XII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XII

Кутузов был весел: все шло, как он задумал. Марков хозяйничал в визирском лагере, его артиллерия не переставая била из захваченных пушек по туркам, сидевшим на левом берегу. Туркам оставалось только прятаться от ядер в норы и ямы. Их небольшая артиллерия была быстро подавлена.

– Попал осман как кур во щи!

– А не спросясь броду, не суйся в воду! – говорили солдаты.

Кутузов приказал Маркову не трогать Рущука, а только захватить все перевозочные средства на Дунае. Окруженные на левом берегу турки не могли бежать: у их пристани болтались лишь две-три небольшие лодчонки.

К вечеру генерал Марков прислал командующему трофеи: двадцать два знамени, булаву янычарского ага и первую партию пленных.

– Что, припасов в лагере много нашли? – спросил Кутузов у офицера, привезшего трофеи.

– Много, ваше высокопревосходительство. Кладовых пятьдесят с амуницией и порохом, склады с мукой и зерном, кофе. Экипажи, повозки, лошади, верблюды – все ихнее хозяйство. Всего полно!

– Потери у турок большие?

– Тысячи полторы.

– А наши?

– С десяток убитых и полсотни раненых. Майора Бибикова взяли в плен…

– Ах, Павлушка! – хлопнул себя руками по коленям сидевший перед палаткой Кутузов. – Как же это его угораздило?

– Слишком вырвался вперед, анатолийцы сшибли с коня и увезли в Рущук.

– Да, нехорошо! – забеспокоился о племяннике Михаил Илларионович. – Но жив?

– Жив, жив, ваше превосходительство!

– Тогда ничего. Авось выменяем: вон у нас сколько добычи! – посмотрел Кутузов на разношерстную толпу турок, сгрудившихся в стороне.

Среди пленных особенно выделялся пожилой, круглый как шар, турок. Он смотрел исподлобья и не мог унять дрожь коротеньких рук, сложенных на животе: так, очевидно, он трусил.

– Кто вон тот, как арбуз? – спросил командующий.

– Это, ваше высокопревосходительство, заведующий всей их продовольственной частью.

– Недаром он такой тучный. Что же вы его не уважили? Подзови, братец, ишь как его трясет.

Антон Фонтон, стоявший за стулом командующего, сказал толстяку, что с ним хочет говорить русский генерал. Толстяк с неожиданной проворностью юркнул в толпу пленных.

– Чего он так испугался?

– Вероятно, думает, что ему отрубят голову, – усмехнулся Фонтон и пошел к пленным.

– Ничипор, – сказал Кутузов денщику, глазевшему вместе со всеми на трофеи и пленных, – живо принеси варенье и стакан воды. Угостим визирского интенданта: он ведь присылал нам лимоны и апельсины! Долг платежом красен.

Ничипор кинулся в палатку.

Переводчик кое-как убедил турецкого интенданта, что ему не угрожает опасность. Прикладывая руки к голове и груди, кругленький турок несмело подкатился к Михаилу Илларионовичу.

– Пусть сядет на свой барабан, – предложил Кутузов, указывая на турецкий барабан, который привезли вместе с другими трофеями.

Турок поспешно сел.

– Подавай ему варенье и воду, – обернулся к денщику Кутузов.

Ничипор протянул гостю угощение. Турок взял блюдце с вареньем и чашку с водой, съел две ложечки варенья, охотно выпил воду и, вернув все это Ничипору, благодарно закивал головой. Потом, отдышавшись, похлопал себя короткими, толстыми ручками по животу и вдруг захохотал. Он хохотал, чуть не падая с барабана.

Глядя на его заразительный смех, засмеялся Ничипор, Фонтон и все штабные.

– Что с ним такое? Эк его разбирает! – улыбался Кутузов, глядя на толстяка.

– Смiйся смiшку, дам тoбi кишку! – говорил Ничипор, смеясь сам до слез.

– Он смеется над своим недавним страхом, что был так глуп, – объяснил Фонтон, спросивший у турка о причине его неожиданного смеха.

Вслед за пленными приехал к Кутузову из Рущука посланец от пашей Вели, Мухтара и прочих константинопольских сановников, бежавших туда. Паши просили, чтобы русский комендант Рущука склонил великого визиря к миру или хотя бы к перемирию.

– Значит, мой дружок попался в ловушку, сидит на нашем берегу в лагере, – сказал Михаил Илларионович. – Я стоял под его ядрами, теперь ему приходится стоять под моими.

Кутузов ответил, что может только передать письма визирю. Он помнил турецкое правило: если великий визирь окружен неприятелем, он не имеет права договариваться о мире.

Кутузов уже ложился спать, когда великий визирь прислал письмо, прося о перемирии. Кутузов обещал дать ответ на следующий день.

«Неужели мой дружок не догадается бежать из лагеря? Ночь-то сегодня ведь очень подходящая», – думал Михаил Илларионович, слушая, как по палатке стучит осенний дождь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.