Первые приказы о разрушении города

Первые приказы о разрушении города

Очень скоро я понял, на что в действительности направлен приказ, требовавший от меня парализовать парижскую промышленность при помощи взрывов зарядов динамита. Я тогда спросил: если я прикажу взорвать заводы, то лишу средств к существованию рабочих, которые на протяжении нескольких лет добросовестно работали на нас и сейчас сохраняют лояльность, тем самым я выброшу их на улицу и заставлю примкнуть к Сопротивлению. Нищетой и отчаянием я превращу их в бойцов.

Но я должен был все сделать для поддержания в городе порядка и спокойствия. Поэтому я попытался привязать рабочих к их местам работы, повысив зарплаты. Полумеры, а иначе их назвать нельзя, вызвали только горечь и не имели ни малейшего военного значения. Поэтому я попросил командира команды подрывников оставаться в месте ее дислокации, разработать планы и ожидать моих дальнейших распоряжений. 15 августа, на следующий день после прибытия команды подрывников, я получил по радио приказ разрушить парижские мосты. Ситуация стала драматической. Я не верил в возможность штурма противником Парижа с юго-западного направления. Я скорее ожидал, что союзники пощадят его и что их войска, выполнившие свою задачу в Фалезе, форсируют Сену юго-восточнее города. Если они имели твердое намерение сохранять город от разрушения, то должны были обойти Париж в ходе своего наступления, но мне приходилось считаться с тем, что они могут его занять и установить над ним контроль.

Так какое военное значение в данной ситуации мог иметь взрыв мостов? Если допустить, что из шестидесяти мостов уцелеют хотя бы три, вся акция потеряет смысл. Кроме того, разрушенные мосты очень легко восстановить для военных целей, если только не перекрыть подступы к ним плотной обороной. Но сил, которыми я располагал, для этого было совершенно недостаточно. Кроме того, мосты были нужны мне для перемещения войск в городе. Как я мог совершить такое варварство? Как мог причинять без крайней необходимости урон этому городу, который, несмотря на испытываемую горечь, спокойно и благоразумно четыре года терпел германскую оккупацию! Тем более что и с военной точки зрения я совершенно не желал этого делать.

Поэтому я отправил телеграмму о том, что не имею возможности выполнить приказ по причине отсутствия как необходимой для этого взрывчатки, так и саперов. После этого мне прислали саперный батальон 91-й пехотной дивизии[77].

Я приказал его командиру осмотреть мосты и приготовить взрывчатку, однако оставил за собой исключительное право решать, когда их взрывать, поскольку мосты требовались для ведения боя. Командир батальона получил из флотского арсенала около 300 торпед со специальными машинами, необходимыми для их транспортировки. Как специалист, он заверил меня, что они разрушат мосты. Я ввел саперов в центр города и разместил в здании Палаты депутатов. Так я значительно увеличил оборонительный потенциал на две с половиной роты в самом сердце города. Я намеренно затягивал решение ставившихся передо мной армией вопросов относительно выполнения приказов.

Скоро ко мне прибыл г-н Нордлинг, генеральный консул Швеции – у меня еще будет много случаев рассказать о нем; он проинформировал меня, что некоторые мосты уже подготовлены к взрывам, а из близстоящих домов эвакуированы жители. Он боялся, что саперы начнут взрывы без моего разрешения. Поступавшие мне приказы принимались не только моей рацией, но и рациями других служб, которые с вполне похвальным рвением приступили к необходимым действиям, чтобы в час «Ч» взорвать заряды. Эти события заставили меня отдать максимально четкие и строгие приказы, в которых я повторял, что ничего не должно делаться без моего ведома.

Чем больше я размышлял над планами разрушения Парижа, тем яснее вырисовывалась для меня линия поведения, которой мне следовало придерживаться. В соответствии с полученными инструкциями я должен был поддерживать порядок и дисциплину в гарнизоне, чтобы отступающие войска могли проходить через город. Мне, в силу знания обстановки, принадлежало право решать, помогут ли разрушения исполнению моей основной задачи. А они действительно могли только осложнить ее. Если даже оставить в стороне чисто военные соображения, я, будучи честным солдатом, с самого начала решил спасти от бедствий войны население и такой прекрасный город, как Париж, насколько это было возможно и зависело от меня. Эти две причины, на первый взгляд такие разные, имели общий источник: мои представления о профессии военного. Обе они побуждали меня действовать в одном направлении: предпринять все возможное и невозможное ради спасения Парижа от разрушения.