III
III
Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке.
А на стенах высот кремлевских
Стоял он в сером сюртуке.
Песня
Француз Москву разоряет,
С того конца зажигает!
Народная песня
Первую ночь в Москве Наполеон провел в каком-то кабаке у заставы, поместив по всем переулкам Дорогомиловской слободы патрули и пушки.
Наполеон не хотел разбивать свои палатки. Он рассчитывал завтра ночевать в роскошных кремлевских покоях, где жили русские цари. Император лег в кровать, поставленную среди большой залы. Стены залы были в зеркалах, и вся она пропахла запахом водки и кухни.
Но спать Наполеону не пришлось: к императору примчался адъютант Мюрата с известием, что в Москве в нескольких местах возникли пожары.
Вначале это не особенно беспокоило Наполеона. Понятно: пришли в чужой, к тому же безлюдный город и стали раскладывать костры поближе к домам, не заботясь о том, что дома большею частью деревянные – вот вам и пожар. Наполеон прекрасно знал психологию солдата: после нас – хоть потоп! Сам был таким.
Москва для них – не то, что для Наполеона. Адъютант Мюрата без удовольствия собирался ехать назад, в этот пусть и великолепный, но странный и страшный город. Не верилось, чтоб хитрые азиаты просто оставили богатейшую столицу. Французам на каждом шагу мерещилась опасность. Было дико идти мимо бесчисленных безжизненных домов, мимо окон и дверей, за которыми не видно ни одного живого человека.
Адъютант делился переживаниями первых французских солдат, вступивших в опустевший город:
– Лучше идти под пулями, чем так. Это как тяжелый, кошмарный сон. Ни одной живой души. Город словно вымер от чумы. Цепенеешь от ужаса в этом царстве молчания. Идешь и все время оглядываешься назад. Нервы взвинчены. Малейший шум в переулке – и уже чудятся крики врагов и лязг оружия. Улицы длинны – не разобрать, кто на другом конце, друг или враг.
И адъютант нехотя поехал в лабиринт кривых московских улиц, переулков, тупиков.
Не прошло и часа, как следом за ним прискакал второй с той же новостью о начавшемся пожаре.
Наполеон вызвал губернатора Москвы маршала Мортье.
– Вы отвечаете головой за Москву! – сказал он маршалу.
В шесть часов утра Наполеон поднял Главную квартиру на ноги и поехал в Кремль.
Гвардия все-таки шла в парадных мундирах, с музыкой.
Так как на улицах валялось много всякого добра, Наполеон отдал приказ: кавалеристам под страхом смерти не слезать с лошадей, пехотинцам не выходить из рядов.
Улицы были пусты. Слышался лишь размеренный топот ног да барабанный рокот, отдававшийся от стен глухим эхом.
– Какое жуткое молчание!
– Такой богатый город – и пустой!
– Столько красок, а впечатление угрюмое!
– Ни одной женщины. Некому слушать нашу музыку!
– Некому оценить, какими молодцами мы выступаем! – сокрушались солдаты.
Молчание, сдержанность не в характере веселого, легкомысленного француза. Француз думает, что все обязательно такие же, как он сам.
Москва – с домами и дворцами разнообразной архитектуры, с башнями и башенками, с пестрыми куполами храмов, с высокими колокольнями, напоминающими минареты, – поразила Наполеона не менее, чем с Поклонной горы. Она и вблизи была необычайна, эта восточная красавица! Видя ее вблизи, ни глаз, ни сердце не разочаровывались. Удивляло и восхищало то, что дома оказались кирпичными и самой изящной архитектуры, а не просто деревянными, как ожидали встретить многие. Особняки частных лиц не уступали дворцам в богатстве и великолепии.
Наполеон смотрел с восхищением. Он старался не обращать внимания на то, что откуда-то еще попахивает дымком пожаров.
Подъехали к Кремлю.
– Вот они, гордые стены! – с довольной улыбкой сказал император. – Наконец-то я в Москве, в древнем дворце русских царей!
«Какую гримасу скорчат английские акулы, когда узнают, что я – в Москве! Вот я запру английские гавани, что тогда будут делать эти пираты морей? Переварит ли их желудок жесткие гинеи и залежалые товары?» – удовлетворенно думал он.
Вчера здесь, в Кремле, Мюрата встретили выстрелами какие-то бродяги, которых разогнали пушками. Хорошо же. На них можно свалить всю вину за московские пожары. Надо будет упомянуть о них в бюллетене.
Наполеон осмотрел Кремль – соборы, колокольню Ивана Великого, – посмеялся над «царь-пушкой».
– Возьмите себе этого «царя», Сорбье, – сказал он начальнику гвардейской артиллерии.
Наполеон занял во дворце комнаты, обращенные окнами на реку.
В Кремле разместилась старая гвардия. Площади заняли пушки и зарядные ящики. Кремль стал похож на крепость.
Император располагался с уютом. Он с удовольствием смотрел, как Констан, Рустан и придворные лакеи носят из фургонов его мебель, устраивают кабинет, столовую, спальню. Места здесь было предостаточно для всех: для Бертье, для канцелярии, для топографов, для свиты, для дежурных адъютантов.
Император пообедал и занялся письмами, распоряжениями, делами.
Днем загорелись Гостиный двор и Каретный ряд. Наполеон встревожился и послал Мортье с молодой гвардией тушить, хотя ему донесли, что Ростопчин увез из Москвы все пожарные трубы.
В прошлую ночь император не выспался и потому рано лег спать. Он лежал на постели и думал о том, как по этим покоям ходили бородатые русские цари из династии… Он хотел вспомнить название династии, но так и не вспомнил.
Была глухая ночь. Один император спокойно спал, а все в Кремле бодрствовало.
С вечера поднялся сильнейший ураган. Он налетал то с севера, то с запада, словно примеривался, с какой стороны удобнее погнать на Кремль огонь пожаров, начавшихся еще днем в разных частях Москвы.
К полуночи все улицы вокруг Кремля оказались в огне.
С треском рушились стены домов, ветер с лязгом и грохотом срывал с крыш листы железа. Снопы искр огненной метели сыпались на кровли дворцов, соборов, арсенала и других построек Кремля.
Огненная пыль засыпала кремлевские площади, где расположился артиллерийский парк гвардии и артиллерии.
Лефевр поставил старую гвардию «в ружье». Грозные, стоявшие как стена шеренги гвардии сегодня были неузнаваемы: «старые ворчуны» кашляли и сморкались от едкого дыма и гари, тянувшихся отовсюду с громадных пожарищ. Гренадеры, как лошади от назойливых оводов, отбивались от туч огненных искр, сыпавшихся со зловеще багрового неба.
Сон никому не мог идти на ум: положение французских войск было похоже на положение крепости, которую штурмует грозный враг.
В Кремль залетали горящие головни. В нескольких местах уже начинались пожары, но гвардия тушила их.
Наконец в четвертом часу ночи император вдруг проснулся: яркий огонь, освещавший со двора комнату, разбудил его. В первое мгновение мелькнула мысль: «Торжественная иллюминация!» В Неаполе, Вене, Берлине – всюду бывала она. Но огненные отблески как-то странно плясали по потолку.
Наполеон позвал Рустана.
– Почему так светло? – спросил он.
– Пожар, ваше величество. Горит центр Москвы, – ответил мамелюк.
Наполеон оттолкнул от себя Рустана, подававшего рейтузы, и кинулся к большому окну. Он стоял у окна и чувствовал, что бледнеет: перед глазами полыхало бушующее неистовое море огня. И земля и небо – все было в огне. В этом вихре пламени и дыма исчезали все его надежды на мир.
Наполеон стал торопливо одеваться, приговаривая:
– Это непостижимо! Это превосходит всякое вероятие!
Он еще не говорил вслух, но уже думал: «Все пропало…»
Он вспомнил о пушках гвардейской артиллерии, которая разместилась в Кремле, и крикнул:
– Гвардию в ружье!
– Она давно уже бодрствует, ваше величество, – ответил, входя в спальню, Коленкур.
«Моя старая гвардия не имеет покоя даже в Кремле!» – возмущенно подумал Наполеон.
В волнении он заходил большими шагами по комнате. Наполеон то садился, то вновь подбегал к какому-нибудь окну в тщетной надежде увидеть стихающий пожар. Но пожар, наоборот, разрастался. Ветер гнал волны огня прямо на Кремль, точно хотел, чтобы огонь истребил чужеземцев, забравшихся в русскую святыню. Наполеон попробовал выйти на балкон, но до чугунных перил нельзя было дотронуться – так они накалились, несмотря на то что пожар был довольно далеко от дворца.
– Какое ужасное зрелище! Москва погибла. Я потерял средства наградить моих храбрых солдат! – сокрушался император.
К Наполеону вошли вице-король Евгений Богарне, маршалы Бертье, Лефевр и Бесьер. Они умоляли императора немедленно покинуть Кремль.
Оставить дворец русских царей? Наполеон не хотел и слышать об этом. Выезд из Кремля походил бы на бегство. Это хуже, чем отступление в бою.
Он снова и снова подбегал к окнам, но ветер ревел с прежней силой и за окнами была все та же страшная огненная бездна.
Даже стекла в окнах уже становились горячими.
– Кремль горит! – вдруг раздался чей-то испуганный крик.
Маршалы, адъютанты, лакеи, забыв о всякой субординации, толкая друг друга, кинулись из дворца посмотреть, где горит.
Оказалось, что от летящих головней и искр загорелась башня арсенала, в котором еще осталось много русского по?роха.
Старая гвардия с полчаса тушила пожар.
– Ваше величество, медлить нельзя. Надо выезжать отсюда, – подошел к Наполеону Евгений Богарне.
Наполеон подозвал Бертье:
– С балкона плохо видно. Влезьте на кремлевскую стену и посмотрите!
Поручение было не из легких, но Бертье с адъютантом побежал выполнять приказ императора.
Бертье вернулся довольно быстро. Он весь пропах дымом, его сюртук, сшитый так же, как и у императора, был прожжен в нескольких местах.
– Ну как? – спросил Наполеон.
Бертье только развел свои коротенькие ручки.
– Меня чуть не смело порывом ветра! – говорил он, вытирая воспалившиеся от дыма, слезящиеся глаза.
– Ваше величество, умоляю вас, поедем! Мы здесь все погибнем! – уговаривал вице-король.
– Стоит только одной искорке упасть удачнее других на зарядный ящик… – начал Мортье и не докончил.
– Мы погибнем иначе: если Кутузов вдруг атакует нас теперь, вы, ваше величество, окажетесь отрезанными от своей армии огнем! – сказал Бертье.
Этот неожиданный довод произвел на императора больше впечатления, чем все остальные.
– Куда же идти? – спросил он.
– В расположение моих корпусов на Петербургскую дорогу, – ответил Евгений Богарне.
– Ну что ж, пойдем! – мрачно согласился император.
Во дворце поднялась суматоха. Придворные лакеи и адъютанты забегали по комнатам, укладывая вещи. Секретари собирали со стола бумаги. Меневаль держал зеленый портфель императора, а Фен – книгу со списками полков, которой Наполеон очень дорожил.
Император машинально надел пальто, поданное ему Констаном, надвинул на глаза треуголку и пошел из дворца.
Как гордо он всходил вчера по этим же ступеням и в каком подавленном состоянии спускался сейчас!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.