На развалинах рейха
На развалинах рейха
С того разговора, состоявшегося в поезде «Марий Эл», минуло ровно двадцать лет, и предчувствия меня не обманули. Признаки надвигающейся опасности миру и стабильности в Европе видны все отчетливее. Снова, как 100 и 80 лет назад, на этом континенте и, что особенно тревожно, в Германии, усиливаются националистические, реваншистские настроения. Экономика Германии, набравшая обороты, уже задыхается в тесных западноевропейских рамках.
И здесь невольно на память приходят слова человека, когда-то вершившего мировую политику и хорошо знающего, какие тайные механизмы движут ею — У. Черчилля.
«…Германию можно разорить, ее можно обложить неограниченной контрибуцией; она может стать жертвой внутренних распрей — но все это минует через десять, двадцать лет. И тогда снова воспрянет несокрушимая мощь «всех германских племен», вновь запылают неугасимые огни воинственной Пруссии»[126].
Пророческие слова У. Черчилля, произнесенные много лет назад, как никогда актуальны и в наши дни. Германия давно уже не выплачивает контрибуций. В 1989 г. пала печально известная «берлинская стена», а с ней исчез еще одни барьер на пути воссоединения, как писал У. Черчилль, «несокрушимой мощи «всех германских племен». Переварив всего за двадцать лет суррогат из полусоциализма и полукапитализма — ГДР, сегодняшняя Германия вышла на первое место по объему валового продукта в Европе. Некогда карманная кастрированная до невозможности армия — бундесвер — в наши дни превратилась в одну из наиболее боеспособных военных сил. Ее будущие полководцы закалились и приобрели необходимый боевой опыт в сложных условиях Афганистана. Дальше, если следовать логике У. Черчилля, осталось только раздуть тлеющие угли униженного самосознания тевтонов, чтобы вновь запылали «неугасимые огни воинственной Пруссии». Огни, которые, казалось бы, раз и навсегда были погашены.
30 сентября — 1 октября 1946 г. Международный военный трибунал в Нюрнберге от имени народов всего мира приговорил главарей фашисткой Германии Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля, Йодля, Зейсс-Инкварта, а также Бормана (заочно) к смертной казни через повешение; Гесса, Функа и Редера — к пожизненному заключению; Шираха и Шпеера — к 20-ти годам тюремного заключения, Нейрата — к 15-ти, Денница — к 10-ти годам. Фриче, Шахт и Папен были оправданы. Гитлер, Гиммлер и Геббельс избежали наказания, т. к. покончили жизнь самоубийством. В ночь на 16 октября 1946 г. приговор в отношении осужденных был приведен в исполнение. Трибунал также объявил национал-социалистическую партию, СС, СД и гестапо преступными организациями.
Впервые в истории как уголовные преступники были наказаны руководители государства, виновные в подготовке и развязывании агрессивной войны, а идеология нацизма и расового превосходства подверглась осуждению и запрету. В ходе заседаний трибунала достоянием прессы и общественности стали факты чудовищных злодеяний и военных преступлений, совершенных нацистским режимом. Миллионы простых немцев, потрясенные открывшейся перед ними ужасной правдой о зверствах, творимых их соплеменниках над пленными в концентрационных лагерях и над мирным населением оккупированных территорий, испытывали чувство вселенской вины.
Сурово, но справедливо страны-победительницы: СССР, США, Великобритания — поступили не только с нацистскими вождями, военными преступниками, а и с самой Германией. В победном мае 1945 г. они, объединенные одним желанием не допустить угрозы новой войны, не единожды исходившей с немецкой земли в XIX и первой половине XX вв., предприняли меры беспрецедентные в мировой практике и международных отношениях.
С 17 июля по 2 августа 1945 г. в ходе Потсдамской конференции с участием руководителей трех крупнейших держав антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне И. Сталина, У. Черчилля (на последних заседаниях его сменил премьер К. Эттли) и Г. Трумэна было определено послевоенное устройство Европы и Германии, в частности. В отношении нее использовались меры более жесткие, чем те, что применялись после ее поражения в Первой мировой войне и нашли отражение в Версальском договоре 1919 г. В результате решений, принятых на Потсдамской конференции, Германия второй раз в XX столетии потеряла не только свою армию, военную авиацию и флот, но и утратила государственный суверенитет.
Вместе с тем то абсолютно бесправное положение, в котором оказалась Германия, было связано не столько с требованиями советской стороны, понесшей самые большие людские и материальные потери, сколько с позицией руководителей США и Великобритании. В то время как на берегах Эльбы солдаты, офицеры и генералы союзнических армий поднимали тосты за победу и наивно мечтали, что после стольких жертв и страданий, наконец, наступит эра всеобщего милосердия, циничные политики в тиши вашингтонских и лондонских кабинетов раздували угли холодной войны. И для того, как они полагали, у них имелись веские основания.
Экономика СССР, оправившись от чудовищного удара, нанесенного ей фашизмом, стремительно набирала обороты. К концу 1945 г. ее основные показатели были близки к тем, что имели место в предвоенные месяцы 1941 г.
Что касается США, на территорию которой не упала ни одна бомба, ни один снаряд, то они только преумножали свое богатство. В 1945 г. общая прибыль корпораций составила 19,7 млрд. долларов, а всего за годы Второй мировой войны ими было получено более 123 млрд. долларов. Как говорится, кому война, кому мать родна. За период с 1941–1945 гг. в США было введено в строй около 3 000 новых предприятий и создано несколько миллионов дополнительных рабочих мест.
И это происходило в то время, когда СССР и советский народ терпели немыслимые лишения и прилагали титанические усилия, чтобы выстоять в войне с фашисткой Германией. При огромных людских потерях, к октябрю 1941 г. они составили около 2/3 личного состава Красной армии, утраты важнейших и наиболее развитых промышленных регионов на Украине, в Белоруссии и в центральной России; советская экономика продемонстрировала феноменальные мобилизационные возможности.
В конечном счете, она и несгибаемый дух нации обеспечили СССР победу в войне над Германией и ее сателлитами. Менее чем за год на Урале и Сибири, Казахстане и республиках Средней Азии, практически «в чистом поле» была создана новая, мощная промышленная база. Только за второе полугодие 1941 г. из угрожаемых районов вглубь страны было эвакуировано оборудование 2 593 промышленных предприятий, миллионы людей и сотни тысяч тон сырья, созданы десятки новых научно-исследовательских институтов. В результате валовая продукция военной промышленности и машиностроения к декабрю 1942 г. в 1,5 раза превысила уровень декабря 1940 г. и более чем в 2 раза — декабря 1941 г.
Столь стремительное восстановление экономического потенциала СССР и последующий успех наступательной операции Красной армии под Сталинградом не могли не произвести впечатления на союзников по антигитлеровской коалиции. И по мере того, как советский военный каток, плюща одну за другой дивизии вермахта, неудержимо катил на Запад, в Вашингтоне и Лондоне изумление сменялось тревогой. «Железный занавес», которым все довоенные годы Запад усиленно отгораживал «большевистскую Россию», после побед под Курском стремительно отодвигался на Запад. В странах Восточной Европы с цветами и восторгом встречали свою освободительницу — Красную армию. На смену оккупационным властям и марионеткам Берлина к власти приходили просоветски настроенные силы.
В 1945 г., после того как враги стран антигитлеровской коалиции — Германия, Италия и их сателлиты: Венгрия, Румыния, Финляндия и другие, а также Япония — были повержены, бурно развивающаяся экономика СССР и высочайший духовный настрой общества рассматривались в Вашингтоне и Лондоне в качестве первоочередной угрозы. Страхи: «Русские идут!», — подогреваемые мракобесами наподобие небезызвестного сенатора Д. Маккарти, усиливала устрашающая мощь Вооруженных Сил СССР. Дополнительно их подогревал союзник Советского Союза на Дальнем Востоке — коммунистический Китай, отвоевывавший одну позицию за другой у буржуазной партии гоминьдан. Наряду с этим, самую серьезную тревогу в Лондоне и Вашингтоне вызывало укрепление прокоммунистических режимов в странах Восточной Европы. В результате чего под советское влияние подпадало свыше 70 миллионов человек.
В создавшихся условиях объединенная Германия, пусть и в усеченных границах, как то предлагал И. Сталин своим партнерам Г. Трумэну и У. Черчиллю (К. Эттли) во время переговоров на Потсдамской конференции, очевидно, шла в разрез с интересами Запада. И тому есть логичное объяснение. В тех исторических условиях объединенная Германия была обречена подпасть под влияние СССР, находившегося в зените славы победителя фашизма. Поэтому такой многоопытный и дальновидный политик как У. Черчилль, пекущейся о могуществе британской империи, заглядывая в будущее, видел главную для нее угрозу в Советском Союзе, который мощью своих армий сдвинул пресловутую «линию Керзона» далеко на Запад. Ему оставалось сделать всего один шаг, чтобы по-хозяйски чувствовать себя в оплотах западной демократии — Франции и Великобритании.
В майские дни 1945 г., когда ликовал весь мир и лондонцы тоже, У. Черчилль находился среди них, радовался вместе с ними и уже тогда заглядывал в будущее. В его представлении оно рисовалось для Запада в багрово-мрачных тонах. Позже он так вспоминал об этом:
«…Когда я пробирался сквозь толпы ликующих лондонцев в час их радости, вполне заслуженной после всего того, что им пришлось пережить, мой ум занимали опасения за будущее и многочисленные сложные проблемы…Еще не была побеждена Япония. Атомная бомба еще не родилась. Мир в смятении. Основа связи — общая опасность, объединявшая великих союзников, — исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила собой нацистского врага. Но объединения, направленного против нее, не существовало…Я не мог избавиться от страха перед тем, что победоносные армии демократии скоро разбредутся, в то время как настоящее и самое трудное наше испытание еще впереди»[127].
Далее в своих воспоминаниях Черчилль возвращается к событиям 1918 г., когда кайзеровская Германия была повержена, а советская Россия оказалась втянутой в омут кровавой гражданской войны, и проводит сравнения с итогами, к которым мир пришел к маю 1945 г. На это раз, по его мнению, они были не в пользу «сил демократии», под которыми он подразумевал, прежде всего, Великобританию и США, а прокоммунистических режимов. В лице Советского Союза и его Вооруженных Сил У. Черчилль видел несокрушимую силу, способную по мановению одного пальца генералиссимуса И. Сталина и маршала К. Жукова, в считанные дни стереть «победоносные армии демократии» и выйти на берега Ла-Манша, и признавал:
«…В то время (1918 г. — Прим. авт.), по крайней мере, не существовало могучей армии, которой нам нужно было бы бояться»[128].
Поэтому на конференцию в Потсдам пока еще союзников по антигитлеровской коалиции У. Черчилль приехал с мыслями не о том, как выстраивать мирные и взаимовыгодные отношения с Советским Союзом, а как, избежав военного столкновения с Советской армий, не допустить дальнейшего «продвижения коммунизма в страны Западной Европы». В лице президента Г. Трумэна он нашел естественного союзника. На встречу в Потсдам президент США прибыл не с пустыми руками, а с «атомной дубиной» в рукаве. Ее мощь он продемонстрировал И. Сталину бомбардировками мирных японских городов 6 августа — Хиросимы и 9 августа — Нагасаки. Имея такой весомый аргумент как атомная бомба, президент США, а с ним У. Черчилль, позже К. Эттли, могли себе позволить не согласиться с предложением советской стороны о «единой демилитаризованной, денацистской, демократической Германии».
В результате долгих и сложных переговоров между И. Сталиным, Г. Трумэном и К. Эттли территория Германии была поделена на оккупационные зоны: советскую, американскую, английскую и французскую. А Пруссия — этот оплот германского духа — перестала существовать как географическое понятие. Ее территория отошла к Советскому Союзу и Польше. Но их потеря еще не означала утрату духа нации. Он продолжал сохраняться в ее подсознании и, подобно «скелету в шкафу», ждал своего часа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.