Игра «втемную»
Игра «втемную»
Армия стремительно разлагалась, и каждый упущенный день мог привести к катастрофе. После рижской катастрофы бесславная летопись российской демократии обогатилась новой позорной страницей. Но Временное правительство не находило в себе сил для того, чтобы противостоять надвигавшемуся хаосу.
Корнилов все больше убеждался в необходимости установления в стране военной диктатуры и заранее готовился к этому. Идея эта не была случайной. Уже в апреле 1917 года среди недовольных новым порядком офицеров приобрела популярность идея установления военной диктатуры. Весной 1917 года в стране образовалось множество военных организаций, среди которых к середине лета наиболее влиятельными были Военная лига, Союз георгиевских кавалеров (штаб-квартиры находились в Петрограде) и созданный при Ставке в Могилеве Союз офицеров армии и флота. Устремления военных поддерживали и некоторые гражданские организации, в том числе Общество экономического возрождения России во главе с А. И. Гучковым и А. И. Путиловым и Республиканский центр, создавший даже собственный военный отдел, для координации действий различных офицерских организаций.
Важную роль в будущих событиях августа 1917 года, связанных с именем генерала Корнилова, сыграло проведенное на квартире у московского городского комиссара, члена ЦК кадетской партии Н. М. Кишкина по инициативе М. В. Родзянко частное совещание членов партий кадетов и октябристов и бывших членов Комитета Государственной думы П. Н. Милюкова, В. А. Маклакова, И. Шингарева, С. И. Шидловского, Н. В. Савича. На нем прозвучали доклады представителей «Союза офицеров» полковников Новосильцева и Пронина по «программе Корнилова», в которых докладчики заявляли о необходимости «общественной поддержки» генерала. По воспоминаниям Савича эти доклады производили впечатление «неожиданно наивных и по-детски необдуманных». «Нам стало ясно, что все, решительно все в этой авантюре не продумано и не подготовлено, есть только болтовня и добрые намерения». Выступившие от партии кадетов П. Н. Милюков и князь Г. Н. Трубецкой говорили о важности и в то же время о невозможности военной диктатуры, если она не будет поддержана массами. В результате складывалось впечатление, что кадеты поддерживают Корнилова. Однако об ошибочности подобной уверенности говорил Новосильцеву Маклаков: «Я боюсь, что мы провоцируем Корнилова». Накануне совещания с публичными обращениями поддержки Главковерху выступили также «Союз офицеров», «Союз Георгиевских кавалеров», «Союз казачьих войск», съезд несоциалистических организаций и другие. Историк В. Ж. Цветков констатирует, что все это вселяло в Корнилова уверенность в сочувствии ему не только генералитета и политиков, но также офицерства и солдат.
30 июля на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия генерал Л. Г. Корнилов заявил: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу – в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту». Далее он, не вдаваясь в вопрос о том, какие меры необходимы для оздоровления рабочих и железнодорожных составляющих и предоставляя разобраться в этом специалистам, заметил, что «для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армии фронта».
3 августа генерал Корнилов представил записку Керенскому, подготовленную специально для доклада Временному правительству. В ней говорилось о необходимости немедленного проведения следующих главных мероприятий:
– введение на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных;
– восстановление дисциплинарной власти военных начальников;
– введение в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед законом.
Керенский, ознакомившись с этой запиской и выразив предварительно свое принципиальное согласие с мерами, предлагавшимися Корниловым, уговорил генерала не представлять записки правительству непосредственно в этот день, мотивируя это пожелание желательностью завершения аналогичной работы Военного министерства для взаимного согласования проектов. Однако уже на следующий день 4 августа копия записки генерала Корнилова оказалась в распоряжении газеты «Известия», начавшей печатание выдержек из корниловской записки, одновременно с чем началась и широкая кампания по травле верховного командования.
А. Ф. Керенский.
11 августа, в беседе со своим начальником штаба генералом Лукомским, Корнилов пояснил, что эти акции необходимы ввиду ожидаемого восстания большевиков и что «пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».
Пока происходили все эти события, глава Временного правительства А. Ф. Керенский в это время был целиком занят другими проблемами. Планы генерала Л. Г. Корнилова навести в стране и на фронте порядок посредством военной диктатуры не давали ему покоя. Н. В. Стариков считает, что Керенскому необходимо было «заставить армию выступить против разрушения страны, объявить ее мятежной силой и тогда уже разгромить ее высшие эшелоны. Чтобы военные решились выступить против Временного правительства, у них должен быть вождь. Поэтому Керенский выдвинул Корнилова».
Смотр войск Л. Г. Корниловым.
Итак, вопрос о власти для Керенского в конце августа 1917 года оказался намного важнее вопроса о безопасности страны. Не устраивала его и идея создания директории в составе Корнилова, Керенского и заместителя военного и морского министра, петроградского генерал-губернатора Бориса Савинкова. Причина была самой банальной – Керенский и Корнилов не смогли договориться, кому в этом «триумвирате» занять председательское место, то есть быть диктатором России. Первым претендентом на эту роль выступал, конечно, А. Ф. Керенский, для которого вопрос «возглавления» был всем, но Корнилов утверждал, что в данной ситуации положение может спасти только армия, «которая ему доверяет».
Корнилов, безусловно, ничего не знал о дворцовых интригах, которые плелись в Петрограде, и продолжал подготовку к смене власти. Ближайшим помощником Верховного главнокомандующего по службе в это тяжелое время оказался генерал А. С. Лукомский, назначенный несколько недель назад на должность начальника штаба Ставки. Они знали друг друга давно, еще по совместной учебе в Николаевской академии Генерального штаба. Александр Сергеевич характеризовался сослуживцами как человек независимых взглядов, хороший военный специалист и прекрасный организатор.
Лукомский знал о подготовке переворота, и, желая помочь Корнилову, обратился к нему с предложением поручить подготовку военной составляющей этого дела ему, поскольку «все надо хорошенько обдумать, постараться предусмотреть все случайности и сделать так, чтобы бить наверняка». Выслушав начальника штаба, Лавр Георгиевич ответил:
– Я уже кое-что подготовил и, по моим указаниям полковник Лебедев и капитан Роженко разрабатывают все детали. У вас, как у начальника штаба, достаточно других задач по управлению войсками. Потому уж поверьте, что я лично за всем присмотрю, и все будет сделано, как следует.
В столь вежливой форме опытный и осторожный администратор был оставлен в стороне от подготовки переворота видимо потому, что генерал Корнилов был совершенно уверен в успехе задуманного. В Ставке заблаговременно отпечатались воззвания, с которыми Верховный главнокомандующий предполагал обратиться к населению и армии, извещая их о смене власти.
Выступление намечалось на день празднования полугодовщины революции, то есть 27 августа, когда в Петрограде ожидались демонстрации рабочих. Под предлогом наведения порядка должен был быть разогнан Совет рабочих и солдатских депутатов, а также арестовано Временное правительство. Для осуществления этого плана, как пишет А. И. Деникин, еще 20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, то есть для борьбы с большевиками».
В двадцатых числах в столицу заблаговременно направлялись 3-й конный корпус и Кавказская «туземная» дивизия, которую за глаза называли «дикой». В последующем эти соединения должны были составить основу отдельной Петроградской армии, подчиненной непосредственно Ставке.
Передвижение этих войск было начато по решению Временного правительства и с согласия самого А. Ф. Керенского. Но в договоренности Корнилова с Савинковым обсуждалась отправка туда корпуса регулярной кавалерии во главе с «либеральным» командиром. Одновременно из Финляндии на Петроград двигался кавалерийский корпус генерал-майора А. Н. Долгорукова.
Корнилов и его помощники не рассчитывали встретить серьезное сопротивление при выполнении своего замысла. Деникин объяснял это опытом подавления предыдущих восстаний. Он считал, что «с трусливой, распропагандированной толпой, которую представлял собой Петроградский гарнизон, и с неорганизованным городским пролетариатом может справиться очень небольшая дисциплинированная и понимающая ясно свои задачи часть».
От Временного правительства свои намерения Корнилов замаскировал идеей немедленной «расчистки» Петрограда – удалением из города запасных частей, совершенно разложившихся не столько под влиянием большевистской пропаганды, сколько от «демократической» вседозволенности. Пьянство, бесчинство и грабежи «революционных» солдат не находили никакого отпора со стороны опереточной милиции, состоявшей из студентов, гимназистов и курсисток. Официальная власть не могла своими силами покончить с беспорядками, поэтому вынуждена была обращаться за помощью к армии.
Но Керенский еще больше боялся потерять власть, и поэтому готов был затеять с Корниловым двойную игру, главной целью которой ставил недопущение установления диктатуры Верховного.
А. Ф. Керенский и Л. Г. Корнилов.
Из архивных документов следует, что 23 августа Корнилов пригласил Керенского в Ставку, чтобы лично договориться с ним обо всех необходимых подробностях будущего государственного устройства. Однако Александр Федорович вновь проявил колебание и уклонился от личной встречи.
24 августа по приказу Керенского в Ставку прибыл обер-прокурор Синода В. Н. Львов с тремя вариантами создания «сильной власти». Согласно первому главенство сохранится за Керенским, при котором сформируется новое правительство. По второму варианту создается небольшое правительство в составе трех-четырех лиц (в число их должен войти и Верховный главнокомандующий). И, наконец, по третьему варианту власть сосредоточивается в руках Верховного главнокомандующего.
По словам участников это встречи, генерал Корнилов сразу же заявил Львову, что «необходимо учреждение диктатуры при обязательном участии Керенского и что он, Корнилов, готов подчиниться кому укажут». Но затем, обсудив все варианты, Корнилов остановился на третьем, правда, с некоторыми дополнениями. Их Львов, вернувшись в Петроград 26 августа, передал Керенскому соответствующую записку и доложил ему следующим образом: «Первое – генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном положении. Второе – он требует передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего. Третье условие Корнилова – отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерствами товарищам (заместителям) министров впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим.
В Ставке. Л. Г. Корнилов и Н. Н. Духонин.
Правда, по этому вопросу имеется и другая информация. Керенский во время посещения его Львовым для чего-то спрятал за занавеской в своем кабинете помощника начальника милиции Булавинского. Булавинский свидетельствует, что записка была прочтена Львову и последний подтвердил содержание ее, а на вопрос, «каковы были причины и мотивы, которые заставили генерала Корнилова требовать, чтобы Керенский и Савинков приехали в Ставку», он не дал ответа. Видимо, было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер… заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор с Керенским.
Князь Львов категорически отрицал версию Керенского. Он показал: «Никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования (ему) я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал ее у меня и положил в карман».
Только теперь Керенский понял, какую он допустил ошибку, согласившись на переброску в Петроград 3-го конного корпуса и «дикой» дивизии. Становилось очевидным, что в случае неисполнения предъявленных через Львова требований Корнилов, пользуясь вооруженной силой, свергнет Временное правительство и учредит военную диктатуру. Но, заблаговременно раскрыв свои планы, Корнилов тем самым дал Временному правительству возможность помешать их осуществлению.
Керенский решил воспользоваться оплошностью соперника и покончить с ним.
Вечером 26 августа на заседании правительства Керенский квалифицировал действия Верховного главнокомандующего как «мятеж». Однако Временное правительство не приняло сторону Керенского. Во время произошедшего бурного совещания Александр Федорович требовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа», однако другие министры выступали против этого и настаивали на мирном урегулировании.
Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что раз министры его не поддерживают, то он «уйдет к Советам».
27 августа Керенский распускает кабинет и самочинно присваивает себе «диктаторские полномочия». Он потребовал от командующего войском Северного фронта задерживать все воинские эшелоны, следующие в столицу, и направлять их обратно в пункты прежней дислокации.
Содержание приказа Керенского стало известно Корнилову. На телеграмме он наложил резолюцию: «Приказания этого – не исполнять – двигать войска к Петрограду».
Утром 27 августа в экстренных выпусках некоторых столичных газет Корнилов был назван государственным изменником. Лавр Георгиевич ответил на это заявлением, которое было разослано циркулярной телеграммой по линиям железных дорог всем начальствующим лицам и учреждениям:
«Русские люди! Великая наша Родина умирает. Близок час кончины. Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большинства Советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.
Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все кто верит в Бога, идите в храмы, молите Господа Бога об объявлении величайшего чуда, спасения родимой земли!
Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага – германского племени и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.
Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!»
На следующий день Корнилов получил от Керенского распоряжение немедленно сдать должность генералу Лукомскому и прибыть в Петроград. Лавр Георгиевич решил не подчиняться этому приказу, и выступил с «Обращением к народу»:
«…Долг солдата, самопожертвование гражданина Свободной России и беззаветная любовь к Родине заставили меня в эти грозные минуты бытия отечества не подчиниться приказанию Временного правительства, – писал он в нем. – Я заявляю всему народу русскому, что предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного».
Лукомский также отказался выполнить приказ Керенского о временном принятии должности Верховного главнокомандующего. «Считаю долгом совести, имея в виду лишь пользу Родины, заявить, что теперь остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно, и это поведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием чего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции, – писал он Керенскому. – Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова ведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственности за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию».
Выступление генерала Корнилова поддержал Союз офицеров, петроградские офицерские организации, донской атаман генерал А. М. Каледин. Командующие четырьмя фронтами объявили о своей солидарности с Верховным главнокомандующим. На его стороне была основная масса офицерского корпуса русской армии.
Но Керенский упрямо вел свою линию. 30 августа было принято заявление Временного правительства. «Мятеж генерала Корнилова подавлен, – говорилось в нем. – Но велика смута, внесенная им в ряды армии и страны. И снова велика опасность, угрожающая судьбе родины и ее свободе. Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи, которое сказалось на Московском государственном совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляет Российское государство, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую Республику.
Временное правительство своей главной задачей считает восстановление государственного порядка и боеспособности армии. Убежденное в том, что только сосредоточение всех живых сил страны может вывести родину из того тяжелого положения, в котором она находится, Временное правительство будет стремиться к расширению своего состава путем привлечения в свои ряды представителей всех тех элементов, кто вечные и общие интересы родины ставит выше временных и частных интересов отдельных партий или классов. Временное правительство не сомневается в том, что эта задача будет им исполнена в течение ближайших дней».
В тот же день главой Российской Республики был назначен А. Ф. Керенский. Он же стал Верховным главнокомандующим ее сухопутных и морских сил.
Решившись на крайнюю меру, Керенский объявил Корнилова мятежником и предупредил большевиков об угрозе военного переворота. Те отреагировали немедленно. Навстречу войскам были высланы сотни агитаторов, которые уговаривали солдат «не идти в угоду генералам против своего народа и не губить свобод, добытых с таким трудом тогда, когда война вот-вот будет закончена и настанет время пользоваться их благами». И их усилия не пропали даром.
Войска не пошли на Петроград. Вместо них туда направился лично генерал А. М. Крымов. Он ехал в столицу, оставив корпус в окрестностях Луги, по приглашению Керенского, которое было передано ему через его приятеля полковника Самарина, занимавшего должность помощника начальника кабинета Керенского (Через несколько дней после этого, 4 сентября, полковник Самарин за отличие по службе был произведен в генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа). Подробности разговора между Крымовым и Керенским до нас не дошли. По свидетельствам очевидцев, из-за дверей кабинета Керенского доносился гневный голос генерала Крымова, обличавшего министра-председателя в предательстве «дела России».
Крымов, как и Корнилов, оказался обманутым Керенским. Уйдя от Керенского, он выстрелом из револьвера смертельно ранил себя в грудь. Через несколько часов в Николаевском военном госпитале, под площадную брань и издевательства революционной демократии в лице госпитальных фельдшеров и прислуги, срывавшей с раненого повязки, Крымов, приходивший изредка в сознание, умер.
Перед самоубийством Крымов написал письмо, которое отправил в Могилев с адъютантом для передачи Верховному главнокомандующему. Его содержание также осталось неизвестным, так как Корнилов уничтожил это письмо по прочтении. Вероятно, оно содержало мало лестных слов в адрес Верховного главнокомандующего, допустившего разглашение планов заговорщиков и лично не возглавившего поход на Петроград.
«Мне не раз приходилось слышать упреки по адресу Корнилова, – позже писал генерал А. И. Деникин, – что он сам лично не стал во главе войск, шедших на Петроград и не использовал своего огромного личного обаяния, которое так вдохновляло полки на поле сражения… По-видимому, и войсковые части разделяли этот взгляд. По крайней мере, в хронике Корниловского ударного полка читаем: «Настроение корниловцев было настолько приподнятое, что, прикажи им генерал идти с ним на Петроград, много было шансов, что взяли бы. Корниловцы увлекли бы за собой и других… Но почему-то генерал Корнилов, первоначально решившись, казалось, все поставить на карту, внезапно заколебался и, остановившись на полпути, не захотел рискнуть своим последним козырем – Корниловским и Текинским полками.
Интересно, что и сам Корнилов впоследствии считал крупной своей ошибкой то обстоятельство, что он не выехал к войскам… Несомненно появление Корнилова с двумя надежными полками решило бы участь Петрограда. Но оно вряд ли было выполнимо технически: не говоря уже о том, что с выходом полков из Ставки весь драгоценный аппарат ее попал бы в руки местных советов, предстояло передвинуть могилевские эшелоны, исправляя пути, местами, вероятно, с боем – на протяжении 650 верст. 26-го Корнилов ждал приезда Керенского и Савинкова; 27-го вел переговоры в надежде на мирный исход, а с вечера этого дня пути во многих местах были разобраны и бывшие впереди эшелоны Туземной дивизии и 3-го конного корпуса безнадежно застряли, разбросанные на огромном протяжении железнодорожных линий, ведущих к Петрограду. Было только две возможности: не ведя переговоров, передав временное командование генералу Лукомскому, выехать 27-го с одним эшелоном на Петроград или позже перелететь на аэроплане в район Луги, рискуя, впрочем, в том и другом случае вместо «своих» попасть к чужим, так как с Крымовым всякая связь была прервана».
Ситуация для Корнилова ухудшалась с каждым часом. Было получено известие о том, что по распоряжению комитетов арестованы командующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, его начальник штаба генерал Марков, а также некоторые офицеры. Не исполнявший приказаний Временного правительства командующий Северным фронтом генерал Клембовский был заменен генералом Бонч-Бруевичем. Командующий Западным фронтом генерал Балуев и помощник командующего Румынским фронтом генерал Щербачев прислали телеграммы с выражением верности Временному правительству.
Таким образом, почти в одночасье Корнилов остался в одиночестве, лишившись многих коллег. В эти трудные минуты жизни рядом оказалась лишь жена, верный друг и соратник. Таисия Владимировна нашла такие слова, которые убедили Лавра Георгиевича в том, что он не имеет права бросить тысячи офицеров, поверивших ему, что следует продолжить борьбу.
Временное правительство решило обезвредить Ставку. Был создан карательный отряд. После настойчивых заявлений различных общественных организаций и политических фракций Керенский попросил генерала Алексеева, назначаемого в Ставку начальником штаба вместо Лукомского, уговорить Корнилова сдать должность Верховного главнокомандующего.
Узнав об этом, Лавр Георгиевич собрал совещание. У присутствующих генералов и офицеров настроение было боевое. Каратели не вызывали опасений. Прозвучали предложения расстрелять на подходе правительственные войска и предъявить Временному правительству ультиматум. Категорически против таких действий выступил генерал Лукомский: «После первого отряда будет прислан новый, а продолжение сопротивления отрежет Ставку от фронта и прекратится управление удерживающими его войсками. Если поступим так, как хотим мы, то это будет на руку Керенскому, поскольку тогда действительно будет совершено преступление перед Родиной и только будет подтверждено, что Керенский, объявляя нас предателями, был прав. Надо покориться и требовать суда, в ходе которого выяснится, что мы действительно хотели спасти армию и Родину.
– Вы правы, Александр Сергеевич, – подвел итог Корнилов, оценив реакцию присутствующих. Дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф, заявите, что я и вы подчинимся генералу Алексееву, и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности…»
Пост верховного главнокомандующего занял Керенский. По его приказу Корнилов был арестован. Эта же участь постигла Лукомского, Романовского, полковника Плющевского-Плющика.
Прибывшая 2 сентября в Могилев Чрезвычайная следственная комиссия (председатель – главный военно-морской прокурор Н. М. Шабловский и члены: военные юристы полковники А. Р. Раунах, Украинцев, судебный следователь Колоколов, представители Центрального исполнительного комитета совета рабочих и солдатских депутатов М. И. Либер и В. Н. Крохмаль, а также совета союза казачьих войск В. А. Харламов) продолжила аресты. Под стражу были взяты офицеры Генерального штаба Сахаров, Пронин и Роженко, весь наличный состав Главного комитета союза офицеров армии и флота. По ее распоряжению генерал Корнилов и другие арестованные содержались в гостинице «Метрополь», охраняемой двойным караулом.
После первых допросов Лавру Георгиевичу предложили письменно изложить показания. Через четыре дня «Объяснительная записка генерала Корнилова» была напечатана в газете «Общее дело».
Уже 5 сентября доклад по делу Корнилова был готов. В нем отмечалось: «Постановлением Временного правительства от 29 августа генерал Корнилов предан суду за мятеж. Принимая во внимание, что в уголовных законах отсутствует юридическое определение мятежа, комиссия обсудила вопрос о возможности предания генерала Корнилова военно-революционному суду.
Согласно постановлению Временного правительства об учреждении военно-полевых судов от 12 июля сего года, генерал Корнилов мог бы быть предан этому суду лишь в случае предъявления ему обвинений в военной или государственной измене или в явном восстании.
Обвинение в государственной измене могло бы иметь место лишь при наличии у генерала Корнилова намерения способствовать или благоприятствовать неприятелю в его военных или враждебных против России действиях или при допущении им таких деяний, которые бы могли способствовать неприятелю в его военных операциях. В добытом комиссией материале данных, изобличающих генерала Корнилова в намерении способствовать неприятелю, совершенно не имеется. Напротив, из обзора всех его распоряжений, относящихся к соответствующему периоду времени, и его объяснений следует, что все его действия имели своей целью успешную борьбу с неприятелем.
Что касается обвинения генерала Корнилова в измене при наличии эвентуального умысла, то комиссия полагает, что такое могло бы иметь место при условии фактического ослабления им фронта взятием с него войск для внутренней борьбы в Петрограде и оставления им армий без оперативного руководства в последних числах августа.
При исследовании этого вопроса оказалось: для направления на Петроград были предназначены 3-й конный корпус и Курляндский уланский полк; гарнизон Могилева был усилен Корниловским ударным полком и двумя Польскими легионами. Из имеющихся в деле официальных документов видно, что 3-й конный корпус был двинут к Петрограду по требованию Временного правительства; Корниловский ударный полк был взят не с фронта, а с тыла из Проскурова во время его укомплектования;
Польские легионы взяты также с тыла, а уланский полк, по имеющимся сведениям, посылался по указанию управляющего делами военного министерства Савинкова.
Что же касается вопроса об оставлении армий без оперативного руководства, то такое руководство продолжалось непрерывно, за исключением Румынского фронта, который 30 августа сам прервал связь со Ставкой по распоряжению военно-революционного комитета этого фронта. Таким образом, для обвинения генерала Корнилова в измене не имеется данных.
Вторым основанием для предания генерала Корнилова военно-революционному суду могло бы быть обвинение его в явном восстании…
Как видно из положения 110-й статьи в Воинском уставе о наказаниях, находящейся в главе о нарушении воинского чинопочитания и подчиненности, – статьей этой предусматриваются нарушения, направленные против воинской дисциплины. Хотя, согласно 20-й статьи Положения о полевом управлении войск в военное время, Верховный главнокомандующий и находится в исключительном и непосредственном подчинении Временному правительству, однако, комиссия полагает, что это подчинение является только политическим, и дисциплинарных отношений – в смысле воинском – между ними не существует. Такой взгляд подтверждается и самим наименованием «Верховный главнокомандующий».
Таким образом, действия бывшего Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, направленные на изменение существующего государственного строя в России и на смещение органов Верховной государственной власти, должны быть квалифицированы не по 108-й статье Уголовного уложения, а по 100-й статье Уголовного уложения (Речь идет о насильственном посягательстве на изменение в России или какой-либо ее части установленного основными государственными законами образа правления). Высшая мера наказания в этом преступлении – бессрочная каторга.
…Ввиду изложенного и на точном основании закона от 12 июля 1917 года об учреждении военно-революционных судов дело о генерале Корнилове военно-революционному суду не подсудно. Не подсудно оно и военно-окружному или корпусному суду ввиду того, что город Могилев не находится в войсковом районе театра военных действий, а подлежит на общем основании направлению в суд гражданского ведомства после производства предварительного следствия».
Итак, попытка государственного переворота, предпринятая Л. Г. Корниловым в конце августа 1917 года, провалилась. И Керенским, и большевиками он был признан контрреволюционным, а сам Лавр Георгиевич объявлен вне закона. Правда, суд не смог предъявить ему каких-либо существенных обвинений.
Развернутую оценку деятельности Корнилова в этот период дает один из его ближайших соратников генерал-лейтенант А. И. Деникин. Он писал:
«Политический облик Корнилова остается для многих неясным. Вокруг этого вопроса плетутся легенды, черпая свое обоснование в характере того окружения, которое не раз творило его именем свою волю. Верно одно: Корнилов не был ни социалистом, ни реакционером. Но напрасно было бы в пределах этих широких рамок искать какого-либо партийного штампа. Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократа; быть может, не углублял в своем сознании мотивов ее политических и социальных расхождений и не придавал большого значения тем из них, которые выходили за пределы профессиональных интересов армии.
Корнилова-правителя история не знает. Но Корнилова – Верховного главнокомандующего мы знаем. Этот Корнилов имел более чем другие военачальники смелости и мужества подать свой голос за растлеваемую армию и поруганное офицерство. Он мог поддерживать правительства и Львова и Керенского, независимо от сочувствия или не сочувствия направлению их политики, если бы она вольно и невольно не клонилась по его убеждению к явному разрушению страны. Он отнесся бы совершенно отрицательно в принципе, но вероятно не поднял бы оружия даже и против однородного социалистического правительства, если бы такое появилось у власти и, более того, проявило сознательное отношение к национальным интересам страны. Корнилов не желал идти «ни на какие авантюры с Романовыми», считая, что «они слишком дискредитировали себя в глазах русского народа»; но на заданный ему мною вопрос – что, если Учредительное Собрание выскажется за монархию и восстановит павшую династию? – он ответил без колебания:
– Подчинюсь и уйду.
Но Корнилов не может мириться с тем, что «будущее народа – в слабых безвольных руках», что армия разлагается, страна стремительно идет в пропасть и, «как истинный сын русского народа», в неравной борьбе без колебания и без сомнения «несет в жертву Родине самое большое, что он имеет – свою жизнь». Этой, по крайней мере, непреложной истины не могут отрицать ни друзья, ни враги его».
Но напомню, что это оценка А. И. Деникина, который был одним из ближайших соратников Л. Г. Корнилова. Керенский и его ближайшее окружение видели в Лавре Георгиевиче будущего диктатора России, и боялись этого. Другой его соратник, Е. Н. Мартынов, пишет о нем следующее: «В общем-то заурядный генерал. Став Верховным главнокомандующим, превратился в русского «Кавеньяка».
И все же надо признать, что движение, которое олицетворял собой генерал Л. Г. Корнилов, было в России 1917 года единственной силой, способной «предотвратить катастрофу» армии и государства, и поэтому закономерно вызвало воодушевление и подъем духа в среде русского офицерства. Современный историк С. В. Волков отмечает, что, заявив в своем манифесте о том, что Временное правительство «идет за большевистским Советом и потому фактически является шайкой германских наймитов», генерал Корнилов как раз выразил то, что «и так чувствовали и в чем успели убедиться на своей участи офицеры».
После августовских дней в обиходе в народе и в армии появилось новое слово – «корниловцы», произносимое, по словам генерала А. И. Деникина, либо с гордостью, либо с возмущением, однако в любом случае выражавшее резкий протест против существовавшего режима и его политики – «керенщины».
В октябре 1917 года прессой была открыта кампания по реабилитации генерала Корнилова и его сподвижников. Белевский в это время говорил: «Нас называют корниловцами. Мы не шли за Корниловым, ибо мы идем не за людьми, а за принципами. Но поскольку Корнилов искренне желал спасти Россию, – этому желанию мы сочувствовали».
Гораздо прямее и смелее высказывался в те дни И. А. Ильин: Он писал: «Теперь в России есть только две партии: партия развала и партия порядка. У партии развала – вождь Александр Керенский. Вождем же партии порядка должен был быть генерал Корнилов. Не суждено было, чтобы партия порядка получила своего вождя. Партия развала об этом постаралась».
9 сентября 1917 года подали в отставку в знак солидарности с генералом Корниловым министры-кадеты. Победа Керенского в этом противостоянии стала прелюдией большевизма, ибо она означала победу Советов, которые все в большей и большей степени оказывались захваченными большевиками и с которыми правительство Керенского было способно вести лишь соглашательскую политику.
Историк русской революции С. П. Мельгунов отмечает повсеместное развитие большевистских ячеек после неудачи августовского выступления и отмечает, что меры, пусть и вынужденные, что были предприняты правительством Керенского для ликвидации корниловского движения, нанесли смертельный удар идее коалиционного правительства и развязали руки «безответственным демагогам» из лагеря большевиков, призванных Керенским для борьбы против Корнилова.
Л. Д. Троцкий подтверждает выводы С. П. Мельгунова и А. И. Деникина. Он пишет: «После корниловских дней открылась для советов новая глава. Хотя у соглашателей все еще оставалось немало гнилых местечек, особенно в гарнизоне, но Петроградский Совет обнаружил столь резкий большевистский крен, что удивил оба лагеря: и правый и левый. В ночь на 1 сентября, под председательством все того же Чхеидзе, Совет проголосовал за власть рабочих и крестьян. Рядовые члены соглашательских фракций почти сплошь поддержали резолюцию большевиков».
В результате призыва большевиков с правительственной трибуны для противодействия корниловцам, им официально была предоставлена возможность вооружаться. По свидетельству Урицкого, в руки петроградского пролетариата попало до 40 тысяч винтовок. Также в эти дни в рабочих районах началось усиленное формирование отрядов красной гвардии, о разоружении которой после ликвидации корниловского выступления не могло идти и речи. Это оружие и было использовано большевиками против Временного правительства менее чем через 2 месяца – в октябре 1917 года.
Н. В. Стариков писал: «Корниловский мятеж» – это стопроцентная заслуга Александра Федоровича, его сценарий, его драматургия. В действительности никакого мятежа не было: группа патриотов-генералов пыталась спасти страну по просьбе… Керенского, а потом была им оклеветана и предана».
Генерал Романовский – один из быховских узников – говорил впоследствии: «Могут расстрелять Корнилова, отправить на каторгу его соучастников, но «корниловщина» в России не погибнет, так как «корниловщина» – это любовь к Родине, желание спасти Россию, а эти высокие побуждения не забросать никакой грязью, не втоптать никаким ненавистникам России».
В 1937 году, спустя 20 лет после описываемых событий, другой их участник – И. Л. Солоневич писал в «Голосе России», что результатом провала заговора генерала Корнилова стала власть Сталина над Россией, а также следующим образом характеризовал противостояние между Керенским и Корниловым: «Генерала Л. Г. Корнилова можно обвинять только в одном: в том, что заговор его не удался. Но генералу Корнилову удалось нечто иное. Он не делал изысканных жестов и не произносил патетических речей, он также не бежал в бабьей юбке и не оставлял на произвол судьбы людей, которые ему верили. Он пошел до конца. И конец этот он нашел в бою»
Вопреки утверждениям некоторых историков, генерал Корнилов никогда, ни до своего августовского выступления, ни во время него – ни официально, ни в частных беседах и разговорах не ставил определенной «политической программы». По всей вероятности он ее просто не имел, как не имел (наряду с Керенским) прямых социальных и политических лозунгов. Документ, известный в истории под названием «Корниловская программа», стал результатом уже более позднего коллективного творчества быховских узников – лиц, заключенных в Быховскую тюрьму вместе с генералом Корниловым по обвинению в поддержке его после неудачи Корниловского выступления. По словам генерала Деникина – соавтора этой программы, она нужна была как исправление «пробела прошлого» – необходимости объявления строго деловой программы по удержанию страны от окончательного развала и падения.
Эта программа после ее составления была утверждена генералом Корниловым и появилась в печати без даты и под видом программы одного из прошлых его выступлений. В ней предусматривалось:
1) Установление правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций – впредь до Учредительного собрания.
2) Установление на местах органов власти и суда, независимых от самочинных организаций.
3) Война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и жизненные интересы России.
4) Создание боеспособной армии и организованного тыла – без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров и с твердой дисциплиной.
5) Обеспечение жизнедеятельности страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работы фабрик и заводов; упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.
6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.
Но это была игра уже после того, как опустился занавес и которая не могла изменить ход истории.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.