Глава XIV. Покорение острова Корфу

Глава XIV. Покорение острова Корфу

Покорение острова Корфу, самого главного и сильного пункта, отложено было до завладения прочими Ионическими островами, дабы ничто не могло отвлекать усилий союзного флота от этой цели.

Корфу, в древности Керкира, долгое время находился под управлением своих князей и был попеременно в зависимости от Эпира, Рима, Византии, Неаполя и Венеции. По влиянию своему на Адриатическое море, он служил ключом Италии и Греции, и потому народы Юго-Западной Европы всегда считали его важным приобретением. Поступивши во власть Венецианской республики в конце XII столетия, когда предприимчивый Дандоло покорил отечеству своему Морею, Кандию и весь Архипелаг, Корфу стал впоследствии сторожевым местом и единственным оплотом против завоеваний Сулеймана II и его последователей.

Двойные батареи, построенные венецианцами с удивительными усилиями и терпением, доставили острову этому неодолимое положение, и венецианские флоты всегда находили у него безопасное себе убежище при отражении турок, делавших неоднократные усилия к завладению им.

Самое решительное из них было в 1716 году; но войска венецианские, предводимые графом Шуленбургом, отразили варваров, и народное предание относит это счастливое избавление покровительству угодника св. Спиридона, мощи коего и поныне находятся на острове. Наконец, с падением Венецианской республики, уничтоженной Наполеоном в 1797 году, Корфу, вместе с прочими островами своего союза, присоединен был к Франции.

Остров Корфу имеет в окружности около 120 итальянских миль, и в исходе восемнадцатого столетия жителей на нем было до 58 тысяч. Главное его неудобство состояло в том, что продовольствие и вода большей частью получались с албанского берега; но нередко цистерны, наполняемые дождевою и привозною водою для запаса, не могли снабжать ею жителей в достаточном количестве. Огромная крепость, кругом обнесенная толстыми гранитными стенами, считалась одной из замечательнейших в Европе; венецианское искусство доставило ей возможные средства сделаться неприступной для открытой силы; она могла вместить в себе от 10 до 15 тысяч гарнизона, и с такими оборонительными способами не иначе могла быть взята, как только голодом и жаждою.

Укрепления корфинские заключались в двух крепостях – Старой и Новой, но состояли собственно из пяти крепостей, расположенных таким образом, что неприятель, завладев передовой, подвергался огню остальных. Старая, или Первоначальная, крепость, построенная генуэзцами на мысе Дезидеро, преимущественно обстреливала морской берег; она отделялась от города площадью и весьма глубоким и широким водяным рвом, который делал ее островом; вход в нее был через подъемный мост.

Каменный и утесистый мыс этот, подымающийся над поверхностью моря на 30 сажен, имеет две возвышенности; на одной из них находился телеграф, а на другой – цитадель Сант-Анджело (Св. Ангела), составлявшая последнее убежище ретирующемуся гарнизону. Западная сторона крепости направляла также выстрелы свои на город. Осаждающие должны были встречать преграду на каждом шагу; глубокие рвы и валы отделяли одно укрепление от другого; пороховые погреба и магазины иссечены в горе; казармы и другие крепостные здания сообщались между собой тесными путями, также высеченными внутри горы.

На северной стороне мыса Дезидеро, под пушками Старой крепости, было адмиралтейство, называемое Мандраки, и небольшая гавань для мелких судов, защищенная молом. Сход в гавань был по большому коридору, удивительной работы, просеченному от казарм насквозь к подошве горы.

С береговой стороны город обнесен был двумя валами и сухим рвом и примыкал к новой крепости, составлявшей главную его защиту. В нем находился великолепный дом коменданта и мраморный монумент графа Шуленбурга, освободителя Корфу от турок в 1716 году. Новая крепость, называемая Главной, и также Жидовскою, построена венецианцами в исходе XIII столетия по другую сторону города, на весьма крутой горе, уставлена была пушками большого калибра и состояла из трех отдельных укреплений: Св. Авраама, Св. Сальвадора и Св. Рока; она обнесена была толстыми и чрезвычайно высокими каменными стенами, и из города входили в нее через подземелье; такие же подземные ходы были из нее в поле и в загородные укрепления.

Тут, еще в большем размере, повсюду встречались глубокие рвы и подземелья, огромные своды, переходы, таинственные лестницы, высеченные внутри горы, казематы и бастионы, устроенные один над другим.

Когда союзный русско-турецкий флот прибыл к Корфу, до 650 орудий защищали ее твердыни, и около трех тысяч французских солдат (в числе коих было 120 человек конницы), имевших хорошего продовольствия на полгода, стерегли ее валы. Тут находились тогда главные силы французов, и местопребывание генерального комиссара Республики Дюбуа и губернатора Ионических островов дивизионного генерала Шабо, командовавшего всеми французскими войсками в Леванте.

Для усиления защиты, остров Видо, имеющий в окружности до двух итальянских миль и лежащий в расстоянии около 400 сажен от крепости Корфу к северо-востоку, был также укреплен пятью большими батареями на выгодных местах; он прикрывал северную сторону крепостей и постоянно имел не менее 500 солдат. На нем повсюду прорыты были каналы, сделаны окопы и засеки из масленичных деревьев; во всех местах, где возможно было пристать гребным судам, протянуты боны на некотором расстоянии от берега, составленные из корабельных мачт и стеньг, скрепленных железными цепями, а на самых пристанях наложены большие кучи масленичных деревьев, так что шлюпкам не было почти никакой возможности подойти или высадить десант.

На третьем острове, называемом Лазаретто, или Карантинный (на острове этом при венецианцах, а потом при французах, учрежден был карантин, который теперь находится тут же), лежащем не в дальнем расстоянии от Видо к западу, также строились тогда батарея и траншеи.

Рейд корфинский находится между городом и островом Видо, имеет умеренную глубину при грунте иле и представляет судам безопасное убежище. Преимущества этого порта состоят в том, что флот при всяком ветре может выйти в море северным или южным проливом. Северный пролив, шириною около трех верст, кроме одного камня, равного с поверхностью воды, других опасностей не имеет; южный же совершенно чист и заслонен островом Паксо.

Мелкие военные суда могут стоять в гавани Мандраки. Бухта Гуви, или Говино, с весьма удобной и закрытой местностью, служила венецианцам для помещения линейного флота и имела доки, каналы и адмиралтейство, стоившие нескольких миллионов; но все эти построения с 1734 года были оставлены и окончательно разрушены французами. Под стенами крепости стояли на якоре: укрывшийся тут после Нильского сражения 74-пушечный корабль «Женеро», совершенно еще новый, с весьма сильной артиллерией, обшитый медью и имевший до 800 человек экипажа; 50-пушечный корабль «Леандр»[77], бывший английский, посланный из Абукира в Англию с известием о знаменитой победе, но на пути, близ Кандии, взятый в плен кораблем «Женеро», под командой храброго капитана Лежоаля, который привел его с собой к Корфу; 32-пушечный фрегат «Брюн»; 24-пушечная бомбарда «Фример»; шестипушечный бриг «Экспедицион» и шесть галер; на всех остальных не было полного числа команд.

Корфиоты неоднократно уже писали адмиралу, что «нетерпеливо ожидают прибытия его и с распростертыми руками примут союзный флот», хотя поводом к этому служили более выгоды частные, чем чувства истинного патриотизма. Дворянство и крестьяне с давнего времени враждовали между собой: первые требовали от крестьян исправного себе платежа условленной арендной суммы, упрекали их в лености и нерадении и старались заставить к хорошей обработке земли; последние видели в дворянах своих притеснителей.

Французы, заняв остров, обещали дворянству привести крестьян в повиновение и поэтому были приняты с объятиями; однако не только не исполнили обещания, но даже, по праву завоевания, отнимали земли у тех, кого считали менее себе преданными, и отдавали своим приверженцам.

Через это многие дворяне удалились с острова, начали всеми путями искать себе покровительства у русского правительства и, конечно, желали скорого изгнания французов, чтобы получить во владение имения свои как на острове Корфу, так и в Нижней Албании, занятые тогда турками; многие же жители расположены были к русским как к единоверцам и, когда узнали о покорении острова Св. Мавры, стали сильно волноваться, что для усмирения их и предупреждения общего восстания французы должны были прибегнуть к кровопролитию, пожарам и обезоружению.

Поэтому отряд капитана Селивачева встречен был депутатами от жителей с уверениями в своей преданности и с обещанием поставить от 10 до 15 тысяч вооруженной милиции в распоряжение главнокомандующего. Отряд этот, состоявший из двух кораблей и одного фрегата, и турецких одного корабля и двух фрегатов, и посланный 20 октября, когда флот находился у острова Занте, пришел к Корфу 24-го числа того же месяца, имея повеление содержать остров в тесной блокаде и не дозволять подвоза провианта и войск, которых ожидали туда из Анконы, в числе трех тысяч человек на нескольких транспортах[78]. 31 октября прибыло к нему подкрепление из одного корабля, двух турецких фрегатов и корвета[79].

Капитан Селивачев немедленно отрядил корабль и два турецких фрегата к занятию северного пролива, присоединив к ним, по прибытии подкрепления, еще корабль и фрегат; сам же с остальными судами сторожил южный пролив; оба отделения эти постоянно находились под парусами.

На другой день после прибытия он послал капитан-лейтенанта Шостака в крепость с предложением сдаться, но получил отказ, и деятельная блокада продолжалась, впрочем, преимущественно одними только русскими судами. «Корабль турецкого паши нам никакой помощи не обещает, – писал Селивачев, – по большей части прячется за нас или держится в отдаленности, дабы в случае нужды быть безопасным, и потому я оставил с собой корабль «Св. Троица», а их суда нам ненадежная помощь».

Крейсеры захватили несколько купеческих судов с подозрительными товарами и одну разбойничью шебеку, вооруженную 18 пушками, со 100 человеками экипажа[80]. Корабль «Женеро» неоднократно снимался с якоря и подходил к тому и другому проливу, завязывая бой, но на дальнем расстоянии и всегда возвращался с некоторыми повреждениями. При одной из таких стычек на корабле «Богоявление Господне» была ядром пробита бизань-мачта, а у неприятеля разбита корма.

В таком положении нашел адмирал Ушаков блокаду Корфу, когда 9 ноября, при риф-марсельном ветре от S, прибыл к этому острову с четырьмя кораблями и двумя фрегатами, и в бухте Мисанги стал на якорь. С присоединением отряда Селивачева, всего имелось тогда восемь кораблей, семь фрегатов и несколько мелких судов.

Не имея достаточного числа десантного войска для немедленного начатия осады и в ожидании помощи, которую должны были, по приказанию Порты, доставить паши: Скутарский, Дельвинский, Авлонский и Янинский, каждый по три тысячи албанцев, и даже «столько, сколько главнокомандующий от них потребует», Ушаков мог только усилить блокаду крепости и пресечь всякую помощь извне. Поэтому, прогнав неприятеля с Карантинного острова, на коем оставлены им были семь пушек и начатая батарея, флот первоначально расположился дугою по внешнюю сторону острова Видо; русские корабли занимали фланги этой линии и находились против Старой и Новой крепостей.

В то же время занят был порт Говино и его адмиралтейство, с тремя ветхими кораблями и фрегатом. Отряды из кораблей, фрегатов и мелких судов постоянно крейсировали в северном и южном проливах и не допускали никакого сообщения крепости с албанским берегом; для этого же, после вечерней зори, вооруженные гребные суда с обеих эскадр посылались в объезд, а для наблюдения за всеми судами, проходящими мимо острова, устроен был маяк на возвышении. В первое время, однако, отсутствие многих судов не позволяло обложить крепость столь тесной блокадой, какой желал главнокомандующий, и усилить число десантных войск на берегу.

«Всякое расстройство терплю при Корфу, что не могу собрать судов моих, – писал он капитану Сенявину на о. Св. Мавры, предписывая ему поспешить соединением с флотом. – Крепость Корфу держу я в тесной блокаде, на берег высадил десант, но корабли и фрегаты мои почти все порознь и от меня отделены; если бы были все они здесь, все бы пошло другим манером, а через эту медленность неприятели наши укрепились и укрепляются бесподобно».

В донесении государю 10 ноября 1798 года адмирал пишет: «Жители острова Корфу к нам или, справедливее, ко мне, преданы и будут со мной действовать против французов… Если бы я имел со мной один только полк русского сухопутного войска, непременно надеялся бы я Корфу взять, совокупясь вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к этому не допускать». Действительно, жители до того напуганы были варварскими поступками Али-паши, что приходили в ужас и уныние при известии о прибытии турецких войск на остров.

Хотя главнокомандующий уверял их, что все войска находиться будут под собственным его начальством и не будут допущены ни до каких беспорядков, но, зная, как трудно необузданные типы эти удержать в повиновении, многие жители начали уклоняться от адмирала и отказывались помогать ему.

Пользуясь этим, французы старались уверить их, что они обмануты, и во множестве рассыпали по острову печатные об этом публикации. Такие обстоятельства немало увеличивали затруднительность положения флота; восторг жителей простывал, и, вместо обещанной милиции от 10 до 15 тысяч, едва набралось впоследствии до двух тысяч вооруженных корфиотов.

«Я желал наипервее взять штурмом укрепленный многими батареями остров Видо, – писал адмирал 18 декабря 1798 года, – но почел необходимой надобностью оставить оный на время, чтобы обратить солдатскую команду для защиты жителей от нападения французов, к пресечению грабежа и заготовления провианта в крепость».

Поэтому, уступая просьбам жителей деревень Мандукио и Кастрадо, страдавших от грабительства французских фуражиров, главнокомандующий приказал устроить две батареи: одну по северную сторону, на высоком холме против укрепления Св. Авраама, на коей поставлены были два единорога, две гаубицы 53-фунтовые, две такой же величины мортиры и четыре полевых орудия; оконченная к 15 ноября, она охранялась 130 солдатами и артиллеристами под командой капитана Кикина и лейтенанта артиллерии Ганфельда. Другая батарея, для четырех небольших призовых орудий, построена была в одни сутки.

19 ноября, по южную сторону, на возвышении Св. Пантелеймона, близ монастыря того же имени и деревни Горицы, лейтенант Ратманов на призовой шебеке «Макарий» доставил туда пушки, 16 морских солдат и четырех канониров, а греческий инженер Маркати, принятый на флот волонтером, был распорядителем постройки.

Защищать ее взялись сами жители. Адмирал ожидал только присоединения остальных кораблей своих, чтобы на обе батареи поставить пушки большого калибра; он строго предписал зарядов без надобности не тратить «и лишь только показать, что мы готовы устроить батарею», – сказано в инструкции лейтенанту Ратманову. Карантинный остров был также укреплен, и батарея, начатая неприятелем, докончена нашими войсками.

Обе береговые батареи действительно затруднили неприятелю средства к фуражировке, и он вознамерился сделать сильные вылазки, чтобы овладеть ими. 20 ноября поутру колонна из 600 человек под начальством самого генерала Шабо, при двух орудиях, напала на южную, только что оконченную, которая, впрочем, сама открыла огонь по крепости, не дождавшись назначенного ей подкрепления с флота, и потому подкрепление, посланное на гребных судах, не успело прибыть вовремя.

1500 корфиотов, охранявших эту батарею, не выдержав нападения, рассеялись в беспорядке, и она была взята неприятелем; из 20 русских солдат в плен взяты 17; остальные же успели спастись на шебеку «Макарий». Волонтер Маркати также находился в числе пленных, и так как он считался подданным Французской республики, то по приговору военного суда был немедленно расстрелян. В тот же день, спустя несколько часов, французы сделали нападение и на северную батарею у деревни Мандукио, где десантное войско под командой капитана Кикина состояло тогда из 310 русских и 130 турок и албанцев.

Неприятельская колонна, свыше тысячи человек пехоты и 40 человек конницы, быстро устремилась на приступ с трех сторон; бой длился с полудня до самого вечера; наконец войска наши выступили из батареи и штыками отразили французов, которые при этом потеряли более ста убитыми, в числе коих был батальонный командир, и имели много раненых; в русском войске убит 31 человек и ранено три офицера и 67 нижних чинов.

После этого южная батарея более не возобновлялась; северная же устояла против неоднократных вылазок неприятеля, который был всегда удачно отражен русскими и албанскими войсками, и терял много убитыми и пленными; но эти частые покушения французов, производившиеся большей частью в ночное время, заставляли всегда к ночи усиливать десантные войска на батарее или, по крайней мере, показывать к тому готовность.

Однако, невзирая на ненастное время года и на разные препятствия, противопоставляемые французам, они фуражировали свежую провизию по южному берегу острова и, между тем, усиливали укрепления на острове Видо, с которых часто производили пальбу по судам нашим, коль скоро они по какому-нибудь случаю подходили на расстояние выстрела.

22 ноября присоединился к флоту капитан Сенявин с кораблем и фрегатом, и того же числа шхуна и две бригантины доставили провизию из черноморских портов. Вскоре потом возвратились корабль и фрегат, отвозившие пленных в Морею; 9 декабря прибыли из Александрии, за недостатком провизии, два фрегата, посланные туда из Дарданелл, оставив два турецких фрегата при английском отряде и канонерские лодки у острова Родос; и 30 декабря пришел из Севастополя контр-адмирал Пустошкин[81], с двумя 74-пушечными кораблями: «Св. Михаил» (под контр-адмиральским флагом), капитан Салтанов, и «Симеон и Анна», капитан Леонтович, назначенными для усиления эскадры.

26 декабря отряд капитана Селивачева (корабль, три фрегата и мелкие суда), оберегавший южный пролив, пропустил шедшую в Корфу из Александрии французскую бригантину «Риволи», которая хотя «и была расстреляна в прах, но скорым ходом прорвалась до крепости» при помощи корабля «Женеро» и галеры, в самую темную ночь; на рассвете в виду находились еще две такие же бригантины и требакул, и против северного пролива восемь бригантин и два трехмачтовых военных судна, но за дальностью невозможно было удостовериться, принадлежат ли они неприятелю.

Однако адмирал счел за нужное усилить крейсерские отряды и, будучи весьма недоволен оплошностью капитана Селивачева, отозвал его и поручил пост этот Сенявину с двумя кораблями (один из них турецкий), пятью фрегатами (два турецких) и двумя мелкими судами; но спустя несколько дней после того бриг «Экспедицион», посланный генералом Шабо в Анкону, также прорвался сквозь северный проход.

К 1 января 1799 года из союзного флота находилось в сборе перед Корфу: 12 кораблей, 11 фрегатов и несколько мелких судов.

Получив известие, через прибывшие из Венеции и Триеста купеческие суда, что три французских 64-пушечных корабля и два мелких судна давно уже вышли из Анконы с тремя тысячами войска для подкрепления гарнизона в Корфу, главнокомандующий послал навстречу им Пустошкина с двумя кораблями – «Симеон и Анна» и «Св. Михаил», двумя русскими и двумя турецкими фрегатами. Пустошкин отправился 1 января и, узнав в Авлоне, что неприятельские суда находятся между островами у далматинского берега, прошел все Адриатическое море до Рагузы, однако нигде с ними не встретился.

Французы, проведав о посланной за ними погоне, поспешили возвратиться в Анкону, «куда прибыли жестокими крепкими ветрами и бурей весьма расстроены и получили течь, для чего и разоружились в Анконе». Пустошкин долго был задержан противными ветрами и штормами; в Рагузе простоял он две недели, и в Корфу возвратился 4 февраля; все суда его от качки довольно потерпели: у фрегата «Казанская Богоматерь» переломился руль, а у одного турецкого сломились все три мачты и бушприт.

9 января на английском военном бриге прибыл из Палермо неаполитанский министр кавалер Мишеру, чтобы, по поручению двора своего, представить главнокомандующему все бедствия, постигшие тогда это королевство, и получить от него помощь[82]; в то же время неаполитанский министр иностранных дел маркиз де Галло убедительно просил письмом доставить его из Бриндизи в Триест[83].

Поэтому адмирал, невзирая на нежелание разделять силы свои до окончания осады, вынужден был, однако, уступить такой просьбе и 14 января послал фрегат «Св. Михаил» с турецким корветом в Бриндизи, приказав судам этим принять также принцев и теток бывшего французского короля со свитой[84]; но так как маркиз де Галло не дождался прибытия принцев, которые приехали потом в Бриндизи на наемном купеческом судне, то Ушаков, по просьбе кавалера Мишеру и графа Шюстелюза, отправил за ними 16 февраля фрегат «Счастливый» и турецкий корвет, которым сопутствовал 74-пушечный португальский корабль «Шарлотта», незадолго до того пришедший в Корфу.

Капитан-лейтенанту Белле поручено было доставить царственных изгнанников, куда они пожелают; но они, по совету адмирала, избрали Корфу, прибыли туда 16 марта и оставались до мая. Тогда же на португальском корабле прибыли в Корфу герцог де Йорк Брачиа, князь Пиньятелли, многие кардиналы и духовные лица. Фрегат «Счастливый» на возвратном пути этом взял в плен восьмипушечный французский корсерский требакул, шедший из Анконы в Александрию с депешами к генералу Бонапарту.

Корабль «Женеро» с самого начала блокады располагал уйти и выжидал только удобного случая и готовности корабля «Леандр», желая увести его с собой; несколько раз завязывал он перестрелку с крейсерскими отрядами, сторожившими северный и южный проходы, но всегда был отражен с повреждениями, и однажды, когда направился к албанскому берегу, капитан Сенявин заставил его немедленно возвратиться, причем неприятель имел разбитую кормовую галерею, гик, несколько пробоин в борте и восемь человек убитых.

«Корабль французский, – писал главнокомандующий, – от шарлатанства своего, будучи на ветре, выходит иногда от крепости и шарлатанствует: одним видом стреляет издали, не отделяясь от крепости, и потом назад уходит». Неоднократно также выходил он из-под крепости ночью под турецким флагом, о чем адмирал извещал крейсерские отряды, приказывая им быть осторожнее; но наконец, в исходе января, капитан Лежоаль решился на весьма смелое предприятие, увенчавшееся успехом и лишившее союзный флот хорошего приза: он прорвался сквозь крейсерский отряд в северном проходе, вместе с бригантиной «Риволи» и одной галерой, и все ушли в Анкону за подкреплением, которого с нетерпением ожидал французский гарнизон, видя, что число турецких войск начинало увеличиваться.

Ночь была весьма темная и бурная, так что крейсировавшие корабли и фрегаты не могли без большой опасности держаться под парусами в тех узкостях, и потому к вечеру вынуждены были стать на якорь, что, без сомнения, весьма много способствовало побегу неприятельских судов; кроме того, чтобы отвлечь внимание флота, из крепости сделали сильную вылазку и ложное нападение на строившиеся тогда осадные батареи наши.

О происшествии этом Ушаков пишет: «Из находящейся французской эскадры 74-пушечный корабль «Женеро» во время блокады крепости всегда изыскивал случай и многократно делал опыты к побегу, но всегда бдительным за ним присмотром был остановлен и воспрепятствован. Напоследок, с 25-го на 26-е число января, в чрезвычайно темную ночь, с вычерненными парусами, при крепком зюйдовом ветре прорвался между блокирующими кораблями. Две полугалеры, нарочно для надзирания крейсирующие, увидели его под парусами благовременно и делали сигналы.

В то же время, когда «Женеро» не дошел еще до наших кораблей, деланы были от меня сигналы гнаться за бегущим неприятелем, но, по чрезвычайной легкости хода сего корабля, при пальбе в него с наших кораблей и с турецких фрегатов, он ушел в Анкону, и два наших корабля и фрегат и два турецких фрегата гнались за ним до Анконы, но в темноте ночи и видеть его не могли». Адмирал надеялся, что «Женеро» сделается добычею отряда Пустошкина, но этого не случилось; суда же, бывшие в погоне (под начальством капитана Селивачева), встретили крепкие противные ветры, от которых много потерпели, и возвратились к флоту через две недели, 11 февраля[85].

К 25 января собралось до 4250 албанцев, присланных пашами, в числе коих 2500 было от Али Янинского. Хотя войско это составляло только третью часть того, что было вначале предположено иметь, но главнокомандующий, не надеясь получить более, вознамерился приступить к решительным мерам.

20 января начали строить новую батарею на возвышении Св. Пантелеймона, против Старой крепости и укрепления Св. Сальвадора; на нее поставили тринадцать больших корабельных пушек, действовавших прямо в крепость, три меньшего калибра, которые палили в наружные пристройки Св. Сальвадора, семь мортир разной величины и семь полевых пушек. Шебека «Макарий» прикрывала работы эти; батарея окончена была к 30 января и находилась в распоряжении артиллерии капитана 1 ранга Юхарина.

Через несколько дней к ней присоединили другую осадную батарею, и они постоянно производили пальбу, не частую, но довольно меткую, бросали бомбы и наносили чувствительный вред крепостям, заставляя неприятеля укрываться в казармах. Французы делали на них неоднократные вылазки, и при одном из таких нападений потеряли до 50 человек убитыми и много раненых.

Укрепившись по возможности на берегу и имея тогда почти все суда свои в сборе, Ушаков решился сделать общее нападение: сухопутные войска должны были брать приступом передовые укрепления, и в то же время флоту назначалось произвести атаку на остров Видо, взятие коего важно было в том отношении, что облегчало нападение на приморские укрепления Корфу. На общем совете адмиралов и капитанов положено исполнить это при первом удобном ветре.

Несколько дней подряд употреблены были на разные приготовления к штурму; матросы на обеих эскадрах обучались пальбе из ружей и мушкетонов; албанцы и десантные войска запасались фашинами и лестницами, и полевые пушки были в готовности действовать на желаемых пунктах. Главнокомандующий особой прокламацией приглашал жителей помогать сухопутным войскам при нападении. Для ведения атаки составлено было до 130 особых сигналов флагами, которые давали полную возможность адмиралу направлять движения и выстрелы судов и войск по его усмотрению.

Приказ, отданный по флоту 17 февраля, определил обязанности каждого судна, и 18-го числа в семь часов утра, по сигналу с корабля «Св. Павел», при ветре от NWtN, началась общая атака; тогда же сделан был сигнал и береговым батареям, которые немедленно открыли сильную пальбу по крепостям, имея приказание как можно более беспокоить неприятеля. Первое отделение составляли фрегаты и мелкие суда; они, проходя под парусами, сбивали батареи острова Видо, выстрелами очищали берег от траншей, завалов и окопов и потом, в расстоянии картечного выстрела, становились на якорь, повернувшись на шпринге бортом к атакуемому месту.

Передовыми были два фрегата – «Казанская Божия Матерь» и турецкий «Херим Капитана»; им назначено было сбить батарею № 1, на северо-западной оконечности острова. Вслед за ними и в близком расстоянии шли: шхуна № 1 и турецкий канонирский баркас, которые должны были направить носовые орудия свои на два французские судна, бомбарду и галеру, находившиеся в бухте между первой и второй батареями, и фрегат «Николай», коему для нападения назначалась батарея № 2; он помогал также шхуне в истреблении неприятельских судов, поддерживавших оборону этой батареи.

Далее следовали фрегаты: «Григорий Великия Армении», турецкий Али-бея и авизо «Панагия Апотуменгана», которые, пройдя первые две батареи под сильным огнем, стали на якорь между 3-й и 4-й батареями и обратили на них все свои выстрелы. «Всем оным фрегатам и мелким судам, – сказано в инструкции, – стараться очистить потребные места на берегах для десанта, отталкивая набросанные деревья прочь; вспоможение им сделано будет вооруженными баркасами с разных судов».

За передовым отделением последовал весь флот и стал на якорь со шпрингом, по данной диспозиции: корабли «Мария Магдалина» и «Симеон и Анна» остановились в возможно близком расстоянии против 2-й батареи; «Михаил» (под флагом контр-адмирала Пустошкина) и «Захарий и Елисавета» против 3-й, и «Богоявление Господне» против 4-й и 5-й; выстрелы их направлены были также на закрытые места и возвышенности. Корабль «Св. Петр» и фрегат «Навархия» во все время атаки оставались под парусами против мыса Дезидеро и палили в крепость; они, вместе с «Богоявлением Господним», обстреливали также рейд, не позволяя неприятелю перевозить людей на Видо для усиления гарнизона, и действовали по кораблю «Леандр» и фрегату «Брюн», защищавшими остров с восточной стороны.

В решительных случаях адмирал Ушаков обыкновенно подавал собой пример, поэтому и тут, сигналом приказав всем судам продолжать курс для занятия назначенных мест, несмотря на движения корабля его «Св. Павел», сам он подошел вплоть к берегу, стал фертоинг против самой большой батареи № 2, в расстоянии малого картечного выстрела, и с помощью фрегата, близ него находившегося, через короткое время сбил эту батарею, у которой «в печах было множество приготовленных каленых ядер»[86] и она ими палила.

«Турецкие же корабли и фрегаты все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то через нас, и два ядра в бок моего корабля посадили с противоположной стороны острова», – писал Ушаков господину Томаре. В 9 часов утра пальба сделалась общею, и с неприятельских батарей отвечали сильным огнем, который, однако, к 11 часам значительно ослабел, и тогда главнокомандующий сигналом приказал свозить десант, сначала между 2-й и 3-й батареями, а потом, другим сигналом, между 3-й и 4-й и во все удобные места острова. «Остров усеян был нашими ядрами, – отмечал Ушаков, – сильной канонадой нашей, батареи его, так сказать, почти все истреблены и обращены в прах».

Русские и турецкие десантные войска были заблаговременно посажены на гребные суда и потому немедленно исполнили сигналы адмирала. В отношении высадки распоряжения, изложенные в инструкции, были следующие: «Гребным судам с десантом промеж собой не тесниться, для того и посылать их не все вдруг, а одни за другим.

Передовые из оных должны очищать дорогу по берегу; рытвины тотчас забросать землею или чем только возможно, а где неудобно сходить на берег и переходить места закрытые, там набрасывать лестницы, с каждого корабля и фрегата взятые, а сверх лестниц бросать доски, по оным и десантные пушки перевозить на берег. Лестницы и доски могут служить мостами для переправы через выкопанные канавы и рвы. Сказывают, хотя и невероятно, будто есть на острове в некоторых местах набросанные колючки, засыпанные землей и сверх ее травой, так что без осторожности можно на оные попортить ноги, и потому надлежит иметь осмотрительность…

Вместо знамен иметь с собой флаги; флагов же с собой иметь надлежит до десяти, и их поднимать на взятых батареях и во всех местах, где только войска наши случатся; а куда потребен будет сикурс, для показания оного даны будут особые сигналы… Господам командующим пушки, снаряды, лестницы, доски, топоры, лопатки, веревки и все потребности иметь в готовности положенными на гребные суда… Десантными командирами определяю: в авангарде, под начальством контр-адмирала Пустошкина состоящем, батальонного командира подполковника Скипора; а в средней и задней частях, под моим ведомством находящихся, майора Боаселя…

По оказавшимся случаям и обстоятельствам поступать с храбростью, благоразумно и сообразно с законами. Прошу благословления Всевышнего и надеюсь на ревность и усердие господ командующих». Десанту на Видо свезено было: штаб– и обер-офицеров и солдат – 742, матросов и канониров – 677; с турецкой эскадры разного звания войск – 750, всего – 2169 человек.

Гребные суда пристали в трех местах (при нападении этом неприятельскими выстрелами потоплен был один баркас наш, причем потонуло пять пушек, назначенных для десанта), и десантные войска, невзирая на сильное сопротивление неприятеля и на множество местных препятствий, скоро проникли в самую середину острова, преследуя бегущих французов, которые, оставив батареи, старались скрыться в траншеях; большая же часть их засела в отдельное укрепление и храбро защищалась, но, после довольно продолжительного и жаркого сражения, должна была уступить превосходству в силах.

«Храбрые войска наши, – доносит адмирал, – вспомоществуемые турецкими, так сказать, мгновенно бросились во все места острова, и неприятель повсюду был разбит и побежден». Турки, озлобленные упорным сопротивлением, рассеялись по острову и, по обычаю своему, начали резать головы всем пленным, попавшимся в их руки. Увещания и угрозы не могли привести их к послушанию; поэтому майор Гамен составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь весьма многих.

«Из бывших в сие время на острове до восьмисот французов едва успели только немногие на гребных судах возвратиться в крепости, прочие же побиты и потоплены. В плен взят бригадный генерал Пиврон, комендант острова» и еще 422 человека, в числе коих было 20 офицеров; убито и потоплено до 200, 150 человек на гребных судах спаслись в главную крепость, «ибо ядра с кораблей, перелетавши через остров, все расстояние между крепостью и островом покрывали подобно граду; а корабль «Богоявление Господне» из-за восточной стороны Видо, будучи открыт против крепости и корабля «Леандр» и фрегата «Брюн», стрелял по оным и препятствовал, во-первых, перевозить и умножать десант на острове, а после бегущим возвращаться на гребных судах с острова.

Корабль «Св. Петр» и фрегат «Навархия», в сие же время будучи под парусами, проходя мимо крепости Капо-Дезидеро, атаковали оную, также стреляли в неприятельские корабль и фрегат и по бегущим гребным судам, из коих два баркаса с людьми потоплены, а корабль «Леандр» и фрегат «Брюн», защищавшие остров Видо, весьма разбиты и едва могли уйти обратно под крепость. «Леандр» имел несколько пробоин под водою и, не успевая отлить воду, поставлен к берегу на мель и налился водою (который, по взятии уже нами крепостей, отлит и исправлен)».

Около двух часов пополудни канонада с обеих эскадр вовсе прекратилась, остров находился уже совершенно во власти победителей, на нем подняты были русский и турецкий флаги и оставлено приличное число войск для охранения; неприятельские бомбардирское судно и галера были также взяты. В 3 часа главнокомандующий сигналом приказал всем судам флота отойти далее от Видо, что и было исполнено к 8 часам вечера. В деле этом на русских судах всего убито 9, ранено 28, и на турецком фрегате «Херим Капитана» убито 8, ранено 7; из русских десантных войск убито 21, ранено 55, и почти столько же турок и албанцев.

Не менее успешно было нападение, сделанное на главные укрепления Корфу. Между тем как флот занят был покорением назначенного ему пункта, батареи – северная, у деревни Мандукио, и южные, на высотах Св. Пантелеймона, – громили неприятеля; корабли же – «Св. Троица», Патрон-бея, фрегат «Сошествие Св. Духа», акат «Ирина» и шебека «Макарий» – атаковали южную часть старой крепости. До пяти часов вечера пальба продолжалась с обеих сторон с равным упорством; наконец, по повелению главнокомандующего, албанцы и турки, подкрепленные матросами и солдатами, свезенными с вышеуказанных судов, бросились на приступ наружных пристроек, и хотя были опрокинуты, однако, получив немедленно подкрепление, возобновили нападение.

Французы защищались храбро и дорого уступали каждый шаг; но осаждающие спустились в глубокие рвы, приставили лестницы, взобрались на высокие стены, завладели двумя важнейшими наружными укреплениями, Св. Сальвадора и Св. Авраама, и заставили неприятеля ретироваться во внутреннюю крепость. В течение этого дня на батареях Мандукио и Св. Пантелеймона и при нападении на укрепления, из русских войск убито 22 человека, ранено – 72; турок и албанцев убито – 61, ранено – 92.

Видя остров Видо и передовые укрепления во власти неприятеля и убедившись в том самоотвержении, с каким осаждающие готовы были возобновить нападение, генерал Шабо и генеральный комиссар Дюбуа вечером того же дня послали следующее письмо к главнокомандующему:

«Господин адмирал! Мы думаем, что бесполезно жертвовать жизнью многих храбрых воинов, как французских, так русских и турецких, находящихся перед Корфу. Поэтому мы предлагаем вам перемирие, на сколько времени вы рассудите необходимым для постановления условий о сдаче этой крепости. Мы приглашаем вас к сообщению нам намерений ваших по этому, и если вы желаете, то составим сами пункты предполагаемых нами условий.

Имеем честь быть, и проч. Корфу, 11 вантоза, VII года Французской республики (18 февраля 1799 г.)». На предложение это адмирал отвечал обещанием в непродолжительном времени доставить условия сдачи: «Я всегда на приятные договоры согласен, и между тем пошлю во все места, чтобы от сего времени на 24 часа военные действия прекратить», – писал он генералу Шабо. На другой день французский бригадный генерал и другие уполномоченные приехали на корабль «Св. Павел» для подписания капитуляции, которая была 20 февраля подписана обеими сторонами с приложением печатей.

Итак, могущественная крепость острова Корфу, до тех пор никем еще непобежденная, должна была уступить храбрости и искусству осаждавших; но чтобы вполне оценить при этом заслугу адмирала Ушакова и его подчиненных, необходимо с некоторой подробностью взглянуть на те неблагоприятные обстоятельства и затруднения, в которые был он поставлен в течение всей четырехмесячной осады, – затруднения, для преодоления коих надобно было много способностей и твердой воли, так что победу эту можно назвать двойной, и, следовательно, тем более доблестной и поучительной.

Прежде уже мы упомянули, что Порта разослала повеления некоторым пашам о доставлении войск для осады Корфу и что Али Янинский находился в числе тех, которые наиболее обязаны были содействовать соединенному флоту. Однако могущество и независимость этого паши от своего правительства, враждебные намерения и тайные замыслы заставляли его неохотно согласоваться с видами главнокомандующего, и первым поводом к обнаружению этого послужило самое варварство паши, сделавшее его столь известным.

Али-паша представлял собой редкое явление человеческой природы, сосредоточившей в нем все самые чудовищные и гнусные наклонности: хитрость, измену, предательство, корыстолюбие и ненасытную жажду убийств и хищений; мстительность его изобретала самые изумительные неистовства. Недовольный безнаказанностью своих поступков и награбленными несметными богатствами, престарелый Али намеревался еще отложиться от Порты и сделаться независимым повелителем Албании.

С этими видами он старался приобрести дружбу Французской республики, способствовал французам к завладению венецианскими крепостями на албанском берегу: Бутринто, Паргой и пр., и полагал, что экспедиция в Египет доставит ему удобный и верный случай к исполнению намерений; но Нильское сражение расстроило эти замыслы.

Он увидел, что французы вскоре сами вынуждены будут оставить владения свои в Албании, и тогда, чтобы прикрыть измену, вдруг сделался открытым и ожесточенным врагом их: схватил и заключил в темницу одного французского генерала, приглашенного им с Корфу на албанский берег для дружеского свидания, напал на Бутринто и через короткое время овладел всеми местами, принадлежавшими французам в Албании, имевшими небольшие отряды войск.

Бесчеловечье его в особенности разразилось над жителями города Превеза, при взятии коего он потерял, как доносил Порте, до девяти тысяч человек своего войска, и озлоблен был на некоторых граждан за оказание помощи неприятелю; успевшие избежать кинжала или тяжкого плена скрылись в горы и на соседние острова и обратились к покровительству русского адмирала. Так как вместе с тем паша посадил в тюрьму находившегося в Превезе коллежского асессора Ламброса, бывшего русским консулом на Мальте, то Ушаков, еще во время пребывания у острова Св. Мавры, послал лейтенанта Метаксу с просьбой об освобождении консула и пощаде жен, детей и невинных.

Паша обещал прекратить свои преследования, дружески отвечал на письмо, но варварство на самом деле продолжалось; кроме того, он заставлял жителей подписывать письма, изъявляющие ему признательность за великодушное с ними обхождение, и посылал их в Константинополь, чтобы они могли служить опровержением на жалобы русского адмирала. Отчаяние и озлобление овладело наконец жителями всех прибрежных мест, составлявших французские владения; город Парга поднял русский и турецкий флаги, надеясь этим сколько-нибудь защитить себя, и вместе с тем через депутацию умолял главнокомандующего о помощи и даровании правления, какое учреждалось тогда на Ионических островах.

Хотя ожидание войск от Али-паши, в которых адмирал так нуждался, требовало сохранения дружеских с ним отношений и вмешательство в дела жителей Мореи находилось вне круга действий, ему назначенных, – тем более что было уже известно намерение Порты присоединить весь тот берег к своим владениям, – но желание поддержать в жителях тех мест преданность и доверие к русскому флагу побудило Ушакова принять в покровительство союзных держав – России и Турции, все города, просившие у него защиты.

Поэтому он, вместе с турецким адмиралом, послал прокламации к жителям Бутринто, Парги, Превезы, Бонницы, Паксо, Каламо, Касто и пр., объявляя им свое намерение и предоставляя учредить свободное правление, какого они желали. Распоряжения эти были вполне одобрены государем и Портой, которая в начале декабря предписала Али-паше не вмешиваться в управление означенных мест и для вспомоществования флоту избрала авлонского начальника Ибрагима-пашу, имевшего до трех тысяч хорошего войска, хотя, впрочем, назначение это и не было вполне приведено в исполнение.

Казалось, Али-паша без труда подчинился требованию Порты, основанному на ходатайстве главнокомандующего; но вместе с тем увеличил свою хитрость и коварство в отношении других замыслов. Желая воспользоваться затруднительным положением, в которое поставлены были французы через прибытие союзного флота к Ионическим островам, он располагал, как упомянуто выше, сам овладеть островом Св. Мавры и обещал неприятелю перевести весь гарнизон в Анкону; такие же виды его были и на остров Корфу, куда он хотел высадить 25 тысяч своего войска.

Невзирая на всю несбыточность этого намерения, при неимении никаких военных судов для морской блокады и заготовленного провианта на такую армию, Али употреблял, однако, все средства к удалению русской эскадры, и потому успехи соединенного флота не могли быть ему приятны. Адмирал Ушаков хорошо понял своего противника, его двусмысленное поведение и тот образ действий, какой надлежало ему избрать для отклонения столь опасного врага.

Между обоими происходила самая вежливая переписка; они уверяли друг друга во взаимном уважении и дружбе и ненавидели один другого. В доказательство приязни Али-паша обещал Ушакову прислать своего сына с шестью или семью тысячами войска, но в то же время старался всеми средствами не доставить ни одного человека или замедлить доставку, чтобы этим заставить флот снять блокаду Корфу.

Ушаков писал Али-паше: «Сына вашего, если изволите ко мне прислать, я беречь буду как собственного моего сына и друга, и тем докажу вам мое почтение»; между тем доносил государю, от 18 декабря: «В бумагах, отобранных мной от пленных на острове Св. Мавры, нашли письма, в которых Али-паша объясняет, что он всегда французам был друг и никогда против них не восставал; нас называет великими их неприятелями и советами своими поощряет, чтобы крепость Св. Мавры защищали они как возможно.

Из тех же писем видна переписка его с генералом Шабо, в Корфу находящимся, и ныне многие говорят, что он в Корфу с французами имеет свою переписку. Таковое доказательство без достаточных причин хотя не можно почесть во всем за верное, но понуждает иметь сомнение и осторожность». В письме от 2 декабря к господину Томаре адмирал говорит: «Нельзя почесть, чтобы Али-паша и был предан французам; он – человек хитрый и беспримерно обманчивый, старается отделить себя от всякой зависимости; он держит и держать будет ту сторону, которая сильнее».

Али-паша не только сам не исполнял обещаний своих, но объявил соседним пашам – Авлонскому, Скутарскому и Дельвинскому, что сделается открытым врагом их, если они вышлют вспомогательные войска союзному флоту, и в то же время уверял обоих адмиралов, что неприязненные намерения соседних губернаторов удерживают его от исполнения повелений своего правительства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.