Алоиз Августинович Земба (1913–1942)

Алоиз Августинович Земба (1913–1942)

…Ты не умер в Кабонах,

Тебя Ангел унес

В громовых перезвонах

На высокий утес.

Ты красив и по-прежнему молод.

Смотришь сверху на город Петра,

Вспоминаешь и голод, и холод,

И колючие злые ветра.

Здесь мы все постарели,

Многих нет среди нас.

Мы такую страну просмотрели!

Но огонь внутри нас не погас…

Доминанты, что мы укрывали,

Так же золотом в небе горят.

О тебе здесь всегда вспоминали

И по-доброму благодарят…

М. Бобров

Родился Алоиз в 1913 году в Петербурге в семье рабочих. Впервые я встретился с Алоизом на лыжных соревнованиях в Парголове в 1937 году, где мальчиком выступал за команду наших шефов кинофабрики «Ленфильм» на дистанции 5 километров. Рядом со мной бежал какой-то высокий дядя и подгонял меня: «Давай! Давай! Вперед!» Так он довел меня до самого финиша… Это был Алоиз. Оказывается, успех всей нашей команды «Ленфильм» зависел от результатов мальчишек и девчонок. Мы вносили весомый вклад в общую копилку командного зачета по своей возрастной категории и… выиграли. Радости было много, особенно у Алоиза, который сам успешно пробежал десятку и нас гонял, как зайцев.

Обратно в город мы ехали с Алоизом в одном вагоне. Он рассказывал нам много интересных историй, приводя нас, пацанов, в восторг. Так сложилась наша дружба, невзирая на десятилетнюю разницу в возрасте.

Мы все его звали Люсей. Он к этому привык. Был очень веселым, общительным. Любил джазовую музыку. Неплохо играл на гитаре и пел. Исполнял весь репертуар Леонида Утесова. Но самой любимой его песней была незатейливая «Мы едем, едем, едем в далекие края…», которую пели тогда все альпинисты. В спорт его вовлек оператор студии, инструктор Владимир Иванович Кабанов. Алоиз полюбил горы. Он увлекался кинотехникой, работая на «Ленфильме», вникал во все мелочи. Быстро освоил сложную специальность светоустановщика.

Люся совершенно не умел злиться. Всегда был самим собой, ни под кого не подстраивался. И хотя не был упрямым человеком, но в своих убеждениях оставался твердым. Был очень чутким и отзывчивым, помогал слабым и попавшим в беду. Он из тех, кто может отдать последний рубль, последнюю рубашку. Особенно любил детей и животных.

А как он умел дружить! У него дома часто собирались друзья – лыжники и альпинисты. Шутили, пели песни. Его родители хорошо к нам относились. Отец, Августин Павлович, по национальности поляк, работал истопником и плотником. Люсина мама, Розалия Мартыновна, эстонка, – в детском садике прачкой и кастеляншей.

Я был самым юным другом Люси. И когда я к нему приходил, Розалия Мартыновна хлопотала около меня, угощая пирожками, печеньем с чаем и черничным или клубничным вареньем, приговаривая с сильным эстонским акцентом: «Кусайте, посалуста, вам нато бить больсим и крэпким». Я стеснялся, благодарил ее, а она меня пичкала: «Нато, нато, Мися, – кусат, это осень васно и кусно». Августин Павлович тоже плохо говорил по-русски. Это были добрейшие родители моего добрейшего старшего друга Люси. У них дома все было очень просто, чисто, уютно.

Августин Павлович – человек высокого роста и крепкого телосложения. Люся пошел в него. А Розалия Мартыновна, наоборот, маленькая, худенькая, очаровательная женщина. Люся у родителей был поздний ребенок, маму боготворил, во всем помогал. Все Люсины друзья были влюблены в его родителей и считали за счастье быть гостями в этом бедном, но дружном доме.

В 1939 году, когда началась война с Финляндией, Люся вместе с молодыми лыжниками – комсомольцами киностудии «Ленфильм» (сам он не был комсомольцем) ушел добровольцем в лыжный батальон. Вскоре на фронте его ранили. Я его навещал в госпитале у Смольного. В первый раз привела туда нас, человек пять горнолыжников и альпинистов, его большой друг и коллега Зоя Васильевна Никитина. У Алоиза был прострелен коленный сустав. Лежал он в постели с высоко поднятой загипсованной ногой и забинтованными обмороженными на руках пальцами.

У меня сохранилось письмо оператора киностудии «Ленфильм», мастера спорта по альпинизму Владимира Ивановича Кабанова своему другу Александру Игнатьевичу Сидоренко, известному в стране горовосходителю, заслуженному мастеру спорта. Оба они работали в одном альпинистском лагере «Рот Фронт». С первым до войны я ходил на вершины Кавказа, у второго стажировался после окончания школы инструкторов альпинизма. А в 1942 году вместе с Александром Игнатьевичем мы сражались на центральных перевалах Главного Кавказского хребта против известной немецкой горнострелковой дивизии «Эдельвейс» и итальянской горной дивизии «Белая лилия», среди личного состава которых были известные альпинисты и горнолыжники Европы.

Письмо большое, поэтому привожу его с сокращениями. Оно выдержано в духе того времени, в нем дается оценка личности Зембы его альпинистским учителем, товарищем по оружию в финской войне.

15 апреля 1963 года

«Дорогой Александр Игнатьевич!.. По твоей просьбе сообщаю подробнее о Зембе. Альпинизмом он начал заниматься с 1937 года. Крестным отцом в альпинизме для него, как и для остальных ленфильмовцев, был я. Ты сам помнишь, каким дружным коллективом мы приезжали в лагерь «Рот Фронт». В нашу сплоченную товарищескую семью входили: Юра Тылес, Яша Парушкин, Вера Кулешова, Вера Передырей, Мила Поворинская, Аля Пригожева. Люся Земба был для меня особенно близок и дорог. Он был частым гостем в нашем доме. По работе мы общались с ним почти ежедневно.

В 1939 году, когда шла война с Финляндией, нас с Люсей пригласили в комитет ВЛКСМ и предложили пойти добровольцами в лыжный батальон. И мы дали согласие, как патриоты. А у меня родилась в 1938 году дочь Нина, и мне было трудно оставлять свою семью. А Люся был практически кормильцем старых отца и матери. Нас, как заводил-активистов по спорту, зачислили в 100-й отдельный лыжный батальон, где были сильнейшие спортсмены города. Формировался батальон в Инженерном замке.

В скором времени мы погрузились в эшелон и отправились на финский фронт. На подходах к фронту мы, как минометчики, вели с Люсей учебные стрельбы. Я целился, он вкладывал в ствол мины. Происходил выстрел, и мы с удовольствием отмечали, что мы не лыком шиты, потому что нас командир роты хвалил за точность попадания. Вспоминать об этом немного весело. Мы получаем с ходу приказ – выйти в сторону островов для первого боя с финнами. Выход с плацдарма начался уже в сумерках. Продвигаясь по льду, рота разошлась повзводно, и, когда мы были на самой середине озера, финны начали мощный обстрел из автоматов и минометов. Когда мы добрались с боем до островов и определили урон нашей роты, то картина была не из приятных. Мы потеряли много бойцов, трех командиров взводов и двух политруков.

Наступила темнота, мы окопались в снегу и ждали рассвета. Вдруг видим, как к противнику прямо по озеру с другого берега несется лошадь, запряженная в розвальни, и на них – два человека. Раздается команда: «Пресечь путь и захватить живыми финнов!» Человек восемь бойцов на лыжах стремительно побежали наперерез упряжке. Вот тут, Саша, я и хочу рассказать о Люсе Зембе. Он оказался в числе тех восьми, что вышли на перехват. Команда, которую дали, была неопределенной – люди не назначены, поэтому Люся считал, что к нему это тоже относилось. Когда бойцы пробежали метров сто, с опушки противника начался такой обстрел из пулемета, что продвигаться по открытому озеру было невозможно. И наши бойцы-лыжники залегли, повернули обратно и ползком начали отступление. Вот тут я и увидел, что три человека остались лежать на льду, а еще спустя какое-то время я понял, что и Люся остался среди них. Командир роты дал команду убитых и раненых бойцов подобрать и транспортировать к подразделению. Я спросил разрешения у командира и в числе шести человек, сняв лыжи, ползком стал добираться до лежащих без движения бойцов. Люсю я сразу же узнал и подполз к нему.

Люся был ранен. Открыв глаза, прошептал: «Володя! Я, кажется, отвоевался». Я взвалил его себе на спину. Он обхватил меня за шею, и я пополз обратно. Ты представляешь, что я больше ни о чем не думал: скорей, скорей дотащить до берега в лес. Он был высокого роста, ноги его волочились по снегу. Я выбивался из сил, много отдыхал. Представь картину: идет перестрелка, стреляют финны и наши. Только пули свистят. Дополз с Люсей до берега, здесь неровности, кусты. Мы настолько устали, что ни сказать, ни спросить ничего не могли друг у друга. Люся и я лежали как убитые. Определил, куда он ранен, под правой ногой увидел кровь на снегу. В это время притащили волокушу. Мы с товарищами привязали Люсю к волокуше, хотели его втроем транспортировать в медсанбат. Но командир роты остановил нас, разъяснив, что сейчас нам нельзя его отправлять в тыл, так как светло и надо ждать темноты.

Снова его развязали, наломав веток елей, положили его на лапник. Он все время бредил, стонал. Стрельба не прекращалась. Наконец, дождавшись вечера, мы двинулись в путь. Шли часа четыре. В полевом госпитале сдали Люсю врачам и вновь вернулись в часть.

Наша рота понесла большие потери. Нам дали два дня на отдых – и опять в бой. Меня назначили командиром взвода. Из двух разбитых взводов укомплектовали один.

Мы возвратились к месту боя, где получил ранение Люся. Финнов там уже не было. Они отошли. Я со своим взводом должен был наступать по указанному азимуту в направлении Выборга.

Дальнейшее случилось в течение того же дня. Как только мы подошли к хутору, нас обстреляли. Я был ранен в грудь и своим ходом, на лыжах, в сопровождении бойца прибыл в полевой госпиталь, откуда санитарным поездом выехал в Ленинград, затем в Воронеж – на длительное лечение.

Все это я написал, Саша, потому что считаю своим долгом рассказать о людях, которые всегда были достойными сынами нашей Родины. Будь то спорт, работа или обязанность во время тяжелых испытаний».

В этом бесхитростном письме Алоиз представлен таким, каким видел его непосредственный участник событий и друг Владимир Кабанов. Нельзя не обратить внимания на некоторые обстоятельства, характеризующие Зембу и Кабанова как патриотов, добровольцев. Они были не из тех людей, которые произносят красивые, пламенные речи, не из тех, кто старается выглядеть красивым со стороны. Они были людьми поступка. А ведь только поступок дает истинное представление о человеке. Оба они вызвались идти на фронт, хотя у обоих семейные обстоятельства были трудными. Оба добились того, чтобы участвовать в первом бою. Отчаянные ребята, они не думали беречь себя, рвались в бой, потому что Родина позвала их, попросила о помощи. Характерен эпизод с тем самым «неконкретным» приказом захватить языка. Неизвестно, к кому был обращен этот приказ броситься под пули на перехват белофиннов.

И не случайно в числе перехватчиков оказался Алоиз Земба, который понял, что приказ этот относится и к нему. В нем была готовность к подвигу. И он бросился на лед. И получил свою пулю.

Увидев, что друг сражен, Владимир Кабанов устремился под пули на выручку товарищу. И в этот момент он уже не думал о себе, заглушив присущий каждому человеку инстинкт самосохранения. А через день он нашел свою пулю. Думаю, что не последнюю роль в формировании характеров этих людей сыграли горы, занятия альпинизмом, где не только недопустим эгоизм, но каждый готов пожертвовать собой ради спасения товарища.

Когда фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз, Люся без промедления явился в военкомат. Но тяжелое ранение не позволило ему встать в ряды защитников, врачи его не пропустили. Он продолжал трудиться на киностудии «Ленфильм», провожая многих своих товарищей на фронт.

Однажды в начале сентября в госпиталь в Инженерном замке, где я лежал, пришел Алоиз. Он вошел в нашу огромную палату (это был Тронный зал императора Павла I), сразу обратив на себя внимание больных. Я лежал к нему спиной и увидел, что раненые показывали в мою сторону пальцами. Оказывается, войдя в палату, он громогласно спросил: «А где здесь мой друг Мишенька Бобров?» Я плохо слышал после контузии и повернул голову в его сторону после указывающих жестов соседей по палате.

Надо ли говорить о том, какая это была теплая встреча. Здесь он мне и поведал о поиске альпинистов для формирования бригады верхолазов по маскировке высотных объектов города. На следующий день Люся привез письмо из Ленгорисполкома на имя начальника госпиталя № 1025 с просьбой об откомандировании меня в распоряжение Государственной инспекции охраны памятников. Таким образом я вновь встретился со своими друзьями-альпинистами в бригаде верхолазов-маскировщиков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.