавшего затем вместе с нашими войсками, прошедшего всю войну, человека рассудительного и хладнокровного. Он надел свою чекистскую форму, повесил регалии, и мы поехали.

Сначала разговор в Пушкино шёл в умеренных тонах, но общего языка находить не удавалось, это возбуждало Г. М., и он начал повышать голос, закончив обвинениями в необъективности и бюрократизме. Он вошёл в раж, покраснел, и я его долго потом успокаивал.

Перед рассмотрением поступившего заявления о вступлении в члены ДСК и началом всей процедуры распределения участков мы в правлении поняли, что это благоприятный момент для погашения если не всех, то большинства штриховок. Когда Г. М. Белогурова вызвали в Пушкино, и председатель горисполкома давал указания по Г. Л. Котову, был затронут вопрос о штриховках. «Вы там понастроили, мы разберёмся, постараемся решить в положительном ключе». Это обещание начальства было затем в определённой степени исполнено.

Помню первое появление Г. Л. Котова на правлении, которое происходило на квартире Е. И. Горбуновой около гостиницы «Украина». Г. Л. снял в прихожей обувь и сидел на правлении в носках. Ходили слухи, что жена Г. Л. являлась дочерью М. Яснова, председателя СМ РСФСР; для правления этот факт (истинный или ложный) значения не имел. Документы были в полном порядке, ответы на вопросы были краткими, но ясными. Манера поведения скромная и достойная. Г. Л. был принят на правлении в члены ДСК. Довольно быстро был разработан и утверждён проект дачи Г. Л. Котова, строение было возведено, и мы с В. Н. Сергиевским с рулеткой в руках замерили площади построенного дома, но особых отклонений от проекта не нашли. Внешний участок освободившейся территории был предоставлен для строительства Г. И. Миценко. Оставалось ещё два участка. Как попал Е. Р. Симонов в список претендентов? Точно этого тогда никто из нас не знал. Но были предположения. Одно из них сводилось к следующему. Как известно, в 1968 г. умер выдающийся советский режиссёр и актёр, главный режиссёр театра им. Вахтангова Рубен Николаевич Симонов. Его сын Евгений Рубенович Симонов работал режиссёром в театре им. Вахтангова и Малом театре и в 1968 г., после смерти отца, был назначен гл. режиссёром театра им. Вахтангова. Е. Р. и при жизни отца, и после его смерти поставил целый ряд спектаклей, в т. ч. известную «Филумену Мартурано» Де Филиппо, где играл его отец. Популярность театра им. Вахтангова была всегда высокой. По-видимому, на одном из спектаклей побывал кто-то из членов Президиума ЦК КПСС (возможно, Л. И. Брежнев), и на стандартный вопрос «есть ли просьбы?» Е. Р. ответил: «Дачный участок в ближнем Подмосковье», что было, конечно, обусловлено сложившимися тогда у него семейными обстоятельствами. Просьба была занесена в реестр, и с ним были ознакомлены в аппарате ЦК КПСС. Там, наверное, были свои очередники. Вот почему вместе с известным именем Е. Р. Симонова в списке претендентов на два освободившихся участка в ДСК «Работники искусств» появилось имя помощника Генсека, остепенённого сотрудника аппарата ЦК Кузмина. Е. Р. (впрочем, как и Кузмин) побывал на территории и пришёл в правление ДСК. Он высказал свои предпочтения, но ему ответили, что в данном случае правление не определяет приоритеты и ему надо договариваться там, наверху. Спросил он и о процедуре вступления. Я ему сказал, что он может не сомневаться, что его примут в ДСК. Вопрос в другом, добавил я, что вы построите и как это утвердить. Обоих приняли в члены ДСК. Спустя какое-то время Е. Р. показал мне где-то добытые им планы, но затем привёз стандартный маленький домик и поселил в нём актрису Рязанову. Она жила в нём, по-моему, и зимой, была коммуникабельным и весёлым человеком, но вскоре заболела раком и умерла. Избушка стояла сначала пустой, а затем её снесли. Е. Р. нанял архитектора, который создал ему проект кирпичной дачи, больше похожей на дворец. Рабочие на основе этого проекта заложили фундамент и начали вести кладку. Приехавшие сотрудники районного БТИ, посмотрев на всё это, сказали, что они не примут такой дворец ни на каких условиях. Рабочие ушли, стройку заморозили, и помню, как мы с В. Б. Куровым лазали по кладке, вымеряя внутренние размеры этого недостроя.

Я несколько раз встречался с Е. Р., стараясь доказать, что не нужен ему такой дворец и следует умерить аппетиты. Я ему говорил, что его высокие качества известного режиссёра, драматурга и просто талантливого человека входят в противоречие с любыми проявлениями гигантомании или излишнего потребительства. В ответ он ругал не меня, а тех, кто, по его мнению, мешает ему работать и жить. В состоянии недостроя кладка простояла довольно длительное время, затем проект был переделан, и строительство завершено. К этому моменту Е. Р., по-видимому, потерял интерес к дачной проблеме, редко появлялся, а затем передал строение и участок дочери. Насколько мне известно, в новых экономических условиях, после смерти Е. Р. она продала дачу.

Второе дело было связано с распределением земельного участка Г. И. Гояна. В начале 70-х годов Г. И. был вполне работоспособным человеком, интересовался работой правления, и мы, встречаясь, обсуждали с ним эти и другие проблемы. Затем он заболел, болезнь прогрессировала, возраст усугублял положение и, как мне рассказывала соседка, имевшая связи в ГИТИСе, где работал Г. И., ректорат предложил ему освободить должность завкафедрой, на что Г. И. угрожал обращениями наверх вплоть до Генсека. В 1980 г. Г. И. Гояна не стало, квартира и дача перешли по наследству его жене. Она долго на даче не появлялась, и когда я её увидел, обратился к ней с просьбой поискать в архивах мужа старый генплан посёлка с геоподосновой, образца 1936–1937 гг., что тогда нам было крайне необходимо. Через некоторое время она сообщила, что ничего не нашла, в разговоре посетовала на плохое самочувствие. Передо мной стояла пожилая женщина, страдавшая от одиночества. В 1985 г. мы узнали, что она умерла. По просочившимся слухам, квартиру вскрыли, богатую библиотеку Г. И. вывезли и распродали, а имущество расхитили. Сразу же на даче появился крепкий молодой человек, а с ним женщина с малолетним ребёнком. У них, очевидно, были ключи от дома, где они спали. Вначале никаких подозрений это не вызвало. Некоторые же сдавали помещения дачникам. Еду не готовили, а привозили из ресторана на автомашине. Из разговоров с новым жильцом стало очевидным, что он хорошо знал супругу Г. И. Гояна. Потом он стал представляться её родственником, племянником. Документы, затребованные у него правлением, ни о чём не говорили, ибо племянник мог иметь любую фамилию. Так новые жильцы прожили несколько месяцев. Ближе к зиме они исчезли, а через некоторое время, когда в посёлке уже почти никого не было, неизвестные люди сожгли дачу Г. И. Гояна. Подозрение сразу же пало на уехавшего жильца, но доказать что-то никому не удалось.

К этому времени у нас появился новый председатель правления ДСК. Им стала художница Елена Александровна Симонова. Она попыталась расширить состав членов ДСК за счёт привлечения новых деятелей искусства и культуры. Пользуясь её приглашением, к нам приехала Алла Борисовна Пугачёва. Её сопровождал эскорт мужчин во главе с директором труппы и поэтом Ильёй Резником. Они походили по посёлку, посмотрели участки, место им понравилось. Собрались для обсуждения в правлении. Помню, что задал ей вопрос: предположим, что вы построитесь, заселитесь, всё будет у вас хорошо, но вы в фаворе и как мы будем спасаться от толп ваших поклонников и фанатов? Недолго думая, она ответила: «Давайте построим забор вокруг посёлка». Какой забор, подумал я и, вспомнив борьбу Масленниковой, жены С. Лемешева, с лемешихами, вопросов больше не задавал. Правление ДСК со своей стороны снабдило заявление А. Пугачёвой всей необходимой положительной документацией, но должен, к сожалению, сказать, что, несмотря на выдающийся талант, проявленный А. Б. именно в те годы, власти отказали ей в приёме в ДСК: зам. председателя СМ РСФСР (фамилии не помню) наложил вето на её заявление.

Другим претендентом была директор музея на Волхонке И. А. Антонова. Она приехала к нам, всё ей вроде бы понравилось, но, как я понял, сложные семейные обстоятельства не позволили ей принять положительное решение. Были и свои кандидаты на освободившийся участок бывшей дачи Г. И. Гояна. Среди них на первом плане были члены семьи Никитиных. История эта тянется к довоенному времени, когда строился дом отдыха театра Сатиры. Бывший тогда директором театра Сатиры Алексей Яковлевич Никитин сообщил руководству кооператива о своей многочисленной семье, состоящей из родителей, нескольких братьев и сестёр, жены и детей. Учитывая положение А. Я. Никитина, тогдашнее правление ДСК выделило периферийный участок вблизи поймы р. Скалба на строительство дачи для его семьи. Строительство осуществлял отец семейства Я. Никитин. Сам А. Я. относился к строительству, я бы сказал, с прохладцей. Он мне неоднократно говорил, а я знал его давно, примерно следующее: мне эта собственность не нужна (говорил он грубее), с собой я её не утащу. Но время шло, семьи детей разрастались, и на узком плацдарме дачных помещений возникали разногласия. После смерти отца семейства, когда были приняты в члены ДСК его наследники, градус разногласий порой повышался до такого уровня, что правление вынуждено было думать о принятии профилактических мер. Одной из таких мер было расселение семей на освободившиеся дачные участки. При этом участки находились внутри кооператива, и сам ДСК мог решать, кого туда заселить. Власти должны были только одобрить это решение. Таким образом удалось расселить на освободившиеся участки (быв. Гояна) семьи двух братьев – Сергея Яковлевича и Александра Яковлевича Никитиных. Дачные помещения, которые они ранее занимали, были переданы оставшимся представителям этого обширного семейства.

Теперь я хочу рассказать о деле, которым занималось правление и которое возникло в связи с перераспределением членства в даче номер один по ул. Станиславского. Большой дом на этом участке заложил оперный бас Поляев, работавший то ли в Большом театре, то ли в театре Станиславского-Немировича. Было это в самом конце войны или сразу по окончании войны. Строительство шло ни шатко, ни валко, денег на это у Поляева не хватало, и чтобы сохранить складированный стройматериал, он поселил в своём недострое железнодорожного рабочего по фамилии Пушкин с женой и дочерью. Днём рабочий старался промышлять по найму, а дочь его вскоре после войны принесла ребёночка. Семья рабочего нищенствовала, и что это такое, я увидел воочию, когда приходил в дом к Поляеву. Финансовый крах у Поляева в конце концов наступил, семья рабочего своё временное местожительство покинула, а пай и права на участок и дачу перешли к руководителю оркестра и известному музыканту Леониду Григорьевичу Пятигорскому. Л. Г. рьяно взялся за дело, достроил дом, провёл отделочные работы. Как музыкант и педагог он стал обучать некоторых соседских детей музыке и в этом преуспел. Я был мало знаком с Л. Г., но соседи подчёркивали его высокие человеческие качества. Надо сказать, что жил он не один, а вместе с женой, как говорили, когда-то успешно практиковавшей балериной. Но вот он начал болеть, у него обнаружили диабет, который прогрессировал, – во второй половине шестидесятых годов у него отняли ступню. После его смерти права на дачу по наследству перешли его супруге. Но что поразительно: прожив на даче вместе с мужем столько лет, она ничему у него не научилась. Дачное хозяйство для неё было каким-то потусторонним явлением, она просто растерялась от навалившихся забот, связанных с необходимостью поддержания элементарного порядка на даче. Конечно, соседи ей помогали, но надо было учиться брать ответственность и на себя. Она обратилась к родственникам. Был у неё двоюродный брат, который в прошлые годы работал в органах и был начальником горотдела КГБ в Крыму. Пробыв в таком беспомощном состоянии несколько лет, эта женщина пришла в правление ДСК и заявила, что хочет передать права на дачу своему родственнику. Естественно, что там спросили о серьёзности её намерений. Уговаривать или отговаривать её в правлении никто права не имел. Документы оформили и передали пай на дачу новому члену ДСК А. А. Татаринцеву. Он начал проводить ремонтные работы и устранять возникшие за эти годы прорехи. Через какое-то время бывшая балерина снова явилась в правление, заявив, что она была в неадекватном состоянии в момент оформления документов и просит вернуть ей права на дачу. Мы усомнились: нет ли тут каких-то денежных претензий. Вызвали А. А. Татаринцева. Он сказал, что предупредил сестру перед оформлением, что денег у него нет. Через месяц бывшая супруга явилась ко мне на дачу вместе с братом Пятигорского, известным юристом. Разговор продолжался часа два. Его основной аргумент – её недееспособность в момент оформления. «Вы можете это документально подтвердить?» – спросил я. Ответа не последовало. Но мы на этом в правлении не успокоились. Мы договорились с А. А. Татаринцевым, что он предоставит сестре для проживания кухню-сторожку. В какой-то момент она согласилась, а потом отказалась. Но Зеленоградская её манила. Проходя на станцию, я неоднократно видел её сидящей на пенёчке, а глаза её были устремлены в небо.

Через некоторое время в правление пришло известие, что супруга Пятигорского выбросилась из окна своей квартиры на Бережковской набережной, покончив свою жизнь таким путём. А в моей памяти остаётся пожилая женщина на пенёчке, и солнце светит ей в глаза.

Хочу рассказать ещё одну давнюю историю, характерную для того времени. История эта относится к послевоенному периоду, а началась она незадолго до войны. В 1938 г., как сейчас помню, в посёлке появилась большая семья Алексея Петровича Остроумова. До этого семья А. П. Остроумова крестьянствовала в центральной полосе России, сравнительно недалеко от Москвы, и, как тогда случалось, в поисках лучшей доли решила перебраться ближе к крупному городу. Побудительной причиной переезда, возможно, послужило то, что в Пушкинском районе успешно работал родственник семьи плотник-профессионал Прокопий. В семье было пятеро детей и корова. Гнали они корову из родных мест или купили здесь – не знаю, но то, что её молоко было источником жизни – это точно. По прибытии в Зеленоградскую, в посёлок ДСК, А. П. сразу же стал работать по найму: одному забор поставит, другому крыльцо соорудит. Он не являлся мастером плотничного дела как Прокоп, но был смекалистым, а руки были привычными к ежедневному труду.

Появившийся в том же году В. Я. Хенкин с его богатой концертной деятельностью решил поставить на участке кухню-сторожку с печкой, чтобы пользоваться во время зимних наездов. А. П. срубил небольшое по размерам строение и заселился в него с семьёй в качестве сторожа. Помню, что в трескучие морозы 1939–1940 гг. мы с приятелем, пробежав на лыжах с десяток километров по Зеленоградской лыжне и всё-таки изрядно промёрзнув, не находили другого места для обогрева, кроме сторожки на участке В. Я. Хенкина. От печки исходила теплынь, а над кроватью в несколько этажей возвышались нары, на которых лежали дети. Старшей, Марии, было тогда около 15 лет. Ещё до войны А. П. Остроумова назначили комендантом посёлка, но в 1942 г. его призвали в армию. Позже мобилизовали и дочь Марию, которая вместе с другими девушками ухаживала за стадом, гонимым на запад вслед за наступавшей армией и обеспечивающим питание для сражавшихся бойцов. Вернувшись после войны, А. П. по указанию правления ДСК срубил ещё одну сторожку на развилке ул. Станиславского и Неждановой, вообще говоря, для работы правления, но ввиду отсутствия другого жилья поселился в сторожке вместе с семьёй. Надо сказать, что по Уставу тогдашнее правление не могло принять А. П. Остроумова в члены ДСК, так как он не был работником искусств.

К концу сороковых годов правление всё чаще стало напоминать А. П., чтобы он решал свою жилищную проблему и освободил сторожку для заседаний правления. Положение становилось абсолютно безвыходным, особенно с учётом сложившихся в те годы социально-экономических условий. И тогда А. П. вспомнил, что у него есть именитый земляк и работает он не где-нибудь, а в самом политбюро ЦК КПСС. Вспомнил он о члене Политбюро Андрее Андреевиче Андрееве, ранее работавшем председателем РКИ, наркомом путей сообщения и наркомом земледелия. А. А. Андреев был выходцем из Сычёвского района Смоленской области, откуда был родом и А. П. Остроумов. Районный центр Сычёвка расположен у границы Московской области и отстоит от столицы каких-то 300–400 км. Что там написал в своём послании А. П., мне, конечно, неизвестно. Но я думаю, что А. П. сослался на то, что они оба из одной деревни, что положение у А. П. безвыходное, что ему, только что вернувшемуся с войны, отцу многодетной семьи, отказывают в клочке земли для дома, и заканчивал чем-то вроде: помогите ради Бога. Безусловно, А. П. не надеялся получить ответ. Написал для страховки и всё. А. А. Андреев, бывший членом политбюро до 19 съезда КПСС (1952 г.), получив в числе многих писем жалобное послание от земляка, наверное, вспомнил свою малую родину и осознал, что как-то он должен поддержать просителя.

Однако, чтобы там, наверху, в резолюции А. А. Андреев не написал: учесть, рассмотреть или помочь, этого было достаточно для решения вопроса. Власти Московской области и г. Пушкино, получив письмо с резолюцией А. А. Андреева, зашевелились. Вызвали председателя правления ДСК, тогда им был И. С. Зубцов. Ивана Сергеевича Зубцова провести на мякине было трудно. Член КПСС с 1918 или 1919 г. от Тверской организации РКПб, он наверняка заявил, что нарушать устав ДСК он не может, а любая структура, представившая А. П. Остроумова работником искусств, будет разоблачена. И добавил: у вас есть большой жилищный фонд, вот и выделите ему жильё. Тем самым наступил на больную мозоль. Стали искать альтернативу. Я давно наблюдал, что в таких случаях номенклатура старается и рыбку съесть, и в лужу не сесть. Предложили формулу: давно проживает в посёлке, комендант, фронтовик, многодетная семья. И. С. Зубцов, знавший возможности проверяющих органов, ответил: пожалуйста, напишите от своего имени такое письмо, но согласуйте с московской городской организацией, контролирующей ДСК. Такое письмо было получено. А. П. Остроумова приняли в ДСК и выделили участок рядом с участком, который занимала в то время прима театра Оперетты Регина Фёдоровна Лазарева. По популярности она была предшественницей знаменитой Т. И. Шмыги. Получив участок, А. П. Остроумов быстро поставил на нём сруб и освободил сторожку.

Не могу не сказать несколько слов о Марии Ивановне Бабановой, бывшей членом ДСК более 40 лет. При постройке дачи она несколько отступила от типового проекта 1937 г. и возвела небольшой рубленый второй этаж. Насколько я знаю, никаких замечаний по этому поводу она не имела. В жизни кооператива особого участия не принимала, предпочитая направлять на общие собрания своих представителей, но жила на даче довольно часто. Здесь её посещали актёры, критики, театроведы. Здесь я видел направлявшихся к ней актёров А. Лукьянова, Тер-Осипян, критика В. Вульфа. На даче во время войны жили её родители, вывезенные из родных мест в связи с немецкой оккупацией. Мария Ивановна была человеком скромным, сдержанным, что я мог наблюдать во время её посещений по приглашению отца, когда они вместе работали в театре Революции. Я смотрел ряд спектаклей с участием М. И. Видел «Ромео и Джульетту», «Иркутскую историю», «Собаку на сене». Остались в памяти незабываемый голос, грация, очарование образа. Воистину народная артистка. В начале 80-х годов М. И. Бабанова умерла. Прямых наследников у неё не было, и она завещала дачу театроведу Берновской. Некоторые члены ДСК пытались оспорить волю артистки на том основании, что дача является кооперативной собственностью. Но суд не принял этих доводов и передал дачу согласно завещанию актрисы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.