III
III
Дух войска есть множитель на массу, дающий произведение силы.
Лев Толстой
«Война и мир»
Михаил Илларионович встал с постели. Крестясь на иконку архистратига Михаила, которую по приказу Екатерины Ильинишны Ничипор всюду возил с собой и аккуратно вешал в изголовье постели барина, Кутузов подумал, что хорошо бы сегодня пронести по всему лагерю икону смоленской Божьей матери, вывезенную из Смоленска.
Он позвал Резвого и передал ему приказ.
– Пусть перед каждой дивизией служат молебен, – сказал главнокомандующий.
– Для скольких этот молебен окажется панихидой! – вздохнул Резвой.
Михаил Илларионович взглянул в зальце, где сидели штабные офицеры. Паисий Сергеевич с писарями словно и не ложились со вчерашнего вечера спать – отбивались от бумажного потока, который сыпался на главнокомандующего отовсюду.
Утро было холодноватое, но ясное. Вчерашние ночные тучи куда-то уплыли.
С первых линий не слышалось ни ружейной, ни пушечной стрельбы. Стояла тишина.
Умывшись, позавтракав и выслушав донесения, Михаил Илларионович велел заложить коляску и поехал на центральную батарею. Он хотел с ее высоты посмотреть, что сегодня делает Наполеон и как подвигаются земляные работы.
Еще всюду – у Семеновской и на центральном кургане – продолжали работать ополченцы.
Московское ополчение было вооружено только пиками. Когда армия впервые увидала ополченцев, солдаты шутили: «Что это, братцы, зимы еще не слыхать, а вы уже собрались лед колоть?»
С лопатой и топором ополчение привыкло иметь дело, но вся беда была в том, что не хватало ни шанцевого инструмента, ни фашин: Ростопчин легче писал «афишки», чем доставлял нужный материал.
Он не хотел считаться с просьбой Кутузова, который предупредил Ростопчина, что без шанцевого инструмента «отымаются многие силы от армии».
Михаил Илларионович озабоченно смотрел на недоконченные укрепления и думал:
«Не успеем. Профиль редутов получится недостаточный. И сами укрепления без одежд. Отец посмеялся бы над нашими фортификационными работами!»
На Центральном кургане к Раевскому съехался весь генералитет: Беннигсен, Барклай, Багратион с начальниками штабов, командиры ближайших корпусов. Все смотрели в зрительные трубы на французское расположение.
Видно было, как вольтижеры занимают лес у Шевардина, как разными тропами пробирается к холмам и пригоркам артиллерия.
– Да их много больше, чем нас, – сказал Ермолов.
– И на всех участках, – прибавил Беннигсен.
Давно всем было известно, что Наполеон превосходит русскую армию количеством войск. На бумаге это не казалось угрожающим, но сейчас, когда каждый из генералов видел собственными глазами, всем стало как-то не по себе. У Шевардина стояли полки Понятовского и Даву, против Бородина – войска итальянского вице-короля Евгения Богарне, в центре – император с гвардией.
Наступило тягостное молчание.
– Смотрите, смотрите, всадники! Сам Наполеон! – заговорило несколько голосов.
По дороге из Валуева показалась группа всадников. Впереди них на белом коне скакал человек в треуголке.
– Он. В сером сюртуке.
– Осматривает. Что-то говорит.
– А свита у него не очень велика.
– Это только во время рекогносцировки… – переговаривались русские генералы.
Из французского расположения донеслись приветственные крики.
– Да, сомнений нет: это Наполеон, – сказал Михаил Илларионович. «Надо и мне объехать войска», – подумал он и направился к коляске.
Кутузов ехал, прикидывая в уме, что он скажет солдатам накануне боя. Говорить речи Михаил Илларионович был не мастак.
– Вы защищаете родную землю… Послужите верой и правдой… Каждый полк будет употреблен в дело… Вас будут сменять, как часовых… Отечество надеется на нас…
Слева послышалось пение – это духовенство шло с иконой по линии фронта.
«Как на Куликовом поле», – подумал Кутузов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.