II
II
Целую ночь с небольшими перерывами лил дождь. Стояла непроглядная темень – все небо заволокло тучами. Идти становилось с каждой верстой все труднее: и без того скверную дорогу совершенно размыло. В темноте спотыкались, попадали в колдобины, рытвины, ямы. Пехотинцы шли мокрые, забрызганные грязью по пояс. Плащи давно промокли, с касок за шею стекала вода.
Только под утро дождь немного утих. День вставал пасмурный, неприветливый, непохожий на обычный в Молдавии ясный сентябрьский день.
Юго-западный ветер – «средиземный», как называли жители, – продолжал без устали гнать низкие, тяжелые тучи.
– Ежели до полудня ветер не переменится, тогда дождь будет до самой полуночи, – сумрачно заметил Огнев.
И действительно, когда после небольшого роздыха тронулись дальше, то не успели пообветриться плащи, как снова полил дождь. Так, под дождем, переходили реку Бырлад.
Зыбин, оправившийся от раны, полученной при Фокшанах, по-всегдашнему веселый, уронил полушутя:
– Сказывают, еще одну реку переходить будем.
– А уж теперь хоть десяток – мокрей не станешь! – ответил Башилов.
– В самом деле будем переходить, – сказал Огнев.
– А какую, дяденька? – спросил кто-то из молодых солдат.
– Серет.
Кругом рассмеялись.
– Ну и прозванье! Лучшего придумать не могли! – смеялся Зыбин.
– А знаешь, Илья Миколаевич, – обратился Башилов к Огневу, – у нас помещик был – ерник, не приведи Господи! Вот он выселил на пустошь мужиков и прозвал эти выселки, да так, что не всякий мужик скажет. А про баб и говорить нечего – соромились называть, откудова они. Так, бывало, в селе, на ярмарке парни и пристанут к девкам из выселок: откуда вы, девчата? Смеху было!..
– Серет, кажись, большая река, ее вброд не перейдешь, – заметил Воронов.
– Австрияк нам понтон сготовит, – сказал Зыбин.
– Он те наготовит! – улыбнулся Огнев.
Все ждали перехода через Серет, все знали: от Серета до австрийского лагеря несколько часов ходьбы.
Перед походом генерал Суворов сказал солдатам:
– Понатужьтесь, ребятушки, поспешим! А то басурман побьет нашего союзника. Их сто тысяч, а у принца и двадцати не наберется. Но коли мы подоспеем, вызволим!
И вот слушались любимого генерала, спешили. Шли так, что почти не отставали от конницы.
Было три часа пополудни, когда в стороне блеснула река. Колонна остановилась. Все оживились. Думали: вот уже переходят карабинеры, скоро и мы. Но случилось невероятное: войска, свернув в сторону, пошли прочь от реки. Тотчас же по рядам пронеслось:
– Моста нет.
– Австрияк понтонов не навел.
– Вот те и союзники!
– Да что они, шутки шутят с нами?
– А может, мы сами не туда вышли? – высказал кто-то предположение.
– Ну вот, скажешь! Что ж, Александра Васильевич не знает, куда идти?
– А может, басурман уже побил австрияка?
– Слыхать было б!..
И вслед за этим тотчас же разнеслась новость: мост есть, но – выше по реке, отсюда верст за пятнадцать. Потому что там река уже.
– Вот пропади они пропадом. Еще тащись по этакой грязи!
– Совсем от ног отстанешь!
– За дурной головой ногам непокой!
Но делать было нечего – снова пошли вперед.
А дождь, как назло, все усиливался. Поднялась буря. Раскатившись по небу, загремел гром. Сверкнула молния.
С большой дороги свернули на проселок. Идти стало еще тяжелее: грязь была по щиколотку.
– Нам, грешным, и ветер навстрешный, – сказал Огнев, шлепая по грязи.
– До Ильина дня тучи по ветру идут, после Ильина – против, – поправил Воронов.
– Нынче все против нас – и дождь и ветер! – буркнул Башилов, отворачивая лицо от косого дождя.
– Ничего, лишь бы Суворов был с нами! – отозвался Зыбин.
На повороте они увидали своего генерала. Измученный лихорадкой, желтый, худой – краше в гроб кладут, – Суворов что-то быстро говорил по-немецки австрийскому офицеру, который почтительно его слушал.
Косой дождь хлестал им в лицо. Офицер все пригибал голову, но Суворов, казалось, не замечал дождя. Его плащ был мокрехонек, а конь из буланого стал гнедым.
Минуту спустя генерал Суворов обогнал апшеронцев – ехал молча, не сказал ни слова, видимо, был очень не в духе.
– И ему, брат, несладко! – сочувственно сказал Башилов, указывая на проехавшего генерала.
Суворов направился к голове колонны, на свое постоянное место: в походах он шел всегда с авангардом.
Уже вечерело, когда измученные, еле тащившиеся солдаты снова увидали реку. Еще издали они заметили пасшихся сытых понтонных австрийских лошадей – значит, мост есть! Передние эскадроны карабинеров проваливались куда-то вниз. Подошли к обрыву и апшеронцы.
Река, вздувшаяся от дождей, шумела внизу. К ней нужно было идти по довольно большому болотистому лугу. Пехота стала спускаться с крутого обрыва на луг. Луг был весь залит водой. Шедшие впереди эскадроны кавалерии размесили его. Пехота увязала до самых колен. Две пушки, следовавшие за апшеронцами, сразу же засосало – ни с места.
– Ну и нашли, где устраивать переправу! Как нарочно!
– Стоило пятнадцать верст трепать по грязи!
Солдаты ругали все на свете: и австрийцев, и погоду, и злосчастную реку.
А дождь продолжал лить. Он лил как из ведра. Сверху и снизу была вода. Стоя в ней по колено, люди продрогли окончательно.
– Да чего там замешкались? Скоро ли? – вытягивая шеи, смотрели на видневшийся впереди сквозь сетку дождя понтонный мост.
Наконец по доскам застучали копыта лошадей: авангард перешел на ту сторону. Пехота подвинулась вперед.
– Я только себе местечко нагрел, а тут опять в холодную лезть, – говорил Зыбин, с трудом выдирая ноги из грязи. Но никто не поддержал его, не улыбнулся даже – было не до шуток.
За авангардом на мост ступили стародубовцы. Впереди карабинеров ехал, нахохлившись, съежившись под дождем, больной генерал Суворов.
Ветер переменился. Теперь он был холодный северо-восточный – «русский». Казалось, что гнал вчерашние тучи назад, к Дунаю. Ветер налетал порывами.
Карабинеры были уже почти на середине реки, когда вдруг порывом ветра понтоны поворотило в сторону.
– Сорвет! Сорвет! – раздавалось отовсюду.
Карабинеры на мосту замялась. Суворов повернул назадсвоего коня и, привстав на стременах, что-то кричал, махая нагайкой.
Задние ряды карабинеров, не видя, что делается на мосту, еще напирали на передних, торопясь поскорее выбраться из болота.
– Опять перетык – понтон порвет!
– Ну и навели!
И солдаты принялись ругать союзников.
– А чем они виноваты? Видишь, как реку вспучило? Круглые сутки эдакий ливень!
Суворов с первыми эскадронами уже съезжал с моста. Все снова очутились на топком лугу.
– Вот и переправились! Теперь будем здесь ночевать.
– Заснешь. Места сухого нет.
– Где там спать – хоть бы дождь-то перестал. Хоть бы кафтан выжать, а то все мокрое, – говорили солдаты.
Пехоте велено было подняться наверх. Грязные, мокрые выбрались из болота апшеронцы.
Австрийские понтонеры, гревшиеся у костра, торопились к реке.
Мимо пехоты, в плаще, забрызганном грязью, проехал сумрачный, злой, не похожий на себя генерал Суворов. Его маленькая лошаденка увязала на топком лугу чуть ли не по брюхо. Взобравшись наверх, Суворов, не обращая внимания на дождь и ветер, поскакал куда-то в сторону. За ним поспешили дежурный майор и адъютант.
– Не удержишь, хочет все делать сам, – недовольно говорил адъютанту дежурный майор, шпоря усталого коня.
Пехота, потеряв всякий строй, сбилась в кучу.
Через несколько минут Суворов протрусил назад к обрыву, что-то сказал поджидавшим карабинерам. Карабинеры, эскадрон за эскадроном, пошли в ту сторону, откуда только что возвратился из разведки генерал. Оказалось, что в полуверсте был лес, куда на ночь переводил Суворов кавалерию.
Пехотинцы старались найти местечко посуше. Все-таки здесь было не так мокро, как внизу.
Дождь опять на время стих. Большинство солдат, укрывшись мокрыми плащами, улеглось. О костре нечего было и думать – все намокло. Да и не хотелось возиться с ним, хотелось поскорее уснуть.
…Александр Васильевич был в ужасном настроении: его весь день мучила одна мысль – зачем он не выступил 6-го, зачем зря потерял целые сутки? Кобург шлет гонца за гонцом, торопит. Боится. Еще бы не бояться: визирь со своей громадной армией стоит от него в двух шагах. Правда, визирь до сих пор не атаковал принца. Это хороший знак, визирь чего-то ждет. Время, стало быть, еще не потеряно. Но сегодня все как-то складывается против Суворова. Сначала эта нелепая путаница с местом переправы. Потеряли несколько дорогих, драгоценных часов. Затем несчастье с мостом. Теперь придется ждать, пока на таком сильном течении через разлившуюся, как весной, реку понтонеры снова наведут мост, пока солдаты починят дорогу через луг, чтобы можно было провезти пушки и повозки.
И в довершение ко всему этот ливень, редкостный, небывалый в Молдавии 9 сентября. Сентябрь здесь обычно самый лучший месяц в году: ясный, безоблачный. А вот нате вам… Проклятый ливень вконец испортил дорогу, измучил бедных солдат.
Суворов не находил себе места. Поглощенный своими неприятными мыслями, он забыл о лихорадке. И странное дело: здесь, под проливным дождем, на ветру, озябший, вымокший до нитки, Суворов чувствовал себя здоровым – от волнения лихорадка совершенно прошла.
Суворов велел дежурному майору исправить за ночь дорогу через луг. Из каждого полка отрядили людей рубить фашинник. Казаков разослали по окрестным деревням собрать молдаван с лошадьми и каруцами возить песок.
Работы до утра хватало.
Сдать все на этого австрийского капитана-понтонера, у которого затряслись губы, когда он увидал, что с его мостом сделала река, Суворов не мог. И он не мог сидеть сложа руки, когда кругом было столько дела. Он не мог бы спокойно уснуть, не будучи уверенным в том, что к завтрашнему дню все будет готово.
Суворов только пересел на свежую лошадь и закутался в сухой плащ, который дал ему вестовой. До самого утра он наблюдал за работой солдат и молдаван, толпами сходившихся и съезжавшихся к реке гатить дорогу.
…Башилов, наряженный вчера вместе с другими апшеронцами на работу, разбудил Огнева, который лежал, свернувшись калачиком, у межи:
– Вставай, дядя Илья, погрейся!
Башилов держал манерку с кипятком. Огнев поднялся.
Солнце только что взошло. Было тихо и безоблачно. Лишь глубокие борозды в песке, спускавшиеся вниз, к лугу, напоминали о вчерашнем ливне, да от сырости, от спанья в мокрой одежде ныло тело. Шаровары и кафтан были еще влажные, пахли прелью.
Весело трещали костры. Люди сушили одежду, чистились, грели кипяток. Все повеселели.
– Ну, как управились? – спросил Огнев, подымаясь.
– Починили. Навалили фашиннику, насыпали песку. Да ты пей, Илья Миколаевич, – говорил Башилов, подавая Огневу кружку, – грейся!
Зыбин проснулся сам. Он моргал красными, невыспавшимися глазами и, потягиваясь и зевая, говорил:
– До чего сладко спать на брюхе, спиной прикрывшись!
В это время с пригорка проехал окруженный офицерами генерал Суворов.
– Уже встал, – кивнул на него Огнев.
– Какое там встал. Он и не ложился, сердешный. Так с нами цельную ночку и коротал. И с коня не слезал, все смотрел за работой да указывал! – отвечал Башилов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.