В Нормандии
В Нормандии
Опыт предшествующих лет лишь усиливал мои предчувствия, порождаемые свежими событиями. В таком состоянии духа я ненадолго лег в госпиталь, и тут произошла высадка союзников в Нормандии. Через шесть дней после начала их наступления генерал артиллерии Маркс, командующий 84-м армейским корпусом, погиб на главном участке фронта в Нормандии. Меня назначили на его место, и я немедленно отбыл во Францию. Вплоть до моего приезда, задержанного вражескими бомбардировками железнодорожных путей, фельдмаршал фон Рундштедт назначил временно исполняющим обязанности командира корпуса генерала артиллерии Фаренбахера, командовавшего в Бретани 25-м армейским корпусом. Тотчас по приезде в Ле-Ман я доложил о своем прибытии командующему 7-й армией, после чего выехал в Понтиви, где принял командование 25-м армейским корпусом.
Вскоре после этого я объехал дивизии корпуса, стоявшие на юго-восточном побережье полуострова Бретань, и убедился, что фронт их столь же растянут, как был до высадки противника в Нормандии. Оборонительную линию можно было сравнить с ниткой ожерелья, на которую нанизаны редкие жемчужины. Позиции, совершенно лишенные глубины, были обращены в сторону моря; в их тылу ничего не было. Боевые порядки были еще более прорежены в предшествующие дни, вследствие отбытия в Нормандию сил, равных нескольким полкам с их артиллерией поддержки.
Даже после удачной высадки противника наше командование пренебрегло правилом, требующим, чтобы резервы были тем сильнее, чем слабее соединения, сражающиеся на передовой. Я немедленно приказал сократить численность войск на первых линиях обороны. Эти дивизии, уже ослабленные изъятием из их состава некоторых частей, все равно не могли бы оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления крупному десанту.
Хотя на южном побережье Бретани высадки противника не ожидали, я все же считал возможным отвлекающую операцию неприятеля на этом полуострове, но непосредственно к западу от Нормандских островов (принадлежащих Англии, но в 1940 году захваченных немцами), восточнее Бреста. Мне представлялось, что высадка на данном участке могла бы стать поддержкой крупному наступлению союзников на полуострове Котантен. В этот момент командование 25-го армейского корпуса готовилось занять оборону на участке северо-восточного побережья Бретани, а стоявшие здесь ранее части планировалось отправить на фронт. Через четыре дня после вступления в должность командира 25-го армейского корпуса, утром того самого дня, когда я собирался выехать в Брест, я получил приказ принять командование 84-м армейским корпусом, дислоцирующимся на Котантене.
Я едва успел быстро переговорить с начальником штаба и еще раз изложить ему мою точку зрения. Я придерживался мнения, что 25-й корпус будет атакован не с моря, а с тыла противником, который, наступая от города Рен, обойдет его по открытой местности. Также я сказал ему, что следовало предпринять все возможное, чтобы помешать дальнейшей активизации деятельности партизан. И я отправился в штаб 7-й армии в город Ле-Ман, преследуемый охотившимися за всем, что двигалось по дорогам, неприятельскими истребителями. На место я прибыл 17 июня 1944 года, около 2 часов 30 минут пополудни.
Генерал-полковник Дольман, человек во всех отношениях незаурядный, быстро ввел меня в курс дела. Он показался мне усталым, почти отсутствующим. Начальник штаба армии генерал-майор Пемзель изложил мне ситуацию, которая не позволяла надеяться на то, что противника удастся выбить с захваченного им плацдарма. Войска, ожидавшие подкреплений, должны были на данный момент оборонять участок фронта на полуострове Котантен южнее Шербура. Для этого следовало реорганизовать 84-й армейский корпус, разрезанный надвое атакой с востока.
709-я пехотная дивизия генерала фон Шлибена, а также остатки других дивизий были собраны для обороны Шербура. Остальные части и соединения продолжали сражаться с противником, наступавшим с востока на запад.
В момент высадки англо-американцев командиры трех дивизий, занимавших позиции на полуострове Котантен, находились на штабном совещании в Рене. Они должны были вернуться только 6 июня. Командиры трех дивизий генерал Фаллей, командир 91-й пехотной дивизии, генерал Хелльмих и генерал Штегман, командовавшие, соответственно, 243-й и 77-й пехотными дивизиями, погибли в первые же дни боев.
Четвертый, командир эсэсовской 17-й моторизованной дивизии «Гётц фон Берлихинген» генерал войск СС Остендорф, был тяжело ранен. Таким образом, в эти решающие дни дивизии, которые должны были сыграть особо важную роль, лишились своих командиров. Их заменили полковниками, один из которых, призванный из резерва, выделялся особой храбростью. Но было очевидно, что все они, за исключением одного, бывшего офицера-штабиста, в недостаточной степени владели обстановкой, и это очень затрудняло осуществление ими командирских обязанностей.
Итак, я принял командование 84-м армейским корпусом. Три дивизии, получившие новых командиров, медленно выходили из района к северо-западу от Валони и в конце концов соединились на общей линии Карантан – реки Дув – Сен-Совёр-ле-Виконт – Порбай. На северо-востоке должен был занять позиции парашютный полк фон дер Хейдте, подчиненный командованию 17-й моторизованной дивизии «Гётц фон Берлихинген», стоявшей на восточном участке и тоже получившей нового командира. На юго-востоке оборону занимали боевая группа Хейнца и полк 275-й пехотной дивизии, усиленные артиллерийскими подразделениями. Это был один из полков, переброшенных из Бретани, о которых я писал выше. Правый фланг предполагался на реке Вир, приблизительно в окрестностях Сен-Жан-де-Дей.
Во всех дивизиях, за исключением 17-й моторизованной дивизии СС, были дезорганизованы управление и артиллерия. Ни одна не занимала заранее подготовленных позиций, которых на всем полуострове Котантен в помине не было. Не были четко определены границы между боевыми участками дивизий. Таким образом, в первую очередь следовало навести порядок.
Потери в боях, а также на марше на север, к Шербуру, были очень большими. Части и подразделения перемешались. Подвоз боеприпасов осуществлялся нерегулярно, поскольку служба снабжения еще не могла наладить работу. Сначала надо было сориентироваться и определить, где какая часть находится. Кроме того, склады боеприпасов и дороги так плотно контролировались авиацией противника, что следовало срочно искать какое-то решение проблемы.
После гибели генерала Маркса, всеми уважаемого командира, пользовавшегося всеобщим доверием, старшие офицеры были настроены далеко не оптимистично. Он предчувствовал скорую смерть и даже желал ее. После неудачи контрнаступления он открыто и честно заявил своему штабу, что ситуация безнадежная, а война проиграна. Начальником штаба у него был подполковник фон Грирн, очень способный офицер. План, предполагавший, что все силы будут брошены в бой, без выделения какого-либо резерва, провалился. Наши контратаки, проводившиеся между 6 июня и датой моего прибытия, были отбиты.
Итак, 84-й армейский корпус должен был своими дезорганизованными, разбросанными дивизиями, которыми командовали недавно назначенные люди, организовать новую линию обороны.
Эти сведения легко помогут вам понять, как я оценивал ситуацию в момент принятия на себя командования 84-м корпусом. Мы отчаянно дрались против численно превосходящего противника, оснащенного новейшей техникой. Его авиация полностью господствовала в небе, непрерывно контролируя каждую улицу, каждую дорогу, чуть ли не каждый дом и каждую небольшую ферму, так что всякая жизнь и любое движение автоматически прекратились. Наша же авиация совершенно исчезла с неба. Вскоре после моего прибытия на полуостров Котантен мой КП посетил фельдмаршал Роммель. Он приехал на штабном автобусе, который поставили на дороге в глубокой низине, чтобы спрятать от вражеских самолетов. Рассказав об общем плане обороны и деталях тактического плана, он откровенно поделился со мной своими сомнениями в успехе нашего предприятия. По его мнению, невозможно вести войну, совершенно не имея флота и авиации. В то время неприятельская авиация еще действовала с аэродромов в Англии и поэтому расходовала часть горючего во время перелета через Ла-Манш. Но скоро это изменилось, и вражеские самолеты, базируясь на аэродромах на континенте, стали непрерывно кружить над нашими головами.
Наши дивизии, численность которых уменьшилась наполовину, управлялись штабом, который должен был сначала притереться к ним. Средства связи были уничтожены, а потому система управления войсками действовала с перебоями. И вот такие силы должны были занять новые позиции, не подготовленные к ведению обороны.
Для командования корпуса было очень важно знать, чувствует ли противник себя достаточно сильным, чтобы, направив часть своих уже высадившихся сил на Шербур, продолжать наступление на юг с целью прорыва позиций остатков 84-го армейского корпуса. Наша слабость давала ему шанс на успех. Сначала я склонялся к тому, что враг перейдет в атаку, чтобы сначала взять Шербур, который практически не был защищен со стороны суши, и мои предположения скоро подтвердились. Порт с его возможностями для высадки войск представлял собой первоочередную цель противника. Я приказал принести мне карты Шербура. Они показали мне, что по приказу Верховного командования и по причине полного незнания обстановки город совершенно не был укреплен с суши. Эта фатальная ошибка должна была иметь для нас крайне неприятные последствия. Как в таких условиях можно было сколько-нибудь долго удерживать город силами одной дивизии, пусть даже усиленной отдельными частями и подразделениями, относившимися к другим дивизиям, и с недостаточным количеством артиллерии? И как командир дивизии, лишенный системы управления частями, не получающий подкреплений, который к тому же мог вот-вот остаться совсем без боеприпасов, мог остановить вражеское наступление на более или менее открытой местности? Таким образом, я должен был считаться с возможностью скорого падения города, что давало противнику свободу действий. Шербур пал 26 июня, и я подсчитал, что неприятелю понадобится приблизительно четыре-пять дней, чтобы перегруппировать свои силы и начать наступление на линию обороны, удерживаемую нашим корпусом. Мы удерживали фронт по линии Бретвиль – Мон-Кастр – южный берег болотистого района Горж – Ле-Мениль-Венерон – Кавиньи-сюр-ла-Вир, севернее Сен-Ло. 2-й парашютный корпус генерала Майндля продолжал эту линию к северу и востоку. Плохая погода дала нам короткую передышку, избавив нас на некоторое время от вражеских самолетов.
Если бы в тот момент мы располагали достаточными резервами, то, вне всякого сомнения, смогли бы успешно контратаковать. Но лично я сумел получить только одну пехотную дивизию – 353-ю. Она была полностью укомплектована, и именно на нее лег основной груз обороны на севере. Возглавляемая командиром, всегда готовым к маршу, она составляла главную силу обороны вплоть до Авраншского прорыва.
В тот момент хватило бы пяти дивизий, в том числе двух или трех танковых, чтобы сбросить высадившегося на полуострове Котантен противника в море. Нет никаких сомнений в том, что плохая погода, парализовавшая вражескую авиацию, сильно облегчила бы эту задачу. Но в ставке фюрера продолжали ожидать второй высадки союзников в районе Кале, и эта ошибка свела на нет возможности успешной обороны как на полуострове Котантен, так и в остальной Нормандии.
В развернувшихся затем боях мы защищались от противника, обладавшего подавляющим превосходством. Но и отражая колоссальные по мощности атаки врага, германский пехотинец вновь продемонстрировал такие свои высокие качества, как упорство и храбрость. Противник непрерывно бомбил всю линию фронта, в первую очередь левый фланг позиций нашего армейского корпуса на участке Бретвиль – Мон-Кастр, западнее и восточнее болот, и вдоль дороги Сент-Илер – Перье, где создал угрозу прорыва нашего фронта. Западнее и восточнее реки Вир он немедленно так увеличил свои силы, что в конце июля мы ожидали там решающего удара.
В эти недели, то есть между 18 июля и концом месяца, наши потери были так велики, что я легко мог предвидеть наш конец. От огня вражеской артиллерии, бившей точно благодаря самолетам-корректировщикам, а также от действий бомбардировщиков и истребителей, непрерывно атаковавших нас, в иной день мы теряли до полутора батальонов.
К этому следует прибавить то, что Гитлер постоянно вмешивался из своей ставки в Восточной Пруссии в руководство операциями. Так, например, он запретил командующему армией заранее намечать и готовить оборонительные позиции в тылу. В таких условиях мне оставалось лишь скрывать от вышестоящих начальства и штабов принимаемые мною тактические мероприятия. Наступление противника грозило совершенно отрезать нас от наших позиций на юго-востоке. Поэтому я принял решение подготовить пять оборонительных рубежей, расположенных один за другим.
Тем временем командующий армией генерал Дольман умер от сердечного приступа. Это был выдающийся старый воин, воплощение лучших армейских традиций. Расследование, проводившееся в отношении его в то время с целью установления причин успеха высадки союзников, совершенно расшатало его нервы. В интересах дела было бы лучше временно отстранить его от должности. Или, по крайней мере, не осложнять ему жизнь и не делать невозможным исполнение им обязанностей командующего, подвергая утомительным допросам.
После его смерти командование армией принял генерал войск СС Хауссер. Мы были счастливы его назначению, поскольку надеялись, что ему удастся прекратить непростительные и лишенные какой бы то ни было объективности придирки со стороны Гитлера. Генерал Хауссер служил в старой армии, всегда был солдатом и не занимался политикой. Но ему, как и другим, не удалось предоставить командованию корпуса достаточную свободу действий.
Мы постоянно оказывались перед альтернативой: или точно и четко выполнять полученные приказы, или, с полным осознанием своей ответственности, разумно командовать войсками. Недоверие Гитлера к собственным генералам не могло не иметь пагубного влияния как на ход боевых операций, так и на настроения в войсках. Подобное отношение не только вредило дисциплине и подрывало веру в объективность высшей власти, но и создавало очевидную напряженность между командованием армии и корпуса, а также армии и группы армий. Порой эта напряженность приобретала такую остроту, что штабы армий отправляли фальсифицированные донесения.
Состоявшееся 20 июля покушение на жизнь Гитлера мало затронуло войска. Бои приобрели такой ожесточенный характер, что общая ситуация, в свете наших ужасающих потерь, день ото дня становилась все более угрожающей. Войска, деморализованные становившимися все более и более невыносимыми бомбардировками, чувствовали себя брошенными командованием. Открыто осуждали полное бездействие нашей собственной авиации, командующий которой был гораздо ближе политической системе, чем армии. И если наши бойцы случайно видели вдруг появившиеся на несколько минут одну или две эскадрильи немецких истребителей, их это изумляло. Впрочем, эффект от такого появления был совершенно иллюзорным, поскольку противник избегал вступать в боевые схватки с ними, зная, что по причине сильного удаления от своих аэродромов они не могут долго летать над немецкими или вражескими позициями. Мы дошли до той точки, когда все возможные резервы были исчерпаны до последнего человека. Ни одного солдата нельзя было заменить или сменить на позициях. Войска были словно парализованы. Люди либо находились в нервозном состоянии, либо впадали в полную апатию. Покушение на Гитлера не произвело никакого впечатления на наших солдат, и даже его смерть, наверное, не подействовала бы на них сильнее. Разве что они испытали облегчение, поскольку эта ставшая бессмысленной война наконец закончилась бы. Конечно, я обобщаю, и нет никаких сомнений, что под моим началом служили люди, думавшие совсем иначе.
Что касается меня, я обсуждал это событие только с моим начальником штаба. Я был лично знаком с полковником графом Штауффенбергом и могу с уверенностью утверждать, что им не руководили никакие личные амбиции. Это был человек, глубоко чувствовавший свою социальную ответственность. Он очень любил свою родину и, будучи убежденным католиком, пережил трудную внутреннюю борьбу, прежде чем решиться совершить то, что он совершил.
Фельдмаршала фон Рундштедта сменил фельдмаршал фон Клюге. Через некоторое время после трагической гибели Роммеля[72] командующим в Нормандии стал фон Клюге. Но мы понимали, что и ему не удастся помешать полному поражению. В войсках очень любили фон Рундштедта, который проявил себя мудрым и понимающим командиром. Все эти годы он был во Франции образцом справедливого и доброжелательного командующего. Несомненно, что фон Клюге, человеку прозорливому и очень умному, выпала нелегкая задача – стать преемником Рундштедта и Роммеля. Надо сказать, что его обращение к войскам, сделанное из Парижа после неудачного покушения на Гитлера, казалось, выдавало его глубокое смущение и выглядело весьма искусственным. Мы, на фронте, не хотели больше слушать уверений в преданности фюреру и лозунгов типа «Сейчас или никогда». В глубине души мы не могли не отвергать их. Это обращение произвело на меня особенно неблагоприятное впечатление, и я никак не мог поверить в его искренность, поскольку знал, что фон Клюге и его штаб группы армий обдумывали проект устранения Гитлера.
Сегодня очень легко удивляться, почему тот или другой генерал не убил Гитлера. Однако необходимо помнить, что это были люди, воспитанные в послушании старшему по должности или званию. Таким людям очень трудно решиться на открытый мятеж или покушение против главы государства, избранного народом, тем более что этот глава государства одновременно являлся их Верховным главнокомандующим, с которым они были связаны личной присягой на верность. Кроме того, почему упрекать только генералов? Почему бы не спросить, что помешало решиться на такой шаг одному из руководителей промышленности? Их ведь тоже часто вызывали в ставку фюрера, где они участвовали в многочасовых совещаниях. А ведь они не присягали на верность лично Гитлеру. Они яснее других видели экономическое положение страны и знали, что победа в войне зависит не только от армий, но и, в значительной степени, от промышленности. Кроме того, им было легче, чем генералам и фельдмаршалам, чье видение ситуации ограничено относительно небольшим участком фронта, предвидеть последствия смены правительства. Если допустить, что один из командующих решился бы перейти к действиям, ему следовало делать все одному, поскольку, учитывая положение на фронтах, не могло быть и речи о вовлечении в мятеж армии.
Я хотел бы, чтобы стало понятно: таким людям, как фон Клюге или фон Манштейн, предпринять что-либо было намного труднее, чем директору большого авиационного завода, крупному рурскому промышленнику или публичной персоне высокого ранга. Ведь они видели Гитлера намного чаще, чем командующие нашими группами армий, которым приходилось без передышек отражать натиск врага, превосходившего нас численностью в два-три раза. Кто из них мог предвидеть, какой эффект их инициатива произведет на их подчиненных? В Германии видели результат вражеских бомбардировок наших городов. В промышленности были информированы о настроениях рабочих и их нуждах. Можно ли предположить, что в то время промышленники не знали, что «чудо-оружие» не более чем миф?
Пусть не ищут в моих словах того, чего я не говорил. Я не хочу никого упрекать, но я должен дать ответ тем, кто хочет возложить ответственность на одних только военачальников. В конце концов, может быть, появление Гитлера было предопределено судьбой, и этот груз мы по сей день должны нести все вместе? Не является ли врожденной приметой современной диктатуры то, что, держась на одном лидере и небольшом ядре его сторонников, она очень жестко ограничивает свободу мнений и действий? У нас существовала партия, которая, как с торжеством в голосе сказал мне Гитлер во время нашей единственной встречи, организовала и воспитала нацию, «общность, единую в добре и зле», готовую идти до конца, если бы кто-нибудь посмел попытаться вырвать власть из рук фюрера!
Ошибались или нет те, кто постоянно задавался вопросом, смогут ли они, устранив Гитлера, остановить бедствие уже проигранной войны? Из одного ли желания принудить Гитлера к капитуляции разрушаются наши города? Если в этом «крестовом походе в Европу», как мило назовет его Эйзенхауэр, во множестве разрушались церкви и другие памятники культуры, то делалось ли это исключительно ради войны с национал-социализмом?
Когда фельдмаршал Модель приехал в Париж сообщить мне о смещении фон Клюге, я сразу понял, что это первый шаг к виселице. Когда вскоре я узнал, что фельдмаршал отравился, у меня вновь, как часто бывало в ходе этой войны, возникло ощущение, что всех нас затянуло в шестеренки какой-то ужасной машины. Мы хотели, страстно желали перемен, но отступали из опасения перед непредсказуемыми последствиями. Не из малодушия и страха, а из-за колебаний и неуверенности мы не могли сделать решающий шаг всякий раз, когда история предоставляла нам шанс; критически оценивая себя, мы считали, что не сумеем довести дело до желаемого результата.
Тем временем в помощь нам прислали учебную танковую дивизию. Ее предполагалось ввести в дело северо-западнее реки Вир и перейти в контратаку. Но попытка наша закончилась полным провалом, мы потеряли много людей и техники. Еще только выходя на позиции для атаки, эта дивизия понесла большие потери от ударов вражеской авиации. Затем, когда она столкнулась с противником, усиленным несколькими дивизиями, ее наступление быстро забуксовало, а затем противник ее контратаковал.
Также 84-й корпус получил в качестве подкрепления парашютную дивизию, еще не полностью сформированную. Солдаты были хороши, но, поскольку офицеры дивизии не имели самых элементарных технических средств управления, необходимых командиру, она совершенно не годилась для использования в этих ожесточенных боях. И здесь вновь можно было увидеть одну и ту же роковую ошибку: отличных дисциплинированных солдат, обладающих всеми необходимыми в бою физическими и моральными качествами, ставили под начало командиров, неспособных применить на практике методы подготовки и воспитания личного состава своих подразделений и не имеющих необходимого опыта для оптимального использования подчиненных. Пример этой дивизии только подтвердил мое мнение, сформировавшееся на основе предшествующего опыта. Непростительной ошибкой стало то, что этих способных людей не влили в уже существующие армейские дивизии. Действительно, солдаты были хороши, и опытные командиры могли бы распорядиться ими лучше. Было ясно, что подобные дивизии не могут выдержать серьезные испытания. С одной стороны, в той дивизии был огромный процент потерь, а с другой, удар был тем более чувствителен для командования корпуса, что ситуация на фронте вынуждала его бросить два парашютных полка на наиболее угрожаемые участки.
Кроме того, командование 84-го армейского корпуса решило задействовать 353-ю пехотную дивизию, о которой я писал выше, западнее Сен-Ло, где противник начал накапливать силы. Данное соединение, на котором к тому моменту лежала основная тяжесть обороны, перебрасывалось с участка, где стало поспокойнее, в район Эбрекревон – Сен-Жиль, где по всем признакам следовало ожидать удара противника в направлении шоссе Сен-Ло – Кутанс. В эти дни положение 84-го корпуса стало особенно тяжелым. Ставка фюрера не дала командованию корпуса разрешения снять с северного участка фронта части, которые противник совершенно не тревожил, и отвести их на юг, на заранее подготовленные позиции. Для нас речь шла о необходимости успеть сделать это вовремя, чтобы иметь достаточно сил на решающем восточном участке позиций, удерживаемых корпусом, и не дать противнику разрезать его пополам при предполагаемом прорыве возле Сен-Ло. Через несколько дней прорыв, которого мы опасались, произошел. То, что заранее можно было сделать спокойно и в полном порядке, в соответствии с предписаниями тактики, без потерь в живой силе и технике, пришлось осуществлять в последнюю минуту. Условия перемещения дивизии были гораздо менее благоприятными, и, действуя в спешке, мы понесли очень досадные потери в технике.
Дилетантизм, характеризовавший все директивы, исходившие из ставки фюрера, корректировался, насколько это было возможно, по договоренности с командованием армии. Была достигнута договоренность посылать наверх приглаженные и подправленные донесения; применительно к нашему случаю – о якобы имевших место атаках противника на северном участке. Но, несмотря ни на что, все эти ухищрения причиняли немалый вред и войскам, и командованию.
Задним числом очень легко критиковать и упрекать за ошибки командующего группой армий или армией, командира корпуса или дивизии за то, что они выполнили полученный приказ, прекрасно заранее зная его пагубные последствия. Однако не следует забывать, что в бою принимать решения может только один человек. Фронт просто рухнет, если каждый подчиненный примется действовать вопреки предписаниям старших по должности. В предсмертном письме, адресованном Гитлеру, фельдмаршал фон Клюге написал, что уходит из жизни «в сознании того, что исполнял свой долг до последнего предела». Стоит задать вопрос, не следовало ли оппозиционерам в первую очередь поставить преграду принятию таких решений и других, имевших еще более крупный размах. Что касается меня, я не считаю себя вправе рассуждать о «виновности». Что нам известно о внутренней борьбе, происходившей в сердцах германских военачальников? Они видели, что на Западе их принуждают к безоговорочной капитуляции, а на Востоке идут не знающие жалости русские. Кроме того, в то время они уже знали, что противники собираются осудить их за военные преступления.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.