Мост у Макошино
Мост у Макошино
– Запускай двигатели!
Батальон тронулся с места и стал продвигаться по относительно неплохой дороге. Начинался день 6 сентября 1941 года. Ему было суждено стать одним из самых трагических для батальона. 1-й взвод 2-й роты следовал в голове колонны, за ним – командир роты, а за командиром роты – командир батальона. Мотоциклисты-посыльные ехали параллельно и за автомобилем Старика. Остатки 2-й роты и батальона шли за передвижной радиостанцией.
Проехав 15 километров, мы, как это уже стало традицией, свернули с главной дороги на проселочные. Погода нам в тот день явно благоволила. Было тепло, осеннее солнце необычно пригревало. Несмотря на затяжные дожди последних нескольких дней, песчаные проселочные дороги оставались проезжими, и батальон следовал по ним довольно быстро.
Впереди показалась крупное село. Местные жители с любопытством смотрели на нас – до этого они еще немецких солдат в глаза не видели. Меня направили в службы обеспечения дивизии – передать, чтобы они ехали до Сосницы и там разместились. Движение продолжали только боевые подразделения нашего батальона. Меня не покидало чувство, что батальону предстоит нечто такое, с чем справиться ему будет чрезвычайно трудно…
Я ненадолго забежал к Эвальду, тот ехал на тяжелом грузовике, чтобы передать ему, где именно должны остановиться службы обеспечения.
– Эвальд, а как поживают мои пайки за последние пару деньков?
Эвальд смерил меня недоверчивым взглядом.
– Уступи мне шнапс! А остальное можешь хоть в задницу себе засунуть!
– Ты не наглей! Я тебе уже отдал положенный шнапс!
Взглянув друг на друга, мы расхохотались. Я-то знал, что все, что положено, уже было получено. Никель вылакал мой шнапс. Этот субъект тормозов не имел, если речь шла о спиртном! Но Эвальду откуда было знать, кто именно из нас, мотоциклистов-посыльных, окажется на месте? Поэтому он и без разговоров выдал мне все положенное. Стараясь не нарваться на нашего шписа, я отвалил.
– Ни пуха ни пера! – бросил мне вслед Эвальд.
А шписа я заметил еще на деревенской дороге, и он явно искал кого-нибудь из нас.
Едва мы прибыли в батальон, как для Вернера с Альбертом нашлась работка. Им двоим поручили конвоировать свыше сотни захваченных на нашем участке русских пленных на сборный пункт. Разумеется, Старик понимал, что два конвоира для сотни или даже больше человек – слону дробинка. Альберт уселся в коляску с пулеметом наготове. И оба без каких-либо осложнений отконвоировали всю эту толпу к месту назначения, держась чуть поодаль, но сохраняя положенную дистанцию. В общем, они явно не перетрудились, выполняя это задание. Довольно часто колонну русских пленных гнали в тыл под чисто символической охраной. Подавляющее большинство доходило до пунктов сбора, но были и такие – и немало, – кто предпочитал сбежать. Разумеется, это была недоработка с нашей стороны, но откуда взять конвоиров, если каждый человек и так был на счету? И нашим остававшимся в тылу товарищам приходилось поэтому заниматься вопросами охраны военнопленных противника и глядеть во все глаза. Но в конце концов, это все же прифронтовая зона, а не торговые ряды где-нибудь в родном Дюссельдорфе.
Огромное облако пыли вдали говорило о том, что батальон снялся с места. Местность напоминала степь – равнина, поросшая низенькой травой. Я, привстав на сиденье и покрепче обхватив коленями бензобак, повернул ручку газа. Машина встала на дыбы, но все же рванула вперед. Вскоре я нагнал следовавших в хвосте колонны мотоциклистов и стал медленно пробираться вперед. Батальон быстро продвигался по равнине.
После однообразия последних дней эту атаку мы восприняли чуть не с облегчением. Позиции русских тянулись по обе стороны дороги. Буквально рядом не составляло труда разобрать даже лица солдат. Мы неслись вперед как угорелые, вздымая облака пыли. Ни единого выстрела со стороны противника. Может, они приняли нас за своих?
Медленно, но верно я пробирался вперед. Вот в затылок друг другу следовали Клингенберг и оберштурм-фюрер Вагнер. Вернер с Альбертом, которым повезло быстро доставить пленных к месту назначения, уже возвращались в батальон; меня же снова погнали к тыловикам, и я следовал теперь как раз позади машины Старика. Я заметил и Никеля, тот сидел скрючившись в три погибели на мотоцикле без коляски. Наверняка где-то здесь поблизости между ротами пристроился и Лойсль. Мы пронеслись еще через одну деревню. У колодца старушка набирала воду. Едва завидев нас, она выпустила из рук полное ведро, оно упало, вода разлилась, а сама жительница деревни быстро исчезла в одном из близлежащих домов. Видимо, мы ее здорово напугали.
Ехали без остановок. Не останавливались даже, чтобы проверить, нет ли в деревне солдат противника. Боже праведный, не допусти поломок! Я беспрерывно повторял про себя эту фразу словно заклинание. В этот раз мы, видимо избалованные безопасностью, неслись вперед без предварительной разведки, без флангового боевого охранения. Как будто находясь в глубоком тылу.
За деревней снова началась равнина, степь, на нашем пути все чаще и чаще стали попадаться оборонительные сооружения.
– Вперед! Вперед! – подгонял нас Клингенберг.
Стоя в штабном автомобиле, он вглядывался вперед. И вдруг – хлопок! Покрышка лопнула! Штабная машина, метнувшись влево, потом вправо, остановилась. Клингенберг недолго думая тут же перебрался на мотоцикл Вернера.
– Давайте вперед! Какого черта остановились? Не поняли, для чего мы здесь?! – рявкнул он.
На горизонте показались очертания построек – все очень походило на довольно крупный населенный пункт. Уж здесь мы точно остановимся и спокойно выясним обстановку. Но – это МНЕ так представлялось. Но никак не нашему Старику! На предельно возможной скорости первые мотоциклы с колясками ворвались в город во главе с Клингенбергом. И до самого центра города Клингенберг и не думал останавливаться. Потом все же дал команду Вагнеру остановиться, а мотоциклетный взвод под командованием унтерштурмфюрера Рентропа поехал дальше. Подъехал и адъютант батальона, офицеры провели пятиминутку. Вагнер двинулся вперед и только после этого сообразил, что в городе полно русских войск. Противник открыл огонь по нам из всех направлений. Стреляли отовсюду – из-за каждого угла здания, из окон, по-моему, даже с крыш домов. Мотоциклисты рот спрыгивали на землю прямо на ходу. Наше появление в городе было настолько внезапным, что русские вскоре прекратили огонь и разбежались кто куда.
На нас обрушился огонь автоматических пушек, не прекращался и пулеметный огонь. Командир что-то обсуждал с обершарфюрером из взвода связи, а унтерштурмфюрер Хильгер отчаянно махал мне рукой – мол, давай сюда, и побыстрее, вместе с машиной!
Но тут не успел я опомниться, как оказался на земле. Русские разобрались, в чем дело, и теперь обстреливали нас из всего, что было у них, – орудий, пулеметов, винтовок. Короткими перебежками мы с Хильгером добежали до стоявших рядком последних домов этого городка, расположившихся метров на двести вдоль реки. Справа мы увидели русский бронепоезд, открывший по нам ураганный огонь из всех видов оружия. Мотоциклисты упорно пробивались вперед. Крыши и башенки здания железнодорожного вокзала, различимые из-за стоявшего бронепоезда, были уже снесены – наши чудом прорвавшиеся сюда артиллеристы из противотанкового орудия обстреляли прямой наводкой бронепоезд. Прямо перед нами, там, где дорога поворачивала, мы видели макошинский железнодорожный мост – главную цель операции.
У моста сгрудились брошенные мотоциклы. Их водители, укрывшись, используя рельеф местности, заняли оборону и дожидались, пока стихнет артогонь. Здесь было равносильно самоубийству пытаться проехать хоть метр на мотоцикле. Под бешеным пулеметным огнем противника спешившиеся мотоциклисты сумели прорваться через мост и под командованием унтерштурмфюрера Рентропа даже создать небольшой плацдарм на противоположном берегу.
Да, может, этот плацдарм на южном берегу Десны был и крохотным, однако железнодорожный мост, игравший важнейшую роль для продолжения наступления наших войск в южном направлении, был захвачен мотоциклетным батальоном. Причем захвачен целым и невредимым! Саперам 5-й роты была поставлена задача осмотреть мост на предмет наличия взрывчатки и обезвредить все взрывные устройства. И это под огнем врага, засевшего неподалеку от моста!
Обстановка враз изменилась! И часа не прошло с тех пор, как мы беспечно неслись по равнине, а теперь оказались в самой гуще боя!
Разрывы снарядов вздымали вверх фонтаны песка и пыли, над местностью повисло плотное серо-желтое облако. В бронепоезде стал рваться боекомплект, но, невзирая на это, экипаж его продолжал вести по нам огонь. Оно и понятно – отступать бойцам из бронепоезда было некуда, мы захватили мост. Нам уже не раз приходилось убеждаться в том, что русские – первоклассные солдаты, доказавшие, что умеют сражаться. Эти весьма неприхотливые, хорошо приспособленные к войне в любых, даже самых тяжелых условиях люди всегда оставались для нас загадкой. И бой в Макошино – очередное тому подтверждение! Уже красные языки пламени лизали башни бронепоезда, но огонь оттуда продолжался и прекратился лишь тогда, когда башни выгорели полностью.
Несколько мотоциклистов, приблизившись к бронепоезду, закидывая его связками гранат, попытались захватить этот колосс на колесах. Перед тем как пробиться назад, мы с Хильгером видели, как отдельным нашим мотоциклистам удалось прорваться сквозь шквал свинца до самого моста. Их было не остановить – бросая машины то вправо, то влево, петляя как зайцы, разбрызгивая колесами грязь, они достигли цели. Противник смог остановить лишь одну машину – водитель ее погиб на месте. Я своими глазами видел, как он медленно сползает на землю.
На углу улицы установили указатель, тут же у стены здания стояла и передвижная радиостанция. Бойцы сновали туда-сюда. Во время боя КП батальона походил на растревоженный улей. Свой мотоцикл я обнаружил на прежнем месте. Взвод легких пехотных орудий вел огонь где-то в районе моста. Огонь тяжелых орудий противника был уже не таким интенсивным, русские били уже не залпами, гремели лишь отдельные выстрелы.
Именно подобные дерзкие и весьма рискованные операции были характерны дня Клингенберга. Русские потеряли железнодорожный мост в Макошино – единственную на весьма протяженном участке переправу через Десну. Теперь оставалось одно – удержать плацдарм до подхода основных сил.
Находившиеся на другом берегу реки русские сражались упорно. Они хорошо понимали значение этого моста. Однако мотоциклисты решительными действиями подавили все попытки противника вернуть переправу через водную преграду. Все контратаки русских методично отражались сосредоточенным огнем мотоциклетного батальона. Эти подразделения проявили себя как подобает, уйдя в глухую оборону.
Гул авиационных двигателей свидетельствовал о том, что подмога близка. В синем небе кружили наши пикирующие бомбардировщики Ю-87. Мы выпустили в воздух несколько ракет – опознавательных сигналов. И вздохнули с облегчением – уж наши пикирующие точно обеспечат нам паузу, чтобы перевести дух.
– Отправляйтесь в тыл! Вызовите сюда грузовик с боеприпасами! – крикнул Хильгер.
Меня это распоряжение не обрадовало, но разве солдат рассуждает? Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз подряд, я бросился к мотоциклу. Мне предстояло добраться до самой Сосницы. Со смешанным чувством я подумал об оборонительных позициях русских. Трудно было с определенностью сказать, отступили ли они оттуда. Они не могли не слышать того, что творилось в Макошино. И эта неопределенность не давала мне покоя. Интересно, а адъютант об этом подумал? Может, и нет. Наверное, мне все же следовало обратить его внимание на это. Сказать что-нибудь, вроде, дескать, унтерштурмфюрер, может, вы не учитываете того-то и того-то?
Впрочем, что я плету? Он офицер! Он отдает приказы, которые я должен выполнить! Так что вперед!
Проезжая через город, я слышал истошное завывание двигателей Ю-87. И подумал, что угостят они иванов бомбами и все закончится. Ко мне подъехал мотоцикл с коляской. В коляске сидел унтерштурмфюрер Шедлих. Тот самый наш взводный во времена начальной подготовки. Оказывается, его перевели в 5-ю роту. Год с лишним назад он пытался втолковать мне разницу между военным и штатским. Мы тогда друг друга не понимали. Но как только эта разница до меня дошла, все вмиг наладилось. Он был хоть и грубияном, но настоящим офицером. Махнув друг другу в знак приветствия, мы разъехались И эта мимолетная встреча оказалась последней!
Вскоре я снова был один на один с равниной. На душе у меня было очень неспокойно, впрочем, можно выразиться и покруче. Решив поставить все на карту, я повернул ручку газа до отказа и несся теперь как на крыльях. Поскольку вражеские позиции были рассеяны по местности, скорость передвижения оставалась единственным моим преимуществом.
Я уже успел отмахать значительный кусок, и на горизонте появились позиции русских. Остановившись, я стал внимательно вглядываться вперед. Вроде никаких передвижений, ни одной фигуры. Да какой вообще смысл торчать здесь и пытаться что-то разглядеть? Не стоять же мне здесь до конца войны! Ну, так вперед, Гельмут! Пригнувшись и вцепившись в руль, я помчался, глядя только вперед. Ни к чему вертеть головой и глазеть по сторонам. Отвлекает от главной задачи – следить, чтобы передним колесом не угодить в выбоину. Потому что тогда – на самом деле конец. И я доехал до Сосницы, не снижая скорости.
Назад я возвращался в сопровождении шписа, сидевшего в ехавшем позади грузовика штабном авто. Вдали уже показались очертания Макошино, и я решил прибавить ходу, проезжая мимо позиций русских. Судя по всему, ни единого солдата там уже не оставалось. Грузовик тащился слишком медленно, на мой взгляд. Себе я такого позволить не мог.
Так… минуточку! Это там не мотоцикл с коляской стоит? Я сбавил скорость и остановился прямо у этого мотоцикла. Бог ты мой, только спокойнее, Гельмут! Я слез с мотоцикла, подложил под подножку каску и, медленно ступая по высокой траве, подошел к коляске. Мотоцикл был из 3-й роты.
– Эй, куда вы спрятались, ребятки?
В ответ – тишина. Нет, тут что-то не так! Трава не примята. Только следы на траве, и то едва заметны. Может, они просто решили присесть и справить нужду?
– Эй, где вы там? – крикнул я.
Никакого ответа. Взяв винтовку, я пригляделся к следам. И ничего – ровным счетом ничего не увидел. Ощупал цилиндр мотоцикла. Теплый. Стоп! Да тут кровь! Бензобак измазан кровью. И ключ торчит в замке зажигания. Проклятье! Что-то здесь случилось! Но я так и не мог понять, что именно.
Там в восьми километрах Макошино, а здесь вот этот мотоцикл с коляской, на котором совсем недавно кто-то ехал. Как-то не вязалось, что русские до сих пор бродят здесь, что они случайно натолкнулись на двух наших мотоциклистов, ну и… Ладно, предположим, они все же разделались с ними. Скажем, в плен взяли. Но тогда почему не прихватили и мотоцикл? Не дураки же эти русские! Эх, Гельмут, Гельмут, похоже, тебе еще раз крупно повезло. На месте этих ребят из 3-й роты вполне мог оказаться и ты!
Вскоре прибыли штабной автомобиль шписа и грузовик.
– Что здесь произошло? – осведомился шпис.
Я показал на кровь на бензобаке, и мы осмотрели все вокруг. Никого и ничего. В конце концов, шпис забрался на найденный мотоцикл и мы продолжили путь.
Когда мы прибыли на временный командный пункт батальона, откуда я уехал выполнить поручение, картина вокруг была ужасной – сплошные воронки метров на пятьдесят вокруг, поваленные деревья, свежие руины домов. Передвижной радиостанции уже не было. Как не было и дома, около которого она стояла. Куда ни глянь, повсюду сплошные развалины. Ни командира, ни адъютанта – никого. Что же здесь произошло?
Я слез с мотоцикла и только тогда понял, что действительно произошло. Прямо перед собой я увидел оторванную голову Никеля. А тело его повисло метрах в десяти на столбе. Земля была усеяна оторванными конечностями – тут рука, там нога. Вот это был настоящий кошмар! До сих пор невиданный ужас! Словами этого не описать. Погибли почти все мотоциклисты-посыльные роты. Погибло и три человека из взвода связи. Унтерштурмфюрер Шедлих, ехавший на командный пункт, тоже погиб – лежал разорванный пополам. От мотоцикла осталась лишь груда металла. Уцелел лишь Вернер, вовремя успевший укрыться под крупповским грузовиком из 5-й роты. Сам же грузовик восстановлению не подлежал.
– А… где Старик и Хильгер?
– Этим повезло. Они за несколько минут до этого отправились куда-то на окраину посмотреть, что там с бронепоездом. С ними поехал и Альберт. – И Вернер замолчал.
– Вернер, ты видел, что произошло с Никелем? – негромко спросил я, желая продолжить разговор.
– Не надо, Гюнтер! С меня и так хватит!
Усевшись на обугленный обрубок ствола дерева, мы долго молчали.
– Черт бы подрал этих русских – ну почему они бьют так метко? Именно те гибнут, кто.
Я не договорил. И тут до меня начало доходить.
– Постой, постой, Вернер. Это. это же воронки не от снарядов. А от бомб!
– Думаешь, я не знаю? Это наши «Штуки» здесь побывали! Пикирующие бомбардировщики Ю-87! Наши Ю-87 натворили дел!
Я даже подскочил:
– Как это – наши? Такого быть не может! Перепились они, что ли? Ведь я еще был здесь, когда выложили флаги для опознавания и ракеты давали тоже. Я сам видел, как Хильгер выпустил несколько ракет.
В ответ Вернер лишь пожал плечами:
– Откуда мне знать? Я – рядовой состав, мелкая сошка. Должно быть, вышла ошибка. Слава богу, хоть не мне за все это отвечать! И потом – рано или поздно и до нас очередь дойдет… Чего сейчас убиваться?
И мы впервые за всю эту кампанию впали в такую депрессию, что и вообразить трудно. Никелю уж не поможешь. Слава богу, он хоть в Смоленске успел поразвлечься.
Этот бомбовый удар по своим обошелся нашему подразделению в десять человек убитых и тридцать тяжелораненых. Самые серьезные потери были во взводе связистов.
На южном берегу Десны бои продолжались. Но шум боя постепенно затихал. За стеной полуразрушенного дома я заметил Хильгера. Подошел, доложил, как полагается. Он тоже не пришел в себя после пережитого.
– Можете считать себя счастливчиком, что вовремя отбыли!
Я понемногу начинал понимать, что именно так и было.
Во второй половине дня стало окончательно ясно: Макошино и железнодорожный мост через Десну в наших руках. Первые пехотинцы полка СС «Дойчланд», миновав мост, продолжили наступление на южном направлении. Группенфюрер Хауссер в сопровождении офицера оперативного отдела штаба лично прибыл на место происшествия. Гауптштурмфюрер Клингенберг доложил ему обстановку. Вечером того же дня прибыли унтершарфюрер Бахмайер и Герт Бюндинг. Откуда-то снова появился и Лойсль. Меня вызвали к гауптштурмфюреру Тиксену по поводу этой непонятной истории с мотоциклом на дороге. Единственное, что я узнал, так это то, что водитель направлялся к ремонтникам. К ним он явно не доехал. Пропал без вести!
Ночевали мы в погребе одного из домов, где русские обычно хранят овощи. Все были в таком настроении, что и не опишешь. Из погибших связистов мы хорошо знали двоих: долговязого берлинца Мюллера и Ландау, который был родом из Прибалтики. Мюллер любил петь, и мы часто слышали, как он выводил рулады об Эмме, с которой сидел на скамеечке.
– Может, все же умолкнете? Заснуть не могу от ваших разговоров! – проворчал Бахмайер.
Не в силах заснуть в этой грязной норе, где смердело гнилой картошкой и дохлыми крысами, я решил выбраться на улицу.
– Чего это вам вздумалось бродить среди ночи?
Унтерштурмфюрер Хильгер с сигаретой во рту стоял, облокотившись о столб.
– Не спится. Мне просто нужно переварить этот ужас… Я имею в виду Никеля.
Хильгер, глубоко затянувшись, взглянул на меня. Даже в темноте я чувствовал, что он смотрит мне прямо в глаза.
– А мне предстоит настрочить целую пачку писем их родным. «Пал смертью храбрых за Германию.» И так далее. – Вздохнув, он бросил окурок. – Пойдемте со мной на КП. Это около железнодорожного вокзала.
Одна из наших рот разместила командный пункт в какой-то более-менее уцелевшей хибаре вблизи железнодорожной станции. Унтерштурмфюрер, сидя на ящике и положив ноги на стол, спал. Унтершарфюрер тут же вскочил и стал докладывать.
– Не трудитесь, – успокоил его Хильгер.
Подойдя к унтерштурмфюреру, он попытался разбудить его. Офицер, неловко повернувшись, грохнулся на пол.
– Ну, и что мы здесь пьем? – полюбопытствовал Хильгер.
В ходе разговора выяснилось, что Хильгер и унтерштурмфюрер знакомы еще по военному училищу. Тут же на столе появился солдатский котелок со шнапсом, и мы расселись у стола кто на чем. Двое унтерштурмфюреров, унтершарфюрер и штурманн (я) подняли кружки. Старшие по званию ударились в воспоминания о веселых денечках в Брауншвейге, позабыв даже о шнапсе. Мы с унтершарфюрером, в отличие от них, о шнапсе не забывали. Как ни странно, никто и словом не обмолвился об авианалете наших пикирующих бомбардировщиков.
10 сентября боевые подразделения батальона проследовали в южном направлении через исправный мост в Макошино. Мне было приказано явиться на командный пункт пехотного полка СС «Дойчланд», а потом вернуться в батальон. По пути назад мне представилась возможность взглянуть на бронепоезд, вернее, на то, что от него осталось. Вскарабкавшись по покрытым вмятинами бронированным стенам, я перескочил через орудийную башню. Непросто было уложить на обе лопатки такую махину. Настоящая крепость на колесах. Сколько же людей погибло в ходе ее штурма: русских и немцев! Обычных, простых солдат.
Я выехал в полдень. Маневрируя между воронками, я подъехал к мосту. Пока что не успели засыпать промежутки между шпалами, и мотоцикл трясся, словно на огромной стиральной доске. В конце концов, эта тряска меня доконала так, что меня едва не стошнило. Этого только не хватало! Остановив машину, я осторожно перебрался вместе с ней ближе к перилам, где было ровнее, и продолжил путь до самого съезда с моста, рассчитывая ехать дальше просто по полям и лугам.
Не надо было мне избирать такой маршрут следования. Несколько сот метров все было в порядке, но потом снова начались заболоченные топкие заливные луга. Оставалось вернуться к железнодорожной линии и ехать вдоль нее по насыпи – иного выхода просто не было! Снова машина плясала на шпалах, бывали моменты, когда я просто не мог удержать равновесие и падал. Были участки, где щебенка лежала вровень со шпалами, – там еще можно было с грехом пополам передвигаться, но таких мест было мало, и особой протяженностью они не отличались. После двух часов мук вдали показалось небольшое здание железнодорожной станции. Других строений поблизости не было. И здесь я натолкнулся на еще один разбитый бронепоезд. Видимо, постарались бойцы пехотного полка СС «Дойчланд». Тела погибших до сих пор никто не убрал, а день выдался довольно жаркий. Зрелище было далеко не из приятных. Оглядевшись, я понял, что придется немало ломать голову над тем, каким образом добраться до батальона. Указатели? Ни одного вокруг я не заметил. Вообще-то знаки и указатели – святая обязанность Бахмайера. Видимо, не нашлось у него времени на подобные пустяки. Слева стоял домик путевого обходчика, а чуть дальше железнодорожная линия пересекалась с дорогой. Остановившись, я обдумал положение. Здание станции было пустым. Так как грузовики курсировали в обоих направлениях, если судить по оставленным ими следам, мне предстояло решить, куда ехать – направо или налево. Я решил ехать налево, наслаждаясь уже тем, что на этой дороге, пусть и мерзкой, хотя бы не было тряски.
Как же вокруг тихо. Ни единой души. Интересно, верное ли направление я избрал? Вдали виднелся купол церквушки, крыши домов. Постепенно я добрался до деревни. Следов наших машин не было, хотя, вполне возможно, их просто сдуло ветром – дорога-то была песчаной. Внезапно раздался сухой щелчок, и у моего уха отвратительно и страшно просвистела пуля. О-го-го! Куда же я заехал? К русским? Ну да – вон они уже бегут ко мне в своих бурых шинельках. Резко развернув мотоцикл, я бросился наутек туда, откуда приехал. Прибавив газу, я ехал на предельно возможной на песчаной дороге скорости. Не подведи меня, мой старый добрый BMW! Только не подведи! Облако пыли, поднятое мотоциклом, не позволяло русским вести прицельный огонь, и я отрывался от них все дальше и дальше. Бог ты мой, думал я, это могло очень плохо кончиться для меня!
У поворота я наткнулся на грузовик. Он пылал как свечка. Когда я ехал сюда, его еще не было – что же здесь такое творится? Я успел разглядеть тактический знак: пехотный полк СС «Дойчланд». Вокруг никого – ни живых, ни мертвых! Вскоре я уже миновал переезд. Роттенфюрер и штурманн сидели на корточках у двери домика путевого обходчика с винтовками наготове.
– Эй, ребята! Играете в ковбоев и индейцев?
Оказалось, это водитель грузовика и старший машины. Того самого сгоревшего грузовичка. Оказалось, они наехали на мину. Им повезло – успели выскочить и добежать сюда. А теперь сидели, дожидаясь грузовика из своего полка. Я в двух словах изложил им о приключившемся со мной в деревне, и это явно не улучшило их настроения. Да и я почувствовал себя не в своей тарелке – шутка сказать, наехали на мину! А что мне мешало на нее наехать? Может, я проехал в каком-нибудь сантиметре от взрывателя. Нет, здесь никому и ничему доверять нельзя! Даже если вокруг нет ни души, тебя все равно на каждом шагу подкарауливает опасность. Ни один, ни другой солдат с грузовика не видели поблизости мотоциклетных подразделений.
– Будьте осторожнее и не падайте духом! – пожелал я на прощание роттенфюреру и штурманну.
Мне во что бы то ни стало нужно было определить хотя бы направление движения. Ведь наш батальон не сидел на месте. Короче говоря, все вернулось на круги своя – передо мной лежала широкая песчаная дорога. И часы подсказывали мне, что уже совсем скоро стемнеет. Если бы мне выехать из этого Макошино хоть часом раньше! Но – слишком уж понравилась мне свинина у Эвальда, просто объедение!
Зарядил дождь, похолодало. Почва в этих местах местами глинистая, и дождь превращал дороги в жижу. Свернув влево, я поехал медленнее по торфянику. И тут резкий толчок, удар по каске прикладом моей собственной винтовки, и я полетел через руль. Двигатель заглох, я снова угодил в яму, причем в настолько огромную, что не было никакой возможности преодолеть ее. Во всяком случае, мое переднее колесо ее не одолело. Я проклинал себя – сначала эта тряска по шпалам, потом инцидент в деревне. И все в один день?! Хватит с меня!
Стемнело, я ничего не мог разобрать, вокруг ни звука. Только монотонный перестук дождевых капель по каске. Вопреки моим опасениям, машина не пострадала. Живучая как кошка – я общался с этим чудом германской техники, как с живым существом. Мой мотоцикл, видимо, думал, что я сошел с ума. Мол, еще совсем недавно был счастлив, что сумел уйти от русских, а теперь проклинал себя за то, что полусонным въехал в яму. Ну разве разглядишь все в такой темноте? Все освещение – единственная передняя фара, да и то «прищуренная». Ее можно было вообще выключить.
Впрочем, какой смысл вести эти бесплодные диалоги с мотоциклом? Уж лучше завалиться спать! Повязав голову шейным платком, я завернулся в шинель мотоциклиста. И сразу стал похож на старуху, торгующую луком на базаре. Я забылся тяжким, тревожным сном – то засыпал, то снова просыпался.
Неужели танки? Нет, это не сон, я точно слышал лязг гусениц. Но здесь нужно было действовать поосторожнее! Противник или свои? Вроде бы всего одна машина. Лязг постепенно приближался. Из глушителя летели красные искры. Двигатель затих. Донеслись голоса, но я так и не разобрал, на каком языке изъяснялись. И тут танк двинулся дальше. Я видел только темные его очертания и поглубже забился в свою ямку. Если русские и обнаружат меня здесь, то лишь по воле случая.
Фыркнув, двигатель снова умолк. И тут я услышал проклятья на невообразимом баварском диалекте.
– Черт бы побрал это все! Не видно ни зги!
Со вздохом облечения я поднялся на ноги. Баварский диалект все же от русского отличается!
– Эй, ребята, вы из какой части?
Они мгновенно умолкли. Я их понимаю – кто в такой глуши может обратиться к ним пусть даже по-немецки? Вскоре выяснилось, что этот танк (Panzer IV) отбился от своих из-за какой-то мелкой поломки. При свете фонарика лейтенант показал мне на карте, где я находился. И даже сообщил мне приблизительное местонахождение моего батальона. Оказалось, что я в принципе и не очень далеко от своих. Я медленно поехал впереди танка. Теперь-то я уже знал, что еду туда, куда надо. По пути попалось несколько воронок. И в ночь с 11 на 12 сентября мы въехали в Шаталовку.
– Стой! Пароль! – раздался окрик боевого охранения.
Я ответил, к моей великой радости, солдат был из нашего батальона. Я сразу же нашел, где спали наши.
– Ты как раз вовремя – твой шнапс на столе. Правда, картошка остыла, – сонным голосом проинформировал меня Вернер.
Хороший парень этот Вернер! Предусмотрительный! Я тут же отхлебнул горячительного, только потом стал стягивать сапоги. А скоро вообще завалился спать.
13 сентября наш батальон наступал в пешем боевом порядке на Ивангород (на реке Остёр, на полпути между Макошино и Прилуками). На этот раз дорожной грязи было просто не избежать. Но 14 сентября Ивангород был взят, и мотоциклисты снова ехали дальше по причудливому переплетению проселочных дорог. Мотоциклисты-посыльные ночевали в помещении, где изготовлялись гробы. Каждый выбрал себе гробик поуютнее, все улеглись со скрещенными на животе руками. Вскоре дружный храп подтвердил, что иногда не важно, где и на чем спать, лишь бы заснуть.
Примерно полчаса спустя я ощутил страшную резь в животе и тут же стал выбираться из гроба, где спал. Удивительно, как во сне не обделался. Закружилась голова, я мешком упал на стоявшую у стены крышку гроба. Сильнейший понос! И я выполз наружу, к великой радости боевого охранения, – такое они, наверное, не видывали. Встал из гроба и тут же уселся дристать! Комедия, одним словом! Для них, но не для меня!
Из-за чего это меня так пронесло? Вечером я поужинал картофельными драниками. Альберт, с его наметанным глазом, где-то обнаружил пасеку. И, напялив перчатки с раструбами, принялся соскребать мед. Потом мы намазали этот мед на драники. Правда, никто не удосужился очистить этот мед от воска. Ну, вкус чуть непривычный, ну и что с того? Видимо, у моих товарищей луженые желудки, как у страуса. Во всяком случае, мне это разнообразие в питании даром не прошло. И можете мне поверить, я возненавидел и мед, и драники на всю оставшуюся жизнь!
15 сентября взлетела на воздух командирская машина. Шофер погиб на месте. Причина все та же – наезд на мину. А вот Старика в тот момент в ней не оказалось. Да, верно говорили: этому человеку везло по жизни.
Как-то, направляясь по проселочной дороге в 1-ю роту, я увидел на обочине голосовавшего русского. Ловушка? Каким ветром сюда занесло этого ивана? Оглядевшись, я ничего подозрительного не заметил. Я все же решил остановиться. Он был ранен! И еще как! Здоровенная рана в бедре, кое-как замотанная куском нательной рубахи. Разорвав индивидуальный пакет, я более-менее сносно перевязал его. Жестами я объяснил ему, что, мол, еду в одно место, но скоро буду возвращаться. Чтобы он меня дождался и не уходил никуда. В очередной раз я убедился в огромной выносливости русских людей. Судя по ране, русский солдат потерял много крови, да и боль испытывал нешуточную, но не издал ни звука, когда я его перевязывал. Только дрожащая рука с цигаркой выдавала его состояние. Когда я, передав, что мне поручили, собрался возвращаться, со мной выехал и санитар из 1-й роты. Мы доехали до места.
– Ну, и где твой легендарный русский? Что-то я его не вижу!
Я удивленно огляделся. Черт возьми! Ну вот здесь, здесь я своими руками его перевязал! Куда его черт унес сейчас? Мы медленно поехали, медик следовал за мной. Мы глазам не поверили – но все же нашли его. Русский медленно, то скрываясь с глаз за деревьями, то вновь появляясь, шел далеко впереди вдоль дороги, опираясь на палку. Мы поразились – за время моего отсутствия он отмахал довольно много. То ли он не понял меня, то ли не поверил, но, видимо, решил не ждать. С такой раной в ноге! Мы доехали до него, и санитар, осмотрев рану, только сокрушенно покачал головой.
– Никак не могу поверить, – делился со мной санитар. – Такой раны на десятерых бы хватило!
Русский забрался в машину санитара. Махнув им рукой на прощание, я еще раз поразился стойкости русских людей.
Во второй половине дня на командном пункте состоялось целое заседание. В пылу боя батальон слишком сильно отклонился от направления наступления дивизии. И 16 сентября, чтобы вернуться на это направление, потребовалось прорывать оборонительные позиции русских. 17 сентября мы воссоединились с остальной дивизией и возобновили наступление на южном направлении на Прилуки.
Примерно к 20 сентября мы вышли в район городка Ромны. Время от времени приходилось подавлять сопротивление противника. Чаще всего одной нашей роты хватало, чтобы выполнить задачу целого батальона.
В пути следования мы миновали аккуратные, чистые деревеньки, жители которых встречали нас как освободителей от большевистского ига. Где бы мы ни останавливались, пожилые люди встречали нас с хлебом-солью.
Здесь, на Украине, наши не очень обильные рационы дополнялись сливочным маслом, яйцами, парным молоком. Дороги пролегали по засеянным пшеницей полям. Судя по всему, жилось здесь неплохо!
В 1941 году мирное население хорошо относилось к немцам. Не раз и не два молодые украинцы требовали от нас выдать им оружие. Они отказались служить в Красной армии или дезертировали. А теперь они рвались наступать вместе с нами и сражаться с «москалями»[12]. Эти люди разительно отличались от русских, тех, кого мы встречали, например, в Смоленской области. Впоследствии выяснилось, какую ошибку допустили мы, отказавшись от добровольной помощи украинцев, и это стоило нам колоссальных жертв.
Я возвращался с очередного задания. Дорога поднималась вверх по отлогому холму. Внизу поблескивали воды реки. Меня вырвал из раздумий орудийный выстрел. На поле стояла зенитка, которая вела огонь в горизонт по противоположному холму. Я из чистого любопытства подъехал к орудию.
– По кому палите?
И стал вглядываться в холм, но так ничего и не разобрал.
– Огонь! – скомандовал унтер-офицер.
Прогремел выстрел. Я продолжал вглядываться в возвышавшийся за речкой холм, но так ничего и не увидел. А потом вдруг заметил мчавшийся русский грузовик – определил его по клубам пыли. Еще выстрел! Мимо! Но следующий стал уже роковым – вспышка пламени, и автопарк Красной армии уменьшился на одну единицу. Приглядевшись, я увидел обломки еще нескольких машин.
– Это вы их перещелкали?
– Разумеется.
– Огонь! – в очередной раз скомандовал унтер-офицер. Прямое попадание.
Я не мог понять, почему русские, зная, что по ним ведут огонь, все же пытались прорваться. Это же чистейшее самоубийство! Но разве мало было подобных примеров? Бывали случаи, когда несколько бойцов – пулеметчиков или автоматчиков – укладывали русских целыми ротами. А иногда бывало и наоборот – приходилось использовать всю имеющуюся в наличии огневую мощь, чтобы подавить отчаянное сопротивление горстки русских солдат. Сегодня одни из них под нашими мощными ударами массами отходят, а завтра других с большими усилиями приходится выбивать из всех щелей, и только потому, что они не желали сдаваться.
Я вернулся в батальон, расположившийся в крупном колхозе. Роты поодиночке бросали в бой. К моменту моего возвращения в месте расположения находилась только 5-я рота. Прибывали мотоциклисты и тут же куда-то уезжали. Ночью куда-то вызвали и унтерштурмфюрера Хильгера. Доложили о том, что никак не могут справиться с русскими в районе моста у Басовки. Доносившийся оттуда шум боя не составлял никаких сомнений в том, что дрались там не на жизнь, а насмерть.
Мотоциклисты-посыльные лежали у своих машин и дремали.
– Поедемте со мной!
Старик уже шагал к своей новой штабной машине. Мы с Белой пристроились позади. Бела тоже получил новую матчасть и теперь все еще с забинтованной головой показывал мне дорогу. Непосредственно за командирской машиной ехал он, а я уже за ним. На весьма приличной скорости – Старик органически не переносил медленной езды независимо от дорожных условий – мы доехали до командного пункта 3-й роты. Клингенберг исчез внутри, а мы остались у машин и глазели на сложенные тела погибших. Солдаты как раз накрывали их. Выяснилось, что небольшая группа бойцов роты попыталась овладеть мостом, но все до единого человека погибли. Потом туда отправился унтерштурмфюрер Хильгер и с отрядом солдат предпринял еще одну попытку атаковать противника. Большая часть его отряда также погибла. Только группе мотоциклистов удалось закрепится на этом участке и удерживать его до подхода подкрепления – из числа других рот батальона, – которое, собственно, и овладело мостом. Но какой ценой нам достался этот мост!
Мы с Белой невольно переглянулись. И фигура унтершарфюрера, бессильно привалившегося к стволу дерева, лишь подтвердила наши мысли. Сомнений быть не могло – унтерштурмфюрер Хильгер погиб он пули в голову.
Вдруг откуда-то из темноты возник Вернер. Когда он узнал, что произошло, нам с Белой пришлось его буквально оттаскивать от тел павших товарищей. Вернер знал всех их до единого – 3-я рота была его ротой. Он без малого год прослужил в этом подразделении до того, как его перевели во взвод мотоциклистов-посыль-ных. Вообще, эта история с овладением моста была с душком. Уже много позже поговаривали, что все дело в принятом офицером неверном решении. Но кто возьмется это доказывать? Не такой мелкоте, как нам, судить. Нас волновало одно: наши товарищи погибли. Многие наши товарищи.
И теперь очередь дошла до адъютанта батальона, который иногда мог и закрыть глаза на наши проделки. Именно адъютант сглаживал все углы, утрясал все назревавшие конфликты и так далее. И вот теперь его нет с нами! Однажды – это было еще в Кирхдорфе – он засек меня без увольнительной в городе ночью. Я совершенно случайно натолкнулся на унтерштурмфюрера
Хильгера, слишком поздно заметил его. А он сделал вид, что не заметил меня. Хильгер был человеком деликатным и в то же время был и оставался нашим командиром. Вышестоящим.
Мы проследовали через Ромны. Начали напоминать о своем присутствии службы тыла. Всегда так. Едва мы овладевали более или менее крупным населенным пунктом, как отдельные личности сразу же надували щеки, упиваясь своей значимостью. Благо тыловым службам это ничего не стоит. Но и без них войску не обойтись. Все понятно, но к чему эта дурацкая, ничем не оправданная спесь? Так что нам приходилось всегда держать ухо востро, если мы оказывались в крупных населенных пунктах. А то, не дай бог, не отсалютуешь такому герою тыла должным образом или отсалютуешь, но с расстегнутой верхней пуговицей мундира – конец тебе! Немедленно на ковер!
Во время следования через Ромны мне было велено явиться в инстанцию аж армейского уровня. День тогда выдался жаркий. Машина раскалилась, как сковорода, – хоть яичницу поджаривай. Когда я возвращался в батальон, во рту пересохло – так хотелось пить. Казалось, даже мой ненаглядный шейный платок и тот увял. И тут внезапно – бац! Меня стало клонить в сон, и я едва не свалился с мотоцикла. Снова прокол заднего колеса. Я быстренько снял колесо и покрышку. Но, увы, никакая заплата уже не сделала бы камеру пригодной для использования. В дыру можно было кулак просунуть. И вот я засел намертво, а батальон тем временем двигался куда-то дальше. Глупо было рассчитывать, что я встречу кого-то из своих, кто отстал. Не было отставших.
Я первым делом решил подзаправиться. Унять свой буйствовавший от голодухи желудок. И вот я сижу я, винтовочка рядом, греюсь себе на солнышке, время от времени бросая обреченный взгляд на погибшую камеру.
Ага! Неужели «Цюндапп»? Он! Вдали, поднимая пыль, ехал мотоцикл с коляской. Я выбросил вперед правую руку, и камрады остановились. Это были отставшие от своей 2-й роты бойцы. Они уже сообразили, в чем дело. Водитель мотоцикла, порывшись в коляске, извлек оттуда вполне приличную камеру.
– Вернешь при возможности!
Счастью моему не было границ! Мне еще помогли и вставить камеру, а один и того больше – достал фляжку и пустил ее по кругу. А во фляжке… ну истинная «огненная вода». У меня даже слезы потекли!
– Осторожнее с этим!
Вскоре солидный мотоцикл с коляской исчез из вида. Я все доделал, собрал инструментарий и отъехал. И вдруг меня обуяло страстное желание петь. Естественно, причиной тому был солидный глоток «огненной воды» из фляжки боевого товарища. Начал я с марша «Идем на Англию», а потом подошла очередь исполнить «О, елочка, зеленые иголочки!». И я нагнал батальон.
После продолжительной езды по плохим дорогам мы вновь оказались на дороге в полном смысле этого слова. Широкой и ровной. Хоть и мощенной булыжником. Если верить слухам, нас снова должны были вернуть на центральный участок Восточного фронта. Наше «гостевое участие» в замыкании окружения вокруг Киевского котла завершилось. Когда мы остановились для приведения в порядок матчасти, был издан приказ по 2-й танковой группе:
«Командующий 2-й танковой группой
23 сентября 1941 года
ОПЕРАТИВНЫЙ ПРИКАЗ
Солдаты дивизии «Дас Райх»!
1 сентября 1941 года дивизия покинула район Смоленска для переброски на правый фланг танковой группы для участия в боевых действиях по форсированию Десны. Вследствие полного бездорожья и неблагоприятных погодных условий этот марш потребовал задействовать огромные людские и материальные ресурсы. Дивизия не могла провести сосредоточение сил в течение целых шести дней.
В ходе ожесточенных боев линия обороны противника была прорвана, реки Десна и Сейм форсированы, а 13 (15-го. – Ред.) сентября было замкнуто кольцо окружения вокруг вражеских войск в районе Киева. В плен попал командующий 5-й советской армией[13]. В результате рухнул весь южный участок фронта обороны Советов.
Вы снова доказали, что до конца выполнили свой долг, преодолев все преграды на своем пути, хотя с самого 22 июня 1941 года беспрерывно наступали.
Бои за овладение железнодорожным мостом в Макошино – еще один достойный вклад в историю дивизии.
Хочу поблагодарить вас за проявленный героизм и высокий боевой дух. Мои наилучшие пожелания вам на будущее, на успехи в боевых действиях уже вне состава 2-й танковой группы.
Да здравствует Германия и да здравствует фюрер!
Подп.
Гудериан».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.