VI
VI
Дорога была скучная – грязная и непонятная: кажись, неплохо жилось в Гранищеве у Тарутина и неплохо поколотили «Мюрада» (старые солдаты, воевавшие с туркой, так называли Мюрата), а вот, поди ж ты, ведут куда-то назад, на юг.
Армия шла через Леташевку. Думалось разное, думалось такое, о чем вслух и не скажешь.
«Неужто отступаем?»
«Неужто так-таки против него не выстоим?»
От этих невеселых мыслей никли солдатские головы и нехотя шагали ноги.
Солдат весь век на ходу. Солдату не привыкать стать менять квартиру, но все же нелегко оставлять обжитое, пригретое местечко, веселый тарутинский лагерь.
Солдаты шли угрюмые, молча месили ногами осеннюю грязь.
И только на рассвете, пройдя Протву, услышали впереди орудийные выстрелы и оживились.
– Погоди, погоди, паря! Это на отступление не похоже! – начали смекать они.
Не доходя пяти верст до Малоярославца (уже виднелись колокольни его пятиглавого собора и церквей), главнокомандующий устроил привал.
Впереди кипел жаркий бой, слышались не только пушечные выстрелы, но и перекаты ружейной перестрелки. Полки составили ружья в козлы. Задымились трубочки, захрустели на солдатских зубах сухарики.
Фельдмаршал вылез из забрызганной чуть ли не доверху грязью старой коляски и сел на скамеечку среди гвардии.
От Малоярославца скакали к нему с донесениями гонцы. Солдаты услыхали: француз раньше Дохтурова поспел в Малоярославец. Бьются отчаянно, городишко уже три раза переходил из рук в руки.
По дороге из Малоярославца тянулись редкие госпитальные фуры с ранеными. Как всегда, раненым небо казалось с овчинку:
– Валом валят. Тальянцы…
– Не перебить окаянных.
Здоровые уверенно и бодро отвечали им:
– Ну да ничего! Мы их попотчуем!
Дохтуров, принявший на свои плечи удар всей армии Наполеона, просил сикурсу. Он бился с шести утра, уже больше восьми часов.
Михаил Илларионович сидел на скамеечке, думал: «Вот если бы послушался «умников» и погнался бы тогда за Мюратом у Чернишни, Наполеон успел бы проскочить мимо нас к Калуге по этой новой Калужской дороге. А так – близок локоть, да не укусишь, ваше величество!»
«Умники» были у Малоярославца: Ермолов, рыжий англичанин Вильсон. При Кутузове, как бельмо в глазу, торчал все еще обиженный за Чернишню спесивый Беннигсен.
Ермолов прислал адъютанта, просил подкрепления.
«Все они думают одно: как бы завязать генеральное сражение, а следует только не пустить козла в огород! Не пустить Наполеона в Калугу!»
Михаил Илларионович подозвал Коновницына – он не интриган, он простой солдат, увидит, что там надо.
– Петр Петрович, голубчик! Ты знаешь, как я тебя берегу! – сказал ему фельдмаршал. – Я всегда удерживал твою храбрость, просил: не кидайся в огонь, а сегодня прошу: очисти город!
Коновницын взял бывшую свою третью пехотную дивизию и повел туда, где клокотали гранаты, визжали ядра, рушились горевшие дома.
Томительно тянулись минуты. Малоярославец горел. Ветер приносил вместе с выстрелами терпкий запах пожарищ.
Коновницын оттеснил французов к реке Лужа, но французы зацепились за торговые ряды Соборной площади, за Черноострожский монастырь, стоявший на противоположном конце города, на обрыве.
Коновницын просил помощи. Кутузов отправил своего второго любимца – Раевского.
Малоярославец в четвертый раз оказался у русских. Собственно говоря, города уже не было: были догорающие дома и груды тел на тесных улицах и огородах.
Опять барабанный бой, крики, лязг штыков, ожесточенная рукопашная схватка, и опять русские отброшены к южной, Калужской заставе.
Но и французы не могут никак пробиться дальше, за Малоярославец. Враги дерутся с одинаковым ожесточением.
Кутузов поднял армию и подошел на версту к городу – он твердо преграждал путь Наполеону.
Пока полки занимали позицию, фельдмаршал без свиты, незаметно подъехал к самому Малоярославцу. Не только ядра, но и пули носились роем вокруг него. Одна граната упала в двух шагах от Кутузова. Спокойный конь фельдмаршала испуганно шарахнулся в сторону, но Михаил Илларионович усидел и продолжал осматривать позицию, а потом так же невозмутимо вернулся назад к гвардии, где осталась его коляска. Позиция русских была выгоднее: южная часть города располагалась на возвышенности, и ее трудно было атаковать.
Раевский поддержал Дохтурова, но полки Дохтурова сильно поредели и утомились, пробыв целый день в непрерывном бою. Хочешь не хочешь, а надо их сменить.
Михаил Илларионович послал на смену Дохтурову второй корпус Бороздина.
В это время по дороге из Ильинки показались полки Милорадовича. Никто не ожидал, что он так быстро проделает пятьдесят верст. Армия встретила Милорадовича дружным «ура».
К Кутузову подскакал красный, потный, но все же щеголеватый (хотя уже без цветных шарфов на шее) сияющий, как именинник, Михаил Андреевич.
– Мой крылатый гений! Ты прилетел к нам, как архангел Михаил! – сказал фельдмаршал Милорадовичу, раскрывая ему свои объятия.
Теперь вся русская армия была в сборе.
Из Малоярославца выходили сильно поредевшие, черные, усталые солдаты шестой пехотной дивизии. Откуда-то из сожженных вишневых садов городка пришел и сам Дохтуров со своим штабом. Он был по-всегдашнему спокоен, и только глаза глядели устало.
– Мы не пропустили врага, ваше сиятельство, – сказал он, подходя к Кутузову.
– Благодарю тебя, мой дорогой! Ты сегодня утешил меня, старика! – ответил Михаил Илларионович, обнимая Дохтурова. – Пойди отдохни, дружок!.. Нет, провести нас я Наполеону не позволю! – добавил фельдмаршал, поправляя свою белую бескозырку. – Пусть идет назад, как пришел – по старой дороге!
Вечерело. Бой длился уже больше полусуток. Маленький уездный городок восемь раз переходил из рук в руки.
На землю легла теплая ночь. Бой затихал. Выплыла луна.
Михаил Илларионович ходил возле палатки и думал. Генералитет и свита стояли у костра, переговаривались вполголоса, ждали, что предпримет фельдмаршал.
Намерения Наполеона было нетрудно угадать: завтра он будет стараться пробиться к Калуге. Завтра он усилит атаки. Сегодня действовали только итальянцы вице-короля и Даву, а завтра Наполеон бросит все. Ему во что бы то ни стало надо пробиться к Калуге, где сосредоточены все продовольственные и боевые запасы русских.
«А какова же наша позиция? – обдумывал Кутузов. – На ней негде развернуться кавалерии, а кавалерия у нас сильнее обезноженной французской конницы. В тылу русского расположения, в версте, перед селом Нямцевом, лежит овраг. Овраг труден для перехода: его склоны, как назло, чрезвычайно круты. А дальше тянется узкая и длинная плотина. Конечно, нужно подготовить за ночь более удобную позицию».
Михаил Илларионович подошел к костру и сказал Толю:
– Карлуша, пиши диспозицию: армия отходит за село Нямцево. А ты, голубчик, – кивнул он квартирмейстерскому офицеру Кроссару, – поезжай и найди местечко поудобнее. Эта наша позиция и мала и узка!
В толпе генералов произошло движение, словно над их головами брызнула картечь.
Все заговорили, запротестовали.
Возражали на разных языках, хотя по одному и тому же поводу: Беннигсен – на немецком, Вильсон – на английском, Ермолов и Толь – на русском.
– Отступать? Зачем? Куда? Никогда!
– Ваше сиятельство, я напишу диспозицию к завтрему такую: идти вперед, прогнать неприятеля за Лужу и преследовать! – горячо сказал Толь.
Он уже был в волнении, ноздри его раздувались.
– Да, да, только фпериот! – затараторил рыжий Вильсон.
Англичанин смотрел на старого фельдмаршала с удивлением и презрением.
Кутузов спокойно слушал эти нелепые возражения и предложения.
– Господин фельдмаршал, желаю вам успеха для завершения дела, начатого под Эйлау! – бросил Беннигсен.
Кутузов понял тонкую насмешку самовлюбленного хвастуна Беннигсена: мол, при Эйлау я начал бить Наполеона, а тебе остается теперь только докончить.
Кутузов подошел к возбужденному Толю и сказал:
– Видишь, Карлуша, вон опытный генерал, – Михаил Илларионович кивнул на Беннигсена, – говорит, что завтра на меня нападет неприятель. А ты хочешь, чтоб я действовал как заносчивый гусар. Нет, нет, я должен хорошенько приготовиться к встрече! – Фельдмаршал положил руку на плечо Толя и без тени неудовольствия, но твердо приказал: – Поди, милый, и напиши то, что я говорю!
Больше всех суетился и беспокоился Вильсон. Он стал так красен, как его волосы и мундир. Он кричал, что переводить ночью через нямцевский овраг значительные силы опасно. Что на длинной и узкой плотине войска смешаются, собьются, что арьергард, во всяком случае, погибнет целиком. И он сочувственно смотрел на генерала Уварова, командовавшего арьергардом.
На секунду фельдмаршал закрыл глаза. Потом с вежливой, но холодной улыбкой веско, неторопливо сказал наглому бритту:
– Ваши соображения меня не убеждают. Я предпочитаю построить неприятелю, как вы называете, «золотой мост», чем получить от него удар в затылок. Сверх того, я снова повторяю то, что уже несколько раз говорил вам: я вовсе не убежден, что совершенное уничтожение Наполеона и его армии будет великим благодеянием для вселенной. Его наследство достанется не России или какой-нибудь иной из держав материка, но той, которая уже завладела морями. И тогда-то ее владычество будет невыносимо!
И фельдмаршал пошел от него прочь так быстро, насколько позволяли его старые, больные ноги.
Несмотря на мрачные предсказания английского генерала, русская армия благополучно перешла через нямцевский овраг и узкую плотину. Арьергард остался совершенно цел: по коннице Уварова, когда она отходила на новые позиции, французы пустили всего лишь две гранаты.
А старый фельдмаршал, утомленный всеми переживаниями этого великого дня, решившего судьбы России и Наполеона, уснул под открытым небом на бурке. Свист ядер и ружейная трескотня, то и дело вспыхивавшие на линии, не мешали ему спать: Кутузов был спокоен – русская армия преградила Наполеону путь на юг.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.