II
II
Пленных целый день продержали в поле за сожженной деревней Фомкино. Их набралось человек до ста, в большинстве пехотинцев. Кавалеристы и артиллеристы попадали в плен меньше.
Пленные с тревогой поглядывали на восток, где кипел, не умолкая, бой. Земля дрожала от гула сотен орудий. Клубы порохового дыма, словно грозная черная туча, застилали весь горизонт, не рассеиваясь ни на минуту.
Русские солдаты беспокоились, устоят ли наши.
Настроение у пленных было невеселое. Им казалось: если они попали в беду, то дело вообще плохо. Они видели все в мрачном свете:
– Где там устоять? Этакая силища!
– Что сила? Ай не видишь, сколько они раненых волокут? И подкреплений нет – одни обозы, – возражали более спокойные.
По виду обозных нельзя было сказать, что французы побеждают. Да и раненые, которых несли и везли с поля боя, что-то не очень хвастались успехами.
День проходил. Обозы оставались на прежних местах: стало быть, французы не сбили русских с их позиции у Бородина.
Под вечер пленных, не покормив ни разу за день, погнали к Гжатску.
– Не успели умереть за отечество, натерпимся в неволе, – сокрушался курносый Табаков. Всегда веселый, даже он приуныл.
– Помереть за родину никогда не поздно, – ответил Черепковский, шедший с ним рядом.
– Что толку-то помереть лишь бы как! – бурчал Табаков.
– А я разве советую тебе вешаться вон на той березе?
– А что же делать?
– Разбить конвой и бежать. Нас тут человек около сотни, а улан только десять.
– Надо подговорить людей! – оживился Табаков.
Черепковский и Табаков, незаметно переходя по рядам, стали подбивать товарищей, но соглашались не все.
– Не привел Господь погибнуть в сражении, так, значит, нечего задаром и помирать: мы ведь без оружия, а у них вон и пики и сабли, – сказал старик канонир.
С ним соглашались и высказывали примерно те же соображения многие.
– Лучше теперь пропасть, чем дожидаться, как заведут невесть куда и запишут в полк. Видал, кого меж ними нет – всякой нации. Думаете, все по доброй воле идут? И с нами тоже не больно станут разговаривать, – усовещивал малодушных Табаков.
Все-таки нашлось человек двадцать, решивших попытаться бежать из плена. Черепковский и Табаков собрали их возле себя.
– Теперь, Левон, ты будешь нам всем за командира, – сказал Табаков. – Делай как знаешь, а мы должны тебя слушать!
– Ладно, ребятки. Примечайте только дорогу! – ответил Черепковский.
В сумерки пришли в какое-то еще не сожженное и не покинутое жителями село. Пленных поместили в большом сарае. У двери оставили двух спешенных улан – остальные разбрелись по селу покормиться и пограбить.
Черепковский решил воспользоваться слабостью караула. Он сказал нескольким товарищам, чтобы они затеяли притворную драку, а сам приготовился напасть на караул.
Услыхав шум, улан с проклятиями и руганью смело раскрыл дверь и вошел в полутемный сарай.
Черепковский ударил его по голове колом. Улан упал. Пленные, решившие бежать, кинулись в полураскрытую дверь, смяли второго улана, стоявшего у сарая, и бросились в разные стороны наутек.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.