IX

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IX

Армии приблизились друг к другу еще больше: Кутузов стоял в Журже, а Ахмед-паша – в Рущуке. Их разделяла только река.

Великолепные, шитые золотом шатры великого визиря расположились на равнине у Рущука, где так недавно белели полотняные палатки русской армии. Тут же разместились шатры министров и купцов, имевших в лагере склады разных товаров.

Друзья по-прежнему обменивались любезностями и подарками, словно между их войсками не было сражения.

В один из дней Ахмед-паша предупредил Кутузова, что в турецком лагере будет пальба по случаю рождения сына у султана.

– Не военная кампания, а сплошной Версаль! – улыбнулся Кутузов.

Через несколько дней Ахмед снова прислал такое же предупреждение. Солдаты, узнав о нем, живо обсуждали происшествие:

– Что султанша – рожает каждую неделю?

– Турок издевается над нами!

– А может, у нее – двойня?

– Что ж, один па?щенок-пашонок родился сегодня, другой дозрел через неделю – так, что ли?

– Эх, вы! Да разве не знаете, что у султана не одна женка, как у тебя, а целая сотня!

– У него, брат, на все святцы ребят хватит!

А когда через несколько дней с правого берега приехал к Кутузову новый турецкий курьер Мустафа-ага, солдаты, глядя на турка, заржали:

– Братцы, никак у третьей султанской женки крестины!

– Молодец салтан: не зевает, старается!

Но на этот раз дело было посерьезнее. Мустафа-ага передал Кутузову, что великий визирь не может вести никаких переговоров, если не будет обеспечена целость и независимость владений Порты. И что потому дальнейшее пребывание Абдул-Гамида в Бухаресте не нужно.

Мустафа-ага сказал все это важно, с самым решительным видом и смотрел, как примет такое сообщение русский сераскир Кутузов, которого турки называли бир-гиёглю.[156] Но русский командующий встретил известие как будто совершенно спокойно. Мустафа-ага был бы очень удивлен, если бы знал, что Кутузов даже остался доволен им: Ахмед, стало быть, уверен в том, что русские слабы!

Понемногу начинало сказываться оставление русскими Рущука. Кутузов знал, что в Константинополе ликовали по случаю этой «победы» и что султан наградил великого визиря. Наполеон тоже обрадовался отходу русских за Дунай. На приеме в Тюильри он подошел к русскому представителю, генералу Чернышеву, к которому благоволил, и с ехидной усмешкой спросил: «У вас, кажется, была резня с турками в Рущуке?»

Кутузов поручил Италинскому немедленно отпустить Гамида из Бухареста, сказав:

– Молдавию и Валахию мы занимаем, и пусть Порта попытается отнять их у нас!

– Зря кормили рыжего! Сколько денег на него извели! – пожалел Резвой.

– На свете, Павел Андреевич, ничто не пропадает, – ответил Кутузов.

Он тотчас же послал к Ахмед-паше Антона Фонтона с очередными подарками, дружескими приветами и ответным словом. Михаил Илларионович велел передать великому визирю, что турецкие условия не могут быть приняты за основу переговоров и что, хотя из Петербурга еще нет ответа, он исполнит просьбу Ахмед-паши и не станет больше задерживать Абдул-Гамида в Бухаресте.

«Продолжительность пребывания высокочтимого Гамид-эфенди в Бухаресте ни в коем случае не вызывается стремлением выиграть время, а должна служить для Вашего высокопревосходительства новым доказательством моего постоянного желания видеть восстановление дружбы и доброго согласия между обеими империями», – написал Кутузов в письме к великому визирю.

Фонтон явился назад с большой корзиной фруктов и передал о своей беседе с Ахмед-пашой. Великий визирь сказал: «Передайте генералу Кутузову, что я уже давно чувствую, насколько сильно я уважаю и люблю его. Он так же, как и я, честный человек!»

– Нечего сказать – похвала! – поморщился Кутузов.

– «Мы оба хотим блага нашей родине. Давно пора покончить с этой разорительной войной! Она только радует нашего общего врага Наполеона», – передавал Фонтон слова Ахмед-паши.

– Вот это он верно сказал. Молодец! – похвалил Михаил Илларионович.

– «Да вот я покажу депешу французского поверенного Латур-Мобура. Он советует нам не заключать с вами мир и уверяет, что правый берег Днестра и Крым будут нашей границей».

– И что же, визирь показал вам депешу? – удивился Кутузов.

– Визирь обратился к своему заместителю Гамид-эфенди, чтобы он дал депешу, – ответил Фонтон.

– И тот, конечно, не дал? – улыбнулся Михаил Илларионович.

– Да, он сказал, что депеша отправлена в Константинополь.

– Разумеется: у Гамид-эфенди больше выдержки, чем у него! Что же говорил дальше наш дружок?

– Он сказал: «Передайте генералу Кутузову, что я перейду Дунай».

– Вот, вот! Это чудесно! Пусть переходят! Давно ждем не дождемся!

– Говорит: «Опустошу Валахию, хотя мне жаль ее несчастных жителей…»

– Жалел волк кобылу – оставил хвост да гриву, – усмехнулся Кутузов.

– «Длинными переходами, говорит, и недостатком продовольствия изнурю и погублю русскую армию».

– Как это у него все быстро получается!..

– И напоследок визирь посоветовал: «Удовлетворитесь малым. Все равно Дунай никогда не станет вашим. Мы будем воевать десять лет, но не уступим!»

– Черт возьми, где этот неграмотный лазский пират научился всей гамме дипломатических песен? – вырвалось у Михаила Илларионовича.

После такого перелома в настроении турок следовало ожидать их активных действий.

Так как силы турок оказались больше, чем предполагалось раньше, то Кутузов отдал распоряжение возвратить в Молдавскую армию девятую и пятнадцатую дивизии, располагавшиеся в Яссах и Хотине.

Кутузов ждал, когда же турки начнут переправляться через Дунай. Знал, что они будут пробовать с двух сторон – у Рущука и Виддина.

Наконец 22 июля, через месяц после боя у Рущука, Измаил-паша высадился у Виддина на узкую полосу, окруженную болотами. Генерал Засс запер высадившихся турок в районе болот, не дав им прорваться на просторы Малой Валахии. План великого визиря – одновременное наступление на двух направлениях – сорвался.

Ахмед-паша продолжал готовиться к переправе. В этих приготовлениях прошел август.

Кутузов узнал через лазутчиков, что из Константинополя все время торопят визиря. Время для переправы было самое подходящее: Дунай сильно обмелел за жаркие летние месяцы.

И вот наконец в теплую, но по-осеннему темным-темную ночь, с 27 на 28 августа, турки начали переправляться через Дунай.

В четырех верстах выше Журжи казачьи посты обнаружили несколько сотен кирджали, переплывших на лодках на русскую сторону. К месту их высадки тотчас же направился генерал Сабанеев с батальоном архангелогородцев. Кирджали были смяты и опрокинуты в реку. Спастись удалось немногим.

Все казачьи посты до самого Туртукая были подняты на ноги.

А в это время, в восьми верстах ниже Журжи, спокойно переправлялись на паромах и лодках главные силы Ахмед-паши.

Недаром великий визирь стоял два месяца у Рущука – он выбрал чрезвычайно удобное место для переправы: по берегам рос высокий камыш, а прибрежная полоса была покрыта кустарником. Кроме того, с крутых высот правого берега хорошо обстреливался изгиб Дуная. Ахмед-паша поставил на своих высотах двадцать пять орудий крупного калибра.

Русские аванпосты проморгали переправу.

У турок на русском берегу скопилось уже более двух тысяч человек с четырьмя пушками, когда казаки наконец подняли тревогу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.