28. Как был разыгран чехословацкий козырь
28. Как был разыгран чехословацкий козырь
Гражданская война, казалось, быстро клонится к победе красных. Отряды белогвардейцев были слишком малочисленными. Белые донские казаки, всего 1,5 тыс. во главе с генералом Поповым, ушли в Сальские степи. В Тургайских степях скрылся атаман Дутов с горсткой оренбургских казаков. При штурме Екатеринодара погиб Корнилов, и остатки Добровольческой армии под командованием Деникина скитались по кубанским станицам…
Но там, куда приходили большевики, начинались кровавые ужасы. И в основном-то уничтожались люди, не имевшие никакого отношения к белогвардейцам. В Глухове перебили гимназистов и гимназисток. Когда армия Муравьева подступила к Киеву, Центральная Рада уже бежала без боя. Но красные части устроили городу жуткую бомбардировку, несколько дней засыпая его снарядами. А потом, войдя в Киев, уничтожили 2 тыс. человек. Офицеров вызвали в театр для «проверки документов», там же перестреляли и перерубили. Хватали на улицах и расстреливали «подозрительных» или тех, кто предъявил документы украинского правительства. Бойнями ознаменовалось взятие красными частями Оренбурга, Астрахани. В Петрограде, к которому гражданская война еще ни коим боком не приближалась, Моисей Урицкий уничтожил около 5 тыс. человек. И любил сам смотреть расстрелы. Окно его кабинета выходило во двор ЧК, и он не упускал случая понаблюдать, как там умерщвляют людей.
После захвата Ростова отрядами Сиверса арестовывали офицеров, «буржуев», гимназистов и семинаристов 14–16 лет, вели к городскому собору, раздевали до кальсон и расстреливали, оставляя трупы валяться у всех на виду. В Новочеркасске и по донским станицам казнили 2 тыс. человек. Как уже отмечалось, большинство казаков на начальном этапе гражданской войны сохраняло нейтралитет, а многие приняли сторону советской власти, что и обеспечило ее победы. Но комиссаров, присланных из центра, даже «казачий большевизм» не устраивал. Красным казачьим командирам не доверяли, заменяли их другими. Поощрялись бесчинства красногвардейцев. Сами казачьи войска были объявлены упраздненными. Катились «реквизиции» с грабежами, репрессии против «богатых».
Повсеместно обрушились удары и на священников. В Севастополе был убит пастырь военно-морского ведомства о. Михаил (Чефранов). В Киеве — митрополит Владимир. В Переславле-Залесском расстреляли священника о. Константина (Снятиновского), в Елабуге — протоиерея Павла Дернова с тремя сыновьями. В погосте Гнездово под Вышним Волочком грабили церковь. Вступились крестьяне — 30 человек арестовали, 10 казнили. В Костроме убили 88-летнего протоиерея Алексия (Андроникова). В реке Туре утопили епископа Тобольского Гермогена. Архиепископа Пермского Андроника зарыли заживо. В Смоленске расстреляли епископа Вяземского Макария (Гневушева) и с ним 13 человек. Были убиты епископ Вольский Гермоген (Косолапов), епископ Кирилловский Варсонофий (Лебедев) [125]. На Кубани священнослужителей истребили в 22 станицах, о. Ионнну Пригоровскому в Пасхальную ночь прямо в церкви выкололи глаза, отрезали уши и нос, размозжили голову. Обращали алтари в отхожие места, упражнялись на стенах и иконах в хамском остроумии [46].
Спрашивается, кто это насаждал? Конечно, не заразившиеся большевизмом крестьяне и казаки. У них на своих священников рука не поднялась бы. Зверства и кощунства внедряли пришлые комиссары. Нет, не все злодеяния они творили собственными руками. Но они находили подходящие «кадры». В России искусственно создавалась система, которая поощряла и выдвигала извергов, отморозков, садистов. В Ессентуках отметился особым изуверством «женский карательный отряд каторжанки Маруси». В Екатеринодаре наводил ужас палач Атарбеков [103]. Тут жертв даже не расстреливали, а рубили головы или отрезали их кинжалом. В Ставрополе комендант Ашихин каждую ночь казнил «буржуев» в Юнкерском саду. Как мужчин, так и женщин заставлял ходить голыми мимо себя, осматривая со всех сторон. И ударом шашки отхватывал какую-то часть тела: ухо, грудь, руку. Потом рубил еще, отсекая другие органы. Под конец выкалывал глаза. И лишь после этого приказывал помощникам отрубить голову [56]. Таким способом он уничтожил 166 человек.
Причем даже «классовое» деление не всегда играло роль. Нищих черкесов и калмыков целиком объявили «контреволюционными» народами, поскольку они жили по своим родовым обычаям, подчинялись старейшинам и революционных лозунгов не воспринимали. Был устроен настоящий геноцид. Упомянутый Атарбеков ездил по черкесским аулам «устанавливать советскую власть» — по словам современников, «резал людей, как скот», в саклях потом находили груды человеческих внутренностей. У калмыков каратели уничтожали и оскверняли буддийские святыни, истребляли население. Подросткам резали уши, выкалывали глаза, кастрировали, женщинам после изнасилований калечили половые органы и груди — чтобы больше потомства не производили [83]. Всего было уничтожено около 50 тыс. калмыков. В эти злодеяния старались вовлечь крестьян, соблазняя их захватить калмыцкие земли, скот. Это тоже было политикой. Повязать кровью как можно больше людей, ожесточить…
Террор и бесчинства вызывали ответное сопротивление. Вспыхивали казачьи восстания на Кубани, в Сибири, создавались подпольные организации в городах. Но выступления были разрозненными и быстро подавлялись. А расправа была жестокой. При подавлении только одного из восстаний на Кубани, в Лабинском отделе, было уничтожено 770 человек. В Омске взбунтовались и забастовали рабочие. Их усмиряли «интернационалисты». Из участников беспорядков отсчитали каждого десятого и покарали вместе с семьями. Сперва обреченных подвергли публичной порке, а потом расстреляли. Как доносил английский консул Элиотт Керзону, среди казненных «были и молодые девушки, и старухи, и беременные женщины».
На Дону безобразия новой власти допекли не только казаков, но и иногородних. А когда немцы двинулись на Украину, оттуда хлынул поток удирающих красногвардейцев. Для советского правительства, разумеется, было бы логично отводить их на север. Влить в формирующуюся Красную Армию, прикрыть Центральную Россию. Нет, было сделано иначе. Против немцев оставалась лишь слабая «завеса», а отступающие отряды Троцкий направил на восток, в казачьи области. Эта саранча, озлобленная и неуправляемая, потекла на Дон. Грабя, насильничая, пожирая все на своем пути. И казаки взорвались. Восстание покатилось, охватывая станицу за станицей. Красных стали бить и изгонять. В Новочеркасске собрался Круг, избравший атаманом генерала П. Н. Краснова и провозгласивший независимое государственное образование — Всевеликое Войско Донское. С Германией Краснов предложил установить мир, воевать на два фронта казаки были не в состоянии [84].
Что ж, немцев это вполне устраивало — дальнейший распад России. Они не только готовы были признать суверенитет Дона, но сразу же наладили с ним взаимовыгодную торговлю. В Ростове была создана Доно-Германская экспертная комиссия по товарообмену. Немцы стали поставлять оружие и боеприпасы в обмен на нужное им продовольствие. И продавали-то подешевке, пуд зерна за винтовку с 30 патронами. Потому что оружие было чужое. Захваченное на русских фронтовых складах. Большевики отдали Германии склады, теперь винтовки и пушки оттуда шли белым, чтобы били большевиков, а Германия получала чистую прибыль — хлеб, сало, масло, мясо.
Краснов рассчитывал и на дипломатическую помощь. Ведь стоило только немцам нажать на большевиков, и они сразу признавали неприкосновенность Украины, Эстонии, Латвии. Атаман просил, чтобы Берлин и за Дон заступился. Обещал взамен экономические льготы, даже союз против Антанты. Но нет, с этим не вышло ничегошеньки. Ради Дона Берлин пальцем о палец не ударил. Одно дело — прибалты, самостийники, другое — казаки. Их рассматривали в общем плане Белого движения. А Людендорф, например, видел в белых «реальную угрозу будущему Германии». Идеальным он считал «взаимное истощение красных и белых» [168] — а плоды этого истощения пожнет Германия.
Но не только немцы собирались пожинать плоды распада России. Державы Антанты тоже. Мурманского края им было недостаточно. Они уже раскатывали губы на весь русский Север, Сибирь, Туркестан, нефтяные месторождения Баку и Грозного. Но при этом надеялись, что прибрать все это к рукам можно будет так же легко, как Мурманск, без единого выстрела. Хаус неоднократно повторял в своих дневниках и письмах Вильсону, что интервенция должна осуществиться «по просьбе Советского правительства» [6]. По данному поводу продолжались переговоры с Троцким, и Лев Давидович склонялся согласиться. Он требовал лишь гарантий, что иностранцы не будут вмешиваться во внутреннюю политику большевиков.
Но все же Троцкий был не всесилен. В Москве теперь активно действовал Мирбах. И он отнюдь не впустую расходовал выделенные ему 3 млн. марок в месяц. Сколачивал свою сеть агентуры, организовывал прогерманскую партию в советском руководстве. Что облегчалось и реальным положением дел. Большевики не могли не понимать, что в случае новых уступок Антанте немцы, уж конечно, крепко рассердятся. А их соединения стояли в Пскове, Нарве, под Смоленском. Достаточно было одного приказа, чтобы они погрузились в эшелоны, смели красные заслоны и через день очутились в Петрограде и Москве. Троцкий на переговорах уточнял, смогут ли его западные покровители оказать фактическую помощь? Какие силы и в какие сроки сумеют перебросить в Россию? Но получалось неутешительно. Во Франции разворачивались решающие сражения мировой войны, лучшие войска союзников были связаны там. И даже второсортные соединения из колоний — пока подвезут, пока высадятся в портах, в Кремле уже будет сидеть немецкий комендант и организовывать какую-нибудь новую власть.
Правда, Локкарт и Робинс убеждали Льва Давидовича, что в этом нет ничего страшного. Дескать, советское правительство и красные части могут отступать хоть за Урал, соединиться с союзниками и действовать против Германии вместе. Англичане при этом были настроены наиболее решительно. Когда сомнения и опасения большевиков им надоели, предъявили Совнаркому ультиматум о принятии «помощи» вооруженной силой. 1 мая 1918 г. британский резидент в США Вильям Вайсман пояснял в шифровке Хаусу: «Если мы решим, что Троцкий не хочет или не может пригласить нас, то мы можем призвать Керенского и других деятелей первоначальной республиканской революции, побудить их образовать правительственный комитет в Маньчжурии и делать то, чего Троцкий не пожелал или не смог бы сделать» [6].
Нет, Троцкий и хотел бы, да не мог. Потому что, узнав о британском ультиматуме, Германия тоже немедленно предъявила ультиматум — о соблюдении условий Брестского мира. А далеко не всем большевикам улыбалось отступать за Урал. Ленин прекрасно осознавал, что тогда уж ни о каком «балансировании» между империалистическими лагерями речи не будет. Что в подобной ситуации его правительство попадет в полную зависимость от иноземцев, станет марионетками в руках оккупационных властей. И использовать большевиков будут только до тех пор, пока они нужны. 5 мая Совнарком по предложению Ленина принял постановление: «Немецкому ультиматуму уступить, а английский отклонить».
Что ж, коли так, в ход пошли другие варианты. Американцы их уже прорабатывали. Под предлогом спасения России от гуманитарной катастрофы создавалась комиссия под руководством крупного предпринимателя и банкира Гувера. Якобы поставлять русским крестьянам сельскохозяйственные машины и орудия, учить обращаться с этой техникой. На самом деле комиссия должна была внедриться в нашу страну, а потом объявить, что она находится в бедственном положении, и запросить помощь войсками. Ну а в случае, если большевики откажутся принять «спасителей», предполагалось раздуть шум о необходимости помочь несчастным русским крестьянам. Хаус цинично записал в дневнике: «Желательно приглашение американской комиссии большевистским правительством. Но если такового не последует, комиссия двинется в Россию под охраной американских войск» [6].
Однако провокация с миссией Гувера не потребовалась. Подвернулся куда более выигрышный вариант — с Чехословацким корпусом. Он создавался еще в 1916–1917 гг. из пленных, пожелавших сражаться против Австро-Венгрии за независимость Чехословакии. При общем развале русской армии он сохранил боеспособность, тем более что австрийцы солдат этого корпуса в плен не брали — тех, кто попадался, сразу вешали как изменников. После Бреста 45 тыс. чехов и словаков отступили в Россию и были размещены под Пензой. Американский президент Вильсон горячо поддержал идею создания суверенной Чехословакии, выдвинув на роль ее лидера собственного ставленника масона Масарика. И во Франции стала формироваться чешская армия под командованием генерала Жанена. А в Москве прошли переговоры представителей Антанты и Масарика с Чичериным и Троцким. 26 марта было достигнуто соглашение, что Чехословацкий корпус переходит в подчинение Жанена и будет вывезен во Францию.
И вот тут опять начались некие загадки. Отправлять чехов почему-то решили не через Мурманск, что было гораздо ближе, а через Владивосток. Разбили на 4 партии, и группы эшелонов повезли солдат в Сибирь. Возможно, и через Владивосток благополучно вывезли бы. Но 27 апреля Троцкий вдруг переменил решение. Союзники высказали просьбу перенацелить часть чехов все-таки через Мурманск — с тем, чтобы «до отправки во Францию» использовать их на Севере. И Лев Давидович пошел навстречу. Отдал приказ — для тех эшелонов, которые еще не проследовали за Урал, продвижение остановить. Около 10 тыс. чехов осталось в Пензе, примерно столько же застряло в районе Челябинска.
Уникальное положение, которое занял корпус, растянувшийся вдоль железной дороги от Пензы до Дальнего Востока, было очевидно. Американский посол в Китае Райниш писал Вильсону: «Было бы огромной ошибкой позволить чехословацким войскам уйти из России… они могут овладеть контролем над всей Сибирью. Если бы их не было в Сибири, их нужно было бы послать туда». Но подсказки Райниша в общем-то и не требовались. Руководство Антанты хорошо представляло, что делает. 11 мая 1918 г. в Лондоне в резиденции Ллойд Джорджа состоялось секретное заседание специального правительственного комитета, на котором было решено «рекомендовать правительствам стран Антанты не вывозить чехов из России», а снабдить их оружием, боеприпасами, выделить для командования опытных генералов и использовать «в качестве интервенционистских войск союзников в России» [126].
И сразу же подыграл… Троцкий. 14 мая, через три дня после указанного совещания, в Челябинске на вокзале произошла драка между чехами и венграми. Местный Совет принял сторону венгров, арестовал нескольких чехов. Эшелон с оружием в руках вступился за товарищей, двинулся к Совету и добился их освобождения. Случай был далеко не первым. Освобожденные из плена немцы и венгры ехали из сибирских лагерей навстречу чехам. Одни направлялись воевать против Антанты, другие на стороне Антанты, друг против друга. Немцы и венгры, поступившие на службу к советской власти, также относились к чехам враждебно. Конфликты случались постоянно. Но на драку в Челябинске Троцкий почему-то обратил особое внимание и 25 мая издал приказ о разоружении корпуса: «Каждый чехословак, найденный вооруженным… должен быть расстрелян на месте. Каждый эшелон, в котором найден хотя бы один вооруженный солдат, должен быть выгружен из вагонов и заключен в концлагерь».
Приказ, да еще и выдержанный в столь «драконовских» тонах, сыграл откровенно провокационную роль. 45 тыс. отлично вооруженных, обученных, спаянных и дисциплинированных солдат, это для мая 1918 г. была не шутка. Когда аморфные, слабенькие красные отряды сунулись к чехам выполнять распоряжение, эшелоны взбунтовались. Легко разогнали противника и свергли советскую власть в тех городах, где их застало нападение. По железнодорожной связи вызывали другие эшелоны и предупреждали: «Советы объявили нам войну». Кое-где дело могло бы обойтись миром. Например, Иркутский Совет воздержался от силовых акций и начал с чехами переговоры о разоружении. Однако вмешался… американский генконсул Харрис. Передал чешским офицерам новые инструкции союзного командования, и местную власть тоже разгромили. Аналогичным образом инструкции поступили через французского посла Нуланса, консула США во Владивостоке Пуля [126].
А в этих инструкциях все уже было продумано! Задача, которая ставилась корпусу, — расчистить и взять под контроль Транссибирскую магистраль. А та часть чехов, которая оставалась в Пензе, развернула наступление на Самару. Чехословацкий мятеж стал детонатором целой цепи восстаний. Сразу активизировались все силы, недовольные властью большевиков. Ведь офицерские заговоры вызревали почти в каждом большом городе, всюду кучковались и собирались в кружки интеллигенция, демократы, социалисты, возмущенные разгоном Учредительного собрания, позорным Брестским миром. Но все понимали — выступишь, наверняка раздавят и уничтожат. Теперь, с надеждой на помощь чехов, эти заговоры реализовались. Поднялось и Уральское, Оренбургское, Сибирское казачество. Возникли «правительства» в Самаре, Омске, Владивостоке.
А державы Антанты не преминули взять чехов под покровительство. 21 июня министр иностранных дел Англии Бальфур выступил с заявлением — дескать, русские уже предали несчастных румын, а сейчас то же самое повторяется с несчастными чехами. Вывод следовал: «Положение чехов требует немедленных союзных действий». В тот же день полковник Хауз записал: «Я полагаю, что-то должно быть сделано с Россией» [6]. А 6 июля последовало заявление Вильсона: «Я надеюсь достичь прогресса, действуя двояко — предоставляя экономическую помощь России и оказывая содействие чехословакам» [168]. Пошло открытое иностранное вторжение. В Сибирь было направлено 7,5 тыс. американских военнослужащих, 4 тыс. канадских, 1,5 тыс. британских, 2 тыс. итальянских, 1 тыс. французских и 70 тыс. японских.
Цифры, кстати, красноречивые. Нетрудно увидеть, что только Япония двинула в Россию действительно сильную оккупационную армию. Поскольку лелеяла надежды захватить под свое полное господство Забайкалье и Дальний Восток. И вместе с Маньчжурией, Кореей, Сахалином складывалась очень даже неплохая «зона интересов». Американцам и англичанам такое дело совершенно не понравилось, они протестовали, требовали ограничить численность японских войск. Но безуспешно. Токийские политики улыбались, кивали, на словах соглашались, а тем временем высаживали все новые контингенты. Попробуй-ка сосчитай их по разным городам и станциям! США и Великобритания тоже намеревались утвердиться в Сибири, но не прямой экспансией, а политически и экономически. Поэтому послали довольно небольшие силы (а французов и итальянцев взяли «для приличия», обеспечить общее представительство). Американские и англо-канадские войска предназначались не для боев. А для того, чтобы регулировать обстановку, застолбить важнейшие пункты — и не позволять слишком наглеть японцам. А воевать за их интересы предстояло русским и чехам. Пусть воюют. Какая разница, сколько их там перебьют?
Слабые региональные российские «правительства» быстро попали под полный контроль иностранцев. И осуществился именно тот вариант, который фигурировал в процитированном письме Вайсмана Хаусу: «Если мы решим, что Троцкий не хочет или не может пригласить нас, то мы можем призвать Керенского». Нет, Керенского призывать все же не стали, он слишком много напакостил России и стал чересчур одиозной личностью. Но Уфимскую Директорию, созданную из региональных «правительств», возглавил Авксентьев — ближайший подручный Керенского.
Однако можно добавить еще одно совпадение — случайное ли? 20 мая 1918 г., за 5 дней до натворившего бед приказа Троцкого о разоружении чехословаков, еще один «эмиссар сил неведомых», Яков Свердлов, выступил на пленарном заседании ВЦИК с докладом «О задачах Советов в деревне». До лета 1918 г. большинство крестьян поддерживало советскую власть, которая дала им землю. Теперь провозглашалось «перенесение гражданской войны в деревню», подавление «кулаков», «нейтрализация середняков». Сельские советы, куда избирались зажиточные, хозяйственные мужики, объявлялись «кулацкими». В противовес им создавались комитеты бедноты из шпаны, пьяниц, горлопанов. Развернулась подготовка к введению продразверстки. А ведь крестьяне составляли 90 % населения страны… Бессмысленный террор, чехословацкий мятеж, интервенция и атака на крестьянство как раз и стали теми факторами, благодаря которым гражданская война охватила всю Россию. И разгорелась уже в полную силу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.