III
III
Все царствование Павла, вероятно, излишне очернено. Довольно и того, что было.
П. Вяземский
В третьем часу ночи кончилась присяга, а уже в девять часов 7 ноября император Павел I в сопровождении наследника Александра Павловича выехал из Зимнего, чтобы показаться столице. Он медленно ехал по Большой Проспективной улице, пристально глядя по сторонам.
Вид Петербурга возмущал Павла: здесь все было по-старому, по-екатеринински – ни полосатых будок, ни шлагбаумов. Попадались прохожие с якобинскими отложными воротниками, в сапогах с отворотами, которых не терпел Павел, потому что видел в этом вольнодумство.
Вон, издали заметив императора, поскорее шмыгнул в калитку франт в круглой французской шляпе.
Навстречу Павлу медленно тащилась карета, в которой восседала какая-то разряженная в диковинный чепец из лент и кружев дурабарыня. Она, конечно, спешила к своей подруге посплетничать, пожалеть о кончине «матушки» Екатерины. Лакей догадался-таки стянуть шляпу с головы, а кучер не додумался остановить лошадей, и царский жеребец Фрипон даже чуть посторонился, уступая дорогу неуклюжей карете.
Только у деревянной, выкрашенной в желтую краску церкви Рождества Богородицы Павла ждало приятное: группа крестьян с котомками за плечами. Увидав роскошных всадников-генералов, мужички бухнулись перед ними на колени в грязь.
Да порадовало то, что у моста через Фонтанку уже пестрел новенький шлагбаум, блестевший черно-красно-белой краской.
Когда в одиннадцатом часу Павел возвращался назад, на площади у Зимнего дворца выстроились войска, готовые к разводу. В толпе народа, собравшегося посмотреть на первый вахтпарад, стоял и Михаил Илларионович Кутузов.
Павел заметил Кутузова и приветливо кивнул ему.
Уже на вахтпараде новый император показал себя.
В первые же часы своего царствования он велел перестроить всю русскую армию на прусский лад. Екатерининские войска еще не знали новой команды. Когда гвардейцам скомандовали «марш» вместо привычного «ступай», они не двинулись с места.
Павел взбеленился.
– Что же вы, ракалии, не маршируете? – закричал он, кидаясь с тростью к гвардейским шеренгам. – Вперед, марш!
Военные, стоявшие в публике, только переглянулись: такое начало не сулило ничего хорошего.
Вахтпарад кое-как, с грехом пополам, был закончен по прусскому образцу. Не только с несчастных гвардейцев, участвовавших в разводе, но и с самого императора лил пот.
После вахтпарада император отдал при народе наследнику приказ. В нем Павел I принимал на себя звание шефа всех полков гвардии. Александр назначался полковником Семеновского полка, Константин – Измайловского, а Аракчеев – комендантом Петербурга.
С этого утра каждый день стал приносить новости одна другой неожиданнее и нелепее.
8 ноября Петербург узнал, что император приказал всем при встрече на улице с кем-либо из императорской семьи обязательно останавливаться, а едущим – выходить из карет и экипажей для поклона.
В воскресенье 9 ноября, когда на улицах Петербурга появилось больше гуляющих, полиция безжалостно расправилась с круглыми шляпами и отложными воротниками. Шляпы у франтов срывали, а пышные воротники – и смех и горе! – обрезывали. И вдруг обнаружились тонкие худые шеи и выдающиеся челюсти, которые раньше скрывала французская мода.
А в понедельник в Петербург, точно в завоеванный город, вступили гатчинские войска. Сам император с сыновьями и свитой выехал им навстречу к Обуховскому мосту.
Во главе гатчинцев Павел торжественно проехал к Зимнему дворцу. Знамена внесли в царские покои, а аракчеевские пушки поставили у ворот – Зимний дворец стал еще больше напоминать крепость.
Гатчинцы прошли мимо императора церемониальным маршем и выстроились в линию.
Павел вышел к фронту и сказал:
– Благодарю вас, мои друзья, за верную ко мне вашу службу!
Его голос, хриплый на низких нотах, был визглив на высоких.
– В награду за оную службу вы поступаете в гвардию! А господа офицеры – чин в чин!
По площади громом прокатилось радостное «ура!».
Громом среди ясного неба оказались для всей гвардии слова императора.
До этого дня гвардейские чины считались выше армейских. Если какому-либо счастливцу офицеру удавалось перевестись из армии в гвардию, он знал, что в гвардии он будет служить в меньшем чине, чем тот, в котором он служил в армии. А теперь произошло что-то невероятное: армейщину уравняли с гвардией!
Особенно ошеломило всех то, что эта царская милость распространялась и на полковников.
До сих пор полковником в гвардии была только императрица, а подполковниками и майорами – заслуженные, известные генералы. А теперь полковниками гвардии становились никому не ведомые, без роду и племени люди.
Все знали, что в гатчинскую армию Павла никто из порядочных офицеров не шел. В Гатчине служили захудалые мелкопоместные дворяне. И вот теперь они оказались на равной ноге со старой гвардейской знатью.
Это был прямой вызов всему родовитому дворянству, отцы и сыновья которых служили под знаменами Екатерины. Равнять с ними каких-то голодранцев (гатчинцы были бедно одеты), неучей и пьяниц? Все возмущались, с ужасом и негодованием рассказывали, как гатчинские офицеры бражничают в кабаках и дебоширят, забыв о том, что гвардейцы Екатерины пьянствовали и безобразничали ничуть не меньше гатчинцев.
В одном претензии знати были справедливы: гатчинские офицеры не могли похвастаться изысканными манерами и внешним лоском. Кроме фрунта, они не знали ничего.
Чтобы показать, что гвардия и армия равны, Павел ввел в гвардии вместо прежних светло-зеленых мундиров темно-зеленые, какие носила вся русская армия.
Подтянул Павел и дисциплину. Раньше гвардейские офицеры были больше придворными, чем военными. Они ходили во фраках и думали только о театре да балах. А теперь им вменили в обязанности целый день проводить на полковом дворе: их учили новой службе, как рекрутов.
Павел хотел ввести военный распорядок и при дворе. Он установил, как должны подходить к нему и императрице, сколько раз и каким образом кланяться.
Весь блеск екатерининского двора сразу померк. Галантный, непринужденный Зимний дворец в одну неделю превратился в суровую, неуютную казарму.
За шелковыми портьерами покоев вдруг на каждом шагу возникали штыки внутренних караулов.
Тишину роскошных зал грубо разрывали неуважительные, торопливые шаги фельдъегерей.
Гром прусских барабанов и резкие выкрики команды заменили бальную музыку и веселое щебетанье дам.
Недавно в Зимнем дворце проводились оживленные приемы – большие, средние и малые эрмитажные собрания. На них после театра играли в веселые игры, танцевали, пели хором.
Теперь придворные вечера стали походить на обязательные утренние разводы караулов. Приглашенные молча сидели вдоль стен, а в центре восседал окруженный семьей император Павел. Говорил только он один. На шлейфе Марии Федоровны лежал, выпучив коричневые глазки, тонконогий фокстерьер Султан.
Не слышалось ни остроумных шуток, ни смеха.
У Екатерины в эрмитаже строго соблюдались правила, написанные ею самой. Среди других правил было следующее: «Не иметь пасмурного вида».
Пасмурный вид теперь господствовал во всех собраниях – больших и малых. Павел с первых дней вооружил против себя всю петербургскую знать, избалованную Екатериной.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.