ГЛАВА VI. Английский пасьянс
ГЛАВА VI.
Английский пасьянс
Наступательные планы польского Генерального штаба, равно как и планомерная и целенаправленная подготовка Польши к агрессивным войнам, не были тайной для ее соседей. Одних воинственные заявления шляхты пугали, других настораживали.
Но была страна, для которой все эти кровожадные польские замыслы были бальзамом на сердце. Было государство, жизненно заинтересованное в разных польских военных проектах — от спуска на воду очередных эсминцев и подводных лодок до создания Сандомирского военно-промышленного центра (на каковой даже были выделены этой страной немаленькие средства).
Так вот — воинственность второй Речи Посполитой с удовлетворением воспринималась по другую сторону Ламанша, в городе Лондоне, столице Великобритании. Там ее всячески приветствовали, поощряли, всемерно старались поддержать — на то у английской правящей элиты был свой весьма серьезный интерес, свои весьма важные причины.
Агрессивность Польши нужна была английскому капиталу для того, чтобы иметь в руках решающие политические козыри в экономическом противостоянии с нацистской Германией. Каковое Англия потихоньку начинала проигрывать.
* * *
Германия к 1939 г. устойчиво выходила на второе место в мировой экономике. Ее промышленное производство составляло к этому времени 20,8% общемирового — как у Великобритании! С 1929 года, когда Германия производила всего лишь 7% промышленных товаров мира — трехкратный рост! И делала это Германия самостоятельно, без всяких иностранных займов, кредитов, инвестиций и прочих подобных экономических удавок.
И ведь, что интересно, разрушительные последствия мирового кризиса 1929-1932 гг. для экономики Германии были не просто тяжелыми — они были катастрофическими. Промышленное производство сократилось почти наполовину, сельскохозяйственное — на 31%. Доля Германии в мировом промышленном производстве снизилась с 14,6% в 1928 г. до 8,9% в 1932 г. Экспорт Германии сократился на 58%. Лишь треть немецких рабочих имела полную рабочую неделю. В разгар кризиса немецкая промышленность была загружена только на 35,7%. Средненедельная заработная плата немецких рабочих в 1932 г. была на 47% меньше, чем в 1929 г. Германия превращалась в страну нищеты, безработицы, хронического недоедания, безысходности и отчаяния для миллионов людей.
И вдруг — случилось чудо! Национал-социалисты, придя к власти, из разоренной и нищей страны сделали Германию процветающей, мощной державой — просто отбросив в сторону Мировой Капитал, лишив его возможности влияния на хозяйственные процессы внутри Германии.
Была расширена добыча железной руды, а также ее импорт из Швеции, Норвегии, Бельгии, Люксембурга, Франции и их колоний. Если импорт железной руды в 1929 г. составлял 15,8 млн. т, то в 1939 г. — 22,1 млн. т. Это позволило Германии выплавить в 1938 г. 23,3 млн. т стали и выйти по этому показателю на первое место в Европе. Кроме того, за границей закупали никель, олово, вольфрам, молибден, хром, платину, бокситы, почти отсутствовавшие в Германии. Ввоз бокситов за 1933-1938 гг. увеличился в 5 раз, и в 1939 г. выплавка алюминия в Германии достигла 30% его мирового производства, что выдвинуло Германию по этому показателю на первое место.
Более того, одновременно с ростом промышленного и сельскохозяйственного производства Германия посмела изгнать из своего народного хозяйства еврейский международный капитал, лишая евреев права получать доход с экономической деятельности всей Центральной Европы. Что, с точки зрения мировой финансовой олигархии, к этому времени устойчиво обосновавшейся в лондонском Сити, было страшным преступлением и должно было быть в ближайшее же время остановлено. И следовало незамедлительно найти для этого действенный и надежный способ, необходимо было найти удавку на эту слишком уж быстро подымающуюся Германию. А самой лучшей удавкой для национал-социалистической Германии была бы ВОИНА — ибо экономика нацистского государства могла успешно и динамично развиваться лишь в условиях мирного времени. Почему?
А потому: в целом по Версальскому договору в результате передачи территорий (Франции, Бельгии, Польше, Дании) и плебисцитов Германия потеряла около 73 тыс. км2, или 13,5%, прежней территории, на которой проживало 6,5 млн. человек, или 10% населения. На утраченные земли приходилось 75% (три четверти!) добычи железной руды и цинка, 20% добычи угля, 20% выплавки чугуна.
Германия не имела нефтяных скважин на своей территории — уже только поэтому никакая более-менее серьезная война ею планироваться не могла и в самых отчаянных мечтаньях. В условиях МИРНОГО времени по торговым и клиринговым договорам Германия могла рассчитывать на нефть Румынии, СССР, Голландской Вест-Индии, Венесуэлы и Ирана — в случае начала военного конфликта этот нефтяной поток мгновенно мог сократиться до тоненькой струйки.
Германия испытывала жуткий «голод» на марганец, никель, олово, вольфрам, молибден, каучук; она вынуждена была добывать железную руду с таким бедным содержанием железа, что все иностранные геологи хватались за головы — в их странах ТАКАЯ руда и рудой-то не считалась…
Таким образом, имея более чем радужные перспективы для своей экономики в МИРНОЕ ВРЕМЯ, с первыми же выстрелами серьезной войны Германия не только теряла эти перспективы — само ее существование как экономически самостоятельного государства ставилось под вопрос; мало того, в случае развертывания настоящей БОЛЬШОЙ войны будущее для немецкого народа становилось весьма и весьма мрачным и неопределенным.
Именно по ресурсной составляющей своей экономики Германия не то что в поджигатели войны никак не вписывается — ей и роль обороняющейся стороны в случае серьезного военного конфликта не потянуть. Просто потому, что нельзя начинать войну, рассчитывая на шесть миллионов тонн румынской нефти против совокупной добычи двенадцати миллионов тонн иранской (иранской де-факто; де-юре — британской), пятнадцати миллионов тонн голландской (примерно та же песня), тридцати двух миллионов тонн венесуэльской (половина из которой — добыча британских компаний), пяти миллионов тонн иракской (до последней капли — английской), тридцати четырех миллионов тонн советской нефти. А главное — против двухсот миллионов тонн американской нефти.
Всякие забавные версии подлинных причин начала Второй мировой войны вроде резуновской мы в этой книге рассматривать не станем. Просто потому, что имеем свой собственный взгляд на эту проблему.
* * *
Советский Союз, кстати, из числа «поджигателей войны» мы также смело можем исключить. Опять же потому, что СССР в конце тридцатых годов не то, что на мировую войну с «империалистическими хищниками» не был способен — он себе едва на хлеб зарабатывал. Он слишком много строил, слишком много готовился строить — ему участие в мировой (да что там в мировой? На локальные конфликты силенок не хватало!) войне было не по карману. Несмотря на весь наш предвоенный барабанный бой и фанфары, на пропаганду наших успехов и достижений — в мировой экономике наши показатели надушу населения плелись где-то далеко за Италией и едва превосходили таковые показатели польские. У нас еще три четверти населения в лаптях при керосиновой лампе обреталось — какие уж тут завоевания и мировые войны…
В абсолютном исчислении советский национальный продукт был, в общем-то, неслабым — мы и чугуна в конце тридцатых начали изрядно выплавлять, и стали, и электроэнергии вырабатывать. Но все равно делали всего этого много меньше, чем потенциальный противник.
Кто-то хочет поспорить?
Спорить тут нечего. Мы в 1940 г. выплавили 18,3 млн. т стали и 14,9 млн. т чугуна — Германия (без протектората Богемии и Моравии и без Верхнесилезского промышленного района) выплавила 23 млн. т стали и 24 млн. т чугуна. У нас — 170 млн. населения, у Германии (с Австрией и протекторатом) — менее 90. То есть мы произвели втрое меньше, чем Германия, стали, и вчетверо меньше чугуна — в расчете на душу населения. Германия могла себе позволить строить легковые автомобили, делать швейные машинки и спускать на воду круизные лайнеры — и у нее еще оставалось изрядно железа на военные нужды. Нам же для того, чтобы просто сравняться с ней в военном производстве, нужно было до минимального минимума снизить расход металла на гражданские нужды. Вот так вот.
Мы в 1940 г. добыли 165,9 млн. т угля — Германия в этот же год добыла его 332 млн. т. И все остальные цифры тоже дают примерно такую же картинку.
Успехи и достижения у нас были, вне всяких сомнений. Относительные успехи и достижения; причем относительно уровня царской России 1913 г. Тот уровень мы к 1939 г. во многом, конечно, превзошли. Хотя крупного рогатого скота в 1940 г. у нас было меньше, чем у царской России в военный 1916 г.
Так что тезис Резуна и «резунистов» о том, что товарищу Сталину не терпелось затеять мировую войну, мы отметаем начисто — «за отсутствием состава преступления». Может быть, товарищ Троцкий и затеял бы такую войну во имя мировой революции — но, к счастью, товарища Троцкого Иосифу Виссарионовичу удалось сначала спровадить в далекую Алма-Ату, а там и вообще из пределов Советского Союза выставить. А потом и пришить руками испанского товарища Рамона Меркадера — но это совсем другая история.
Сталин отъявленным троцкистом ни в коем случае не был, и рисковать судьбой вверенной ему страны ради сомнительных призраков мировой революции было отнюдь не в его стиле. Построить империю, вернуть под сень двуглавого… тьфу, тьфу, под сень серпа и молота бежавшие в смутные времена окраины — очень может быть (и даже наверняка), такие планы у товарища Сталина были. Но рисковать ради этого будущим всей страны — это, извините, чистый блеф и перебор.
* * *
Германии, как и СССР, большая война с напряжением всех наличных сил в это время — нож острый.
Ибо в случае развертывания всемирного военного противостояния все планы своего экономического роста, расширения рынков сбыта, увеличения производства и экспорта немцам придется отложить в самый дальний ящик самого дальнего шкафа.
Конечно, фюрер с трибун и газетных полос вещает о необходимости готовить нацию и страну к войне, спускает на воду броненосцы и демонстративно обнимает летчиков-истребителей легиона «Кондор» — но реальных экономических основ для НАСТОЯЩЕЙ войны у Германии нет. И взяться им неоткуда…
А вот врагам Рейха эта самая война — прямой путь к удушению экономического конкурента, ликвидации угрозы своей политической власти над Европой и миром, уничтожение опасного социального эксперимента. Причем, что характерно, антигерманская деятельность иудейских организаций началась еще задолго до первых «антисемитских» законов Третьего Рейха. Первый митинг с требованием полной изоляции Германии прошел уже 27 марта 1933 г. в Нью-Йорке (Гитлер правил Германией всего три месяца!). На нем Стэфен Уайз, президент Конгресса американских евреев и один из организаторов митинга, провозгласил принцип, и ныне являющийся основой политики «мирового сообщества» — «нации будут считаться хорошими или дурными в зависимости от их отношения к евреям».
Одновременно с этим начался бойкот Германии рядом других стран. Эти провокационные действия вызвали возмущение даже у многих евреев, проживавших в Германии, поскольку было очевидно, что отвечать за безответственные действия своих соплеменников придется именно им. Но что евреям-идеологам жертвы! Особенно, когда их приносят другие (и это хорошо, что они тоже евреи). Под их оплакивание еще и денег могут дать и кое-что еще. Например, территорию земли обетованной, в которую поедут те, кто в списках (но это тоже — совсем другая уже история)…
Все эти экономические бойкоты никак не вели к покаянию нацистов-те продолжали упорно строить СВОЮ Германию. Посему война как продолжение политики мировой закулисы против национал-социалистической Германии становилась неизбежной. Причем продолжением политики отнюдь не германской…
Конечно, если считать Адольфа Алоизовича параноиком и безусловным идиотом, помешанным на юдофобстве и мессианстве — то очень может быть, что в его планы и входило затеять мировую бойню и в конце ее отравиться в подвале своей рейхсканцелярии. Таковым недоумком, кстати, и кровавым маньяком гражданин Гитлер во всех западных фильмах (да и в наших) и фигурирует. Дескать, страстно мечтал бесноватый Адольф учинить вселенское кровопролитье, и как только оперилась слегка Германия — тут же оное и затеял. И помер, болезный, по окончании таковой — как и положено истинному Нибелунгу.
Адольф Гитлер идиотом, кровавым маньяком и убийцей не был.
Гитлер строил СВОЮ Германию.
И, сточки зрения мировой вненациональной финансовой олигархии, его следовало незамедлительно остановить — пока он не поломал все игрушки.
А останавливать было что!
Посудите сами.
Только с 1936 по 1939 г. объем общего промышленного производства Третьего Рейха вырос на 37%, за 1939 г. Германия, как уже указано выше, произвела 24 млн. т чугуна (что составило 22% общемирового производства), 22,3 млн. т стали (24%), 333 млн. т каменного угля (17%), а по производству искусственного каучука и металлообрабатывающих станков заняла устойчивое первое место. Экспорт черных металлов Германией превысил подобный американский показатель вчетверо!
Рейсхканцлер Адольф Гитлер
И ладно бы немцы добились бы такого роста благосостояния при помощи иностранного «инвестора», этому самому инвестору выделяя львиную долю барышей — так нет! Иностранный (главным образом, еврейский) капитал был самым обидным образом отодвинут от раздела германского пирога!
Немцы в своей работе по созданию Новой Германии руководствовались простыми тезисами:
«Нам известна только одна программа, и эта программа такова: борьбу нужно вести не ради какой-либо идеи, а ради того, чтобы эта идея служила немецкой нации».
«Если народ становится многонациональным, он перестает быть хозяином своей собственной судьбы. Такой народ превращается в игрушку для чужеродных сил».
«Не ненависть к другим народам, а любовь к немецкой нации!»
«Народы становятся склонны к интернационализму, когда в них угасает способность к творчеству».
«Германское государство, построенное на принципах интернационализма, — это рай для евреев».
«Существует… только две возможности: или победа арийцев, или их уничтожение и победа евреев».
«Семья… это самая малая, но и самая ценная составная часть во всей структуре государства».
«Труд делает честь женщине, как и мужчине. Но рождение и воспитание ребенка приносит женщине еще больше — дает ей право называться высоким именем матери».
«Горе, если сегодня в нашем народе угаснет этот идеализм, и если ценность личности человека будет вновь измеряться по количеству жизненных благ, которые он смог для себя урвать. Народ, у которого дела обстоят именно так, и сам недорогого стоит, и благополучие его может оказаться весьма недолговечным!»
«Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта — и, прежде всего, в области культурной жизни народов — в котором не был бы замешан, по крайней мере, один еврей?»
«Марксизм отрицает в человеке ценность личности, он оспаривает значение народности и расы и отнимает таким образом у человечества предпосылки его существования и культуры».
«Парламентский принцип решения по большинству голосов уничтожает авторитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или другой толпе. Этим самым парламентаризм грешит против основной идеи аристократизма в природе, причем, конечно, аристократизм вовсе не обязательно должен олицетворяться современной вырождающейся общественной верхушкой».
«Большинство всегда является не только представителем глупости, но и представителем трусости. Соберите вместе сто дураков и вы никак не получите одного умного. Соберите вместе сто трусов и вы никак не получите в результате героического решения».
«Трудно найти достаточно резкие слова, чтобы заклеймить ту нелепость, будто гении рождаются из всеобщих выборов».
«Лишь та государственная власть имеет право на уважение и на поддержку, которая выражает стремления и чувства народа или, по крайней мере, не приносит ему вреда… Когда правительственная власть все те средства, какими она располагает, употребляет на то, чтобы вести целый народ к гибели, тогда не только правом, но и обязанностью каждого сына народа является бунт… Для трусливых народов нет места на земле».
«Для политического руководителя религиозные учения и учреждения его народа должны всегда оставаться совершенно неприкосновенными».
«Природа предоставляет полную свободу рождаемости, а потом подвергает строжайшему контролю число тех, которые должны остаться жить… Между тем человек поступает наоборот. Он ограничивает число рождений и потом болезненно заботится о том, чтобы любое родившееся существо обязательно осталось жить… А этим самым как раз и кладется начало созданию такого поколения, которое неизбежно будет становиться все более слабым и несчастным — до тех пор, пока мы не откажемся от издевательства над велениями природы».
«Первопричиной к образованию всех человеческих общностей является инстинкт сохранения рода».
«Никогда еще в истории ни одно государство не было создано мирной хозяйственной деятельностью; государства всегда создавались только благодаря инстинкту сохранения вида, независимо от того, определялся ли этот инстинкт героической добродетелью или хитрым коварством; в первом случае получались арийские государства труда и культуры, во втором случае — еврейские паразитарные колонии».
«Грехи против крови и расы являются самыми страшными грехами на этом свете. Нация, которая предается этим грехам, обречена».
«Наше государство… объявит ребенка самым ценным достоянием народа… Предосудительным будет считаться не рожать детей, если родители здоровы… Государство позаботится о том, чтобы здоровые женщины рожали детей, не ограничивая себя в этом отношении — под влиянием жалкой экономической обстановки — и чтобы для самих детей детство не становилось проклятием… Наше государство будет заботиться о ребенке еще больше, чем о взрослом».
«Уже с юных лет должны мы воспитывать в нашей молодежи уважение к национализму в сочетании этого последнего с чувством социальной справедливости».
«Я (Адольф Гитлер) не измеряю успешность нашей работы по возникновению новых улиц. Я не измеряю ее по нашим новым фабрикам и новым мостам, которые мы строим, а также по дивизиям, которые мы можем мобилизовать. Напротив, в центре суждения об успешности этой работы стоит немецкий ребенок, стоит немецкая молодежь. Только тогда, когда созданы условия для их роста и развития, я могу быть твердо уверен в том, что мой народ не исчезнет, а значит, и наша работа не окажется напрасной».
Первые Фольксвагены
Опель Кадет стоимостью 2100 рейхсмарок
* * *
Эти нахальные немцы даже решили провести тотальную автомобилизацию своего народа — опять же, выбросив из дележа прибылей международные концерны! Автомобиль, позже известный как «Фольксваген Жук», по прайс-листу завода стоил бы немецкому гражданину в 1939 г. (если бы началось его массовое производство) 990 марок. Немыслимо, оскорбительно дешево! Понятно, что такая цена будущего «Жука» была возможна благодаря исключению из процесса производства доли прибыли, получаемой обычно гешефтмахерами известной национальности — но для этих самых гешефтмахеров это было ну просто запредельно обидно.
26 мая 1938 г. Адольф Гитлер заложил первый камень в фундамент завода «Фольксваген». Немецкий Трудовой Фронт инвестировал в его строительство 300 млн. марок — и к июлю 1939 г. завод уже дал первую продукцию! Всего до 1 сентября было построено 630 «жуков», затем завод перешел на производство военной техники.
Продавать эти машины планировалось в кредит, каждый желающий (по плану немецкого руководства) получал бы в свое полное владение «жука» и еженедельно в течение неполных 4 лет платил бы за него 5 марок. При ежемесячной средней зарплате в 400 марок платить из них 20 марок за автомобиль — совсем не обременительно!
Да что там автомобили — немцы к 1943 г. планировали «оснастить» все германские домохозяйства народным телевизором FE-III — ибо телевидение в Третьем Рейхе начало успешно функционировать с 15 января 1936 г. (до этого 22 марта 1935 г. его уже запускали, но в августе сгорел передатчик звука и изображения). Помешала война — но даже в ходе ее немецкое телевидение работало до 23 ноября 1943 года, до момента его уничтожения союзной авиацией.
* * *
Германия испытывала столь острую нужду в рабочих руках, что каждый год принимала все новые и новые программы для стимуляции трудовой миграции в Рейх немцев из-за границы — и для всех для них находилась работа! Для пораженного тяжелыми кризисами западного мира это казалось немыслимым — хотя, на самом деле, ничего удивительного в этом не было. В Германии бурно росло производство вооружений — но немецкие экономисты нашли способ, как совместить этот рост расходов на танки, пушки и самолеты с резким возрастанием национального дохода и, как следствием, с ростом покупательской активности населения.
Самым характерным признаком доверия населения к власти стал бурный рост рождаемости: если в 1932 г. в Германии родился 975 581 ребенок, то в 1935-м уже 1 265 133 ребенка; рост почти на 25%! — сравните это с сегодняшней катастрофической демографической ситуацией в России.
Как удалось нацистам создать из только недавно нищей, как церковная мышь, Германии промышленного гиганта?
Путем введения частичной экономической автаркии.
Немцы решили исключить из своей экономики иностранный капитал — как внутри страны (изгнав из экономической жизни евреев, капитал которых был связан миллионами нитей с международным капиталом), так и во внешней торговле — перейдя со своими партнерами к клиринговым расчетам, исключив во внешнеторговых операциях хождение иностранной валюты.
А стимулировать возрастание промышленного производства нацисты решили путем массированных заказов вооружения и боевой техники.
С 1934 по 1 сентября 1939 г. военные расходы Германии составили 60 млрд. марок, иными словами — 59,1% расходов бюджета. Вроде ужасно много?
На самом деле — не очень.
Производительность труда и потенциал германской промышленности в это время были одними из самых высоких в мире. То есть теоретически германская экономика могла в очень короткий срок обеспечить бурно растущие вермахт и люфтваффе новейшим вооружением. Но для того, чтобы осуществить такой рост производства, было одно серьезное ограничение — финансовые возможности государства (заказчика вооружений). Да и население (покупателя швейных машинок, велосипедов и штанов с юбками) нельзя было лишать возможности приобретать промышленные товары гражданского назначения.
Надо было выбирать — или покупать танки, или штаны. Третьего, казалось, было не дано.
Как сделать так, чтобы, начав массированное строительство танков, пушек и самолетов, не оставить это самое население без этих самых последних штанов? В то же время не подняв колоссальную инфляционную волну?
Немецкие нацисты (не сами, конечно; для этого у них были высокопрофессиональные экономисты) смогли решить эту проблему. Более того — они посмели обойтись без привлечения иностранного капитала!
Они создали параллельные внутренние деньги, предназначенные исключительно для финансирования производства вооружений, не имеющие свободного обращения на финансовом рынке вне Германии. Говоря простым языком — создали дублирующую кровеносную систему немецкого хозяйственного механизма (как известно, деньги — кровь экономики).
* * *
Сначала в 1934-1935 гг. такими деньгами были векселя Металлургического научно-исследовательского общества (Mefo). Их эмитировали для оплаты вооружений фирмам-поставщикам, они гарантировались государством и были нормальным финансовым инструментом — с одной оговоркой — они могли использоваться лишь промышленными предприятиями, работающими на войну.
Легкий танк ЛТ
Из 101,5 млрд. марок расходов немецкого бюджета в 1934-1939 гг. не менее 20 млрд. марок представляли из себя векселя Mefo, то есть инвестиционные деньги, не имеющие хождения на рынке, а посему не создающие инфляционного давления на экономику.
Но это было только начало.
С 1938 г. вместо денег имперское кредитное управление фирмам-производителям начало выплачивать «денежные переводы за поставку» со сроком погашения в шесть месяцев. За год таких переводов было выплачено более чем на шесть с половиной миллиардов марок — ни одна из них не пошла на закупку новеньких «Мерседесов» для топ-менеджеров военных концернов или на приобретение шикарных особняков и яхт на Бодензее. Все были целевым образом потрачены на оружие для вермахта.
С 1939 г. 40% военных заказов начало оплачиваться так называемыми «налоговыми квитанциями», которыми подрядчики (создатели вооружений) имели право рассчитываться с поставщиками. Всего до начала войны таких квитанций было выплачено 4,8 млрд. марок.
Somua S35
* * *
Дабы абсолютно перекрыть какое бы то ни было «бегство капиталов» за границу, в 1937 г. было издано «Положение о немецких банках», по которому ликвидировалась независимость государственного банка, прекращался свободный обмен марки на иные валюты. А «Закон о государственном банке» 1939 г. вообще снял все ограничения по предоставлению государственного кредита — надобность в параллельных деньгах отпала, отныне марка обеспечивалась втрое возросшим достоянием Третьего рейха! С 1934 г. по так называемому «Новому плану» внешняя торговля перешла под полный государственный контроль, а все предприятия вошли в состав семи «имперских групп промышленности».
Денежное обращение Германии, таким образом, оставалось сбалансированным, финансирование же военных заказов руководство Германии смогло произвести путем создания инвестиционных денег, стимулируя рост производства без ущерба для благосостояния нации.
* * *
Столь успешная экономическая модель развития базировалась на идеологии национал-социализма. Причем в данном случае идеология — это не совокупность неких абстрактных принципов, а именно комплекс практических мер в экономике, политике, социальной сфере.
На самом деле Гитлер не изобрел ничего нового. Он, выросший в еврейской среде, просто перенял… Национализм Гитлера строился на еврейском расизме. Евреи считают, что только они — богоизбранная нация, а остальные нации — гои, недочеловеки, и Гитлер это у них перенял: он точно так же считал, что высшей нацией мира являются арийцы и их высшая ветвь — германцы, а остальные нации — это недочеловеки.
В «своем» социализме Гитлер полностью отказался от главных догм Маркса: от классовой борьбы и интернационализма. Геббельс пояснял рабочим Германии, что советский большевизм — это коммунизм для всех наций, а германский национал-социализм — это коммунизм исключительно для немцев.
Отказавшись от классовой борьбы, Гитлер поэтому не стал национализировать имеющиеся частные предприятия, он не отбирал их у капиталистов. Но он поставил капиталистов в жесткие рамки единого государственного хозяйственного плана и под жесткий контроль за их прибылью. При нем капиталисты не могли перевести и спрятать деньги за границей, чрезмерно расходовать прибыль на создание себе излишней роскоши — они обязаны были свою прибыль вкладывать в развитие производства на благо Германии.
Если формула марксова, а затем и большевистского социализма была материальной и оттого убогой — «от каждого по способности, каждому по труду» — то формула социализма Гитлера в первую очередь обращена была к каждому человеку. «Хрестоматия немецкой молодежи» в 1938 г. учила: «Социализм означает: общее благо выше личных интересов. Социализм означает: думать не о себе, а о целом, о нации, о государстве.
Социализм означает: каждому свое, а не каждому одно и то же».
Гитлеровский национал-социализм обеспечил исключительное сплочение немцев вокруг своего государства. Когда началась война, то измена военнослужащих воюющих с Германией государств была обычным делом — на сторону немцев переходили сотнями тысяч и миллионами (кто-то хочет поспорить? Советских граждан в составе вермахта и СС насчитывалось, по разным оценкам, от шестисот тысяч до миллиона!). А в сухопутных и военно-воздушных силах Германии за 5 лет войны добровольно перешли на сторону врага всего 615 человек.
Было и еще одно отличие национал-социализма от марксизма. Последний утверждает, что победа социализма в одной стране невозможна, и поэтому требует от коммунистов распространять коммунистические идеи по всему миру. А Гитлер совершенно определенно указывал, что национал-социализм для экспорта не предназначен — он исключительно для внутреннего использования немцами. НЕМЦАМИ! Больше никаких народов в свой национал-социалистический рай Гитлер не приглашал. Все остальные нации были ему безразличны, а самая «ненемецкая» нация, евреи, однозначно должна была из Германии исчезнуть — ни им, ни их деньгам, ни их идеям в Третьем Рейхе места не было.
* * *
А самое главное в построенной нацистами экономике было вот что:
Экономический подъем Третьего рейха произошел без иностранных инвестиций, без привлечения иностранных кредитов, без закабаления национальной экономики мировой вненациональной финансовой олигархией! Вот где главное преступление национал-социализма!
Это и было САМОЙ БОЛЬШОЙ ОПАСНОСТЬЮ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ ДЛЯ МИРОВОЙ ФИНАНСОВОЙ ЭЛИТЫ!
Такая экономическая самостоятельность и такое откровенное пренебрежение правом евреев иметь долю прибыли со всей хозяйственной деятельности человечества должны были быть наказаны, а в идеале — пресечены на корню. Для чего вненациональная финансовая олигархия решила использовать инструменты внешней политики.
* * *
Все обычные методы противодействия национал-социалистической Германии вненациональной финансовой олигархией были испробованы сполна. Был и бойкот немецких товаров, были и прямые запреты на импорт из Германии — но проклятые нацисты на каждую выходку мирового капитала находили свой адекватный ответ. На что уже Польша была готова сражаться с Германией не на жизнь, а на смерть — и то в своей торговле с потенциальным противником «дала слабину» — в 1939 г. увеличила свой экспорт в Рейх на 14,4%, немцы же увеличили экспорт своих товаров в Польшу в этом же году на 27%.
В экономическую орбиту Германии все плотнее входили Венгрия, Румыния, Болгария, Югославия, прибалтийские страны. В торговле с ними немцы вовсю использовали безвалютный принцип торговли, клиринг — что для этих бедных золотом, фунтами или долларами стран было сущей панацеей во внешней торговле.
Опять же — Германия в своей внешней торговле широко и щедро использовала такой привлекательный инструмент, как низкую ставку кредита. Для «дружественных» государств эта ставка могла быть вообще 4,5% годовых, причем отдавать этот кредит никто не требовал деньгами. Немцы с удовольствием шли на создание Клиринговых палат, поставляли слаборазвитым аграрным государствам Восточной Европы в кредит свою технику и оборудование, взамен довольствуясь польским зерном, болгарским табаком, венгерским мясом или югославским вином.
Немцы старательно переводили на безвалютную основу всю свою внешнюю торговлю, справедливо полагая, что валюта (швейцарские франки, английские фунты или американские доллары), которая участвует в международной торговле, приносит подлинный доход лишь своему эмитенту, государству, запустившему ее в мировой оборот. А посему, дабы не передавать в чужие руки доход от внешней торговли, немцы и заводят всю эту канитель с клирингом. Долго — зато надежно! Опять же отсекая от этого жирного куска мировой торговли еврейский капитал.
Посему пора было англичанам браться за иные, неэкономические, методы борьбы с германским национал-социализмом. Который, в отличие от большевизма в России, не был простым пугалом, а реально претендовал на выведение из-под власти мирового капитала серьезную часть его империи — европейский континент.
И первым шагом на этом пути было предательство Чехословакии. Которое произошло настолько быстро, что вызвало оторопь даже у нацистских вождей. Геринг на Нюрнбергском процессе, вспоминая о Мюнхене, говорил: «Практически все уже было заранее согласовано. Ни Чемберлен, ни Даладье ни капельки не были заинтересованы в том, чтобы рисковать чем-либо ради спасения Чехословакии. Судьба Чехословакии была в основном решена в течение 3-х часов».
* * *
Англичане сдали Германии Чехословакию вовсе не потому, что так уж боялись Гитлера. Осенью 1938 г. численность населения Германии с присоединенной Австрией была около 80 млн. человек, численность населения Британской империи с доминионами и колониями — около 530 млн. человек. К осени 1938 г. Германия довела численность армии всего до 2,2 млн. человек, при 720 танках и 2500 самолетах. Численность армии Чехословакии была (после проведенной мобилизации) 1 250 000 штыков и сабель при 469 танках и 200 бронеавтомобилях, 5700 артиллерийских орудиях и 1514 самолетах. На каждый немецкий танк у чехов было запасено по три противотанковые пушки! И эта армия базировалась на мощных оборонительных сооружениях.
Чехословакия была вполне в состоянии начать активно защищаться от гитлеровской агрессии, втянув в это дело своих западных союзников (о чем в свое время были подписаны договоры, пакты и конвенции) — но тогда эта война началась бы и закончилась в пределах Центральной и Западной Европы! Немцы победили бы чехов, отняли бы у них Судеты, понесли бы существенные потери в живой силе и технике, выдохлись бы — и на этом все бы завершилось; плюс к этому на Западном фронте немного постреляли бы друг в друга немецкие и французские патрули. Какой тогда в этой войне смысл?
Поскольку сама Англия (или даже в союзе с Францией) всерьез воевать с Германией категорически не собиралась, то война за Судеты Антанте была и на дух не нужна. Потому что ни на какую Большую Восточную войну в этом случае немцев было бы не погнать, и к границам СССР они бы так и не вышли (Чехословакия в то время с СССР нигде не граничила). Вместо столь желанной войны Германии с СССР началась бы война западных союзников с Германией за свободу Чехословакии. Оно им было надо?
Предательство Чехословакии произошло по причине отсутствия у стран-гарантов чехословацкой независимости прямой заинтересованности в том, чтобы эта страна существовала, более того — сражалась. Потому что тогда сражаться бы пришлось и Франции, и Англии — а СССР остался бы в стороне!
«Мюнхенцы» сдали Гитлеру Чехословакию в надежде, что у фюрера германской нации закружится от успехов голова, он начнет делать ошибки — в частности, тотчас начнет осуществлять свой план, ясным и доступным языком изложенный в «Майн кампф» — то есть ломанется отбивать у русских Украину и на этом деле свернет себе шею. И можно будет обойтись малой кровью-то есть крови немцев и русских будет много, но какая с того разница хозяевам Запада? Пусть себе потешатся, пусть перережут друг другу глотки!
* * *
Гитлер этого делать не стал. В это время большая война ему принципиально и категорически была не нужна. Вместо похода на СССР он решил как-то урегулировать немецко-польские территориальные проблемы. Которые были для Германии — как кровоточащая рана. И вот почему.
Под властью Польши находились значительные территории, населенные немцами. И плюс к этому — из-за так называемого «польского коридора» связь Большой Германии с Восточной Пруссией была возможна только морем или по принадлежащей полякам автостраде. И фюрер решил попросить поляков о небольшой территориальной уступке. Тем более что поляки национал-социалистической Германии благоволили, числили ее в своих друзьях. Такими же друзьями — не разлей вода — с немцами считались они и в нашем Генштабе.
Польша весь предвоенный период считала Советскую Россию своим главным врагом — СССР, в свою очередь, мог с полным основанием считать Польшу самым враждебным государством из всех, с которыми непосредственно граничил. В ходе военного планирования в СССР в 30-е гг. предполагался конфликт с Польшей в союзе с Германией. Еще в 1932 г. в случае войны с СССР Польша обязалась выставить 60 дивизий.
Международный фонд «Демократия» в Москве выпустил в 1998 г. сборник документов «1941 г.», в котором приводятся советские оперативные планы. Скажем, в плане 1938-го сплошь и рядом такого рода прогнозы: «…главные силы германской армии мы встретим, по всей вероятности, в районе Свенцяны-Молодечно-Гродно. Если будет немцами нарушен нейтралитет Латвии, то, возможно, что часть германских сил поведет наступление к северу от Двины. Барановичское направление будет занято поляками…»; «наиболее выгодным направлением главного удара будет проведение его по обоим берегам р. Неман с задачей разгрома сосредоточивающихся здесь германо-польских сил»; «Прорыв фронта противника позволит нам или развить операцию ударом по германской группировке на территории Литвы, или же нанести удар по Барановичской группировке поляков…».
Да и сами поляки везде и всегда подчеркивали свою ярую непримиримость к СССР и такое же яростное дружелюбие по отношению к Германии.
25 сентября 1938 г. в беседе со своим американским коллегой тот же Лукасевич заявил: «Начинается религиозная война между фашизмом и большевизмом, и в случае оказания Советским Союзом помощи Чехословакии Польша готова к войне с СССР плечом к плечу с Германией Польское правительство уверено в том, что в течение трех Mecnifee русские войска будут полностью разгромлены, и Россия не будет более представлять собой даже подобия государства».
30 сентября Варшава послала официальный запрос в Берлин: может ли она рассчитывать на доброжелательную позицию Германии, если в результате предстоящего вторжения польских войск в Чехословакию возникнет вооруженный конфликт между Польшей и СССР?
На следующий день польский посол в Берлине Липский писал в Варшаву о реакции на него Риббентропа: «В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную». Аналогичный ответ был получен им и от Геринга: «В случае осложнений с Россией Польша может рассчитывать па самую эффективную помощь со стороны Германии».
21 мая 1938 г. польский посол в Париже Ю. Лукасевич заверил американского посла во Франции Буллита, что Польша немедленно объявит войну Советскому Союзу, если он попытается направить войска через польскую территорию для помощи Чехословакии, и что советские самолеты, если появятся над Польшей по пути в Чехословакию, тотчас же будут атакованы польской авиацией.
Посему немцы в преддверии будущего совместного с Польшей похода на Восток, столь страстно желаемого паном Беком и его камарильей — решили все же под сурдинку как-то урегулировать досадное недоразумение — немецко-польские территориальные противоречия.
Типа — «мы же союзники в будущем удушении большевизма, братья, так сказать, по классу — так перестаньте же, наконец, драть с нас три шкуры за прусский транзит, побойтесь Бога!
Ну, дайте ж вы нам построить железную дорогу Берлин-Кенигсберг!»
Между прочим, поначалу Гитлер на фоне остальных германских деятелей выглядел снежно-белым голубем мира. Беспартийный министр иностранных дел «рейха» фон Нейрат особо подчеркнул: «Нашей главной целью остается пересмотр восточной границы». Немецкий националист, имперский министр экономики и продовольствия Хугенберг разъяснил на Лондонской международной экономической конференции в июне 1933 г., что ожидает польского соседа: «Народу без территории» должны быть открыты земли, на которых он сможет создать своей активной расе пространство для заселения». Что характерно — Гитлер тотчас же его уволил.
Гитлер также внешне бесстрастно прореагировал на откровенно дискриминационное для немецких судоходных фирм соглашение о восстановлении мореплавания в Данцигском порту; ничего он не сказал и о соглашении о школьном деле в Данциге, заключенном в августе 1933 г. между вольным городом Данцигом и правительством в Варшаве, которое предоставляло полякам равное количество школьных мест с немецкими школьниками (при том, что поляки составляли едва 10% населения «вольного города»!). Польша была нужна Рейху! И поэтому, как писала «Фелькишер Беобахтер»:
«То, что национал-социалистический президент Данцига заключил с Польшей очень лояльное соглашение, находится в соответствии с внешнеполитической линией канцлера. Это соглашение… представляет собой попытку добиться модус вивенди с Польшей. В основе этого лежит убеждение, что духовно более сильный немецкий народ в процессе постепенной созидательной работы оттеснит поляков и по прошествии нескольких лет вынудит их к отступлению в политическом и духовном плане. Окажись это предположение утопией, то, по мнению фюрера и министерства иностранных дел, еще и позже будет время пересмотреть этот курс, а именно в том случае, если будет существовать мощный немецкий вермахт».
В столь лояльном отношении Берлина к откровенно антинемецким шагам польского руководства лежал сугубый прагматизм. Немцам, как воздух, требовалось установить нормальные торговые отношения с Польшей — их экономика, ориентированная на экспорт, задыхалась в условиях блокады, де-факто объявленной нацистскому государству мощным еврейским лобби Франции и Великобритании.
Статссекретарь имперского министерства экономики Поссе наметил выход Германии из экономических потрясений путем мирного внешнеэкономического проникновения в Восточноевропейский регион. Второй человек после нового министра Курта Шмитта, он в октябре 1933 г. сделал в кабинете министров предсказание о внешнеторговой политике: «Немецкая индустрия, работающая на экспорт, в наступающую зиму возможно, столкнется с очень большими трудностями. Поэтому полагаю необходимым начать активную торговую политику, основанную на принципе взаимности. При этом нужно иметь в виду, прежде всего, экономические районы, в которых можно рассчитывать на то, что немецкие торговцы овладеют рынками». Поссе получил в кабинете министров от заместителя рейхсканцлера фон Папена заверение в том, что и господин рейхсканцлер проводит намеченные линии торговой политики. В качестве панацеи немцы осторожно начали продвигать идею клиринговой торговли — утомительной и долгой, зато избавляющей экономику от зависимости от иностранной валюты.
На фоне этих действий германских экономических властей немецкие торговые круги требовали «восстановления упорядоченных экономических отношений с Польшей». Серьезным побудительным фактором стал новый польский таможенный тариф, который должен был вступить в силу в октябре 1933 г. и был направлен, в первую очередь, против Германии («постаралось» еврейское лобби в Варшаве).
В министерстве иностранных дел Германии утвердилось мнение, что «в процессе проведения политики разрядки напряженности нужно снова начать переговоры с Польшей». Немецкий посланник в Варшаве получил задание подготовить почву для экономических переговоров с польским правительством. Газета «Дойче Виртшафтсцайтунг» так определяла задачу на 1934 г.: намеченные выше экономические меры должны применяться в отношении целого ряда стран (Нидерландов, Швейцарии, Венгрии, Дании, Финляндии, Советского Союза и Франции).
Немцы всячески склоняли Варшаву к заключению взаимовыгодного торгового договора. Но польская сторона захотела подстраховаться в политическом плане. Как только об этом стало известно в Берлине, национал-социалистическое руководство Рейха тут же дружелюбно распахнуло руки навстречу полякам — и сразу же предложило заключить германо-польский договор о ненападении и дружбе, который позже, в январе 1934 г., и был подписан.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в этом же январе 1934 г. закончилась германо-польская таможенная война. Протокол от 7 мая того же года, положивший конец экономическому конфликту между Польшей и «рейхом», в большой мере устранил препятствия во взаимном обмене товарами. Можно было говорить о политическом прорыве к свободной торговле.
* * *
Весной 1934 г. немецкий внешнеторговый баланс впервые после 1929 г. снова стал пассивным. В результате существования «ножниц» между импортом и экспортом и без того небольшие резервы валюты значительно сократились, так что положение с вооружением вермахта «оказалось в высшей степени проблематичным». Теоретически перед правительством встала альтернатива: или последовательное развитие военной промышленности со всем вытекающим отсюда экономическим риском, или замедление темпов вооружения, что категорически отвергалось национал-социалистическим руководством.
Помочь должен был «новый план», который во внутренней экономике стимулировал бы производство сырья и его заменителей, что в свою очередь означало бы внешнеэкономическую переориентацию. Во внешней торговле палочкой-выручалочкой должен был стать клиринг — два предшествующих года он все больше и больше входил в обиход торговых фирм, пока не стал, наконец, главным инструментом внешнеторговых расчетов. Тем более, он был весьма симпатичен для Польши.
Будучи слаборазвитой аграрной страной, Польша могла с помощью немецких технологий и удобрений повышать свое сельскохозяйственное производство и ориентировать его на немецкие потребности. С помощью немецких «ноу-хау» можно было развивать добычу сырья для «рейха» и приспосабливать индустриальное развитие Польши к потребностям немецкой военной экономики, используя немецкие машины.
* * *
Данный текст является ознакомительным фрагментом.