ПОД ПАРУСАМИ «ГРОМА»
ПОД ПАРУСАМИ «ГРОМА»
«Вступив под паруса» 26 июля 1768 года, бомбардирский корабль «Гром» в составе Первой Средиземноморской эскадры взял курс к берегам далёких южных морей. Плавание проходило в тяжёлых штормовых условиях, из-за скученности экипажей и десантных войск на кораблях и судах эскадры начались болезни. За время этого первого и самого трудного похода русского флота умерло более двухсот человек. На «Громе» положение было несколько получше, чем на других кораблях, но больных всё равно хватало. Не теряя времени, играли различные учения: парусные сменяли артиллерийские, артиллерийские парусные.
31 августа эскадра бросила якоря на рейде Копенгагена. Там адмирала Спиридова ждал указ о производстве ряда офицеров в следующие чины.
На бомбардирском корабле «Гром» указ о производстве зачитывал флаг-капитан Плещеев: «Известно и ведомо будет каждому, что мы Дмитрия Ильина, который нам мичманом служил, для его оказанной в службе нашей ревности и принадлежности в наши лейтенанты всемилостивейше пожаловали… Всем нашим помянутого Дмитрия Ильина за нашего лейтенанта надлежащим образом призывать и почитать…»
Капитану «Грома» Ивану Перепечину было присвоено звание капитан-лейтенанта. Вновь произведённых офицеров торжественно привели к присяге. Снимая треугольные, расшитые золотым галуном шляпы, целовали они поочерёдно крест и Евангелие. После чего флаг-капитан съехал, а команда продолжила погрузку.
На берегу Дмитрию Ильину удалось побывать за всё время стоянки лишь раз. На «Громе» повредилась грот-мачта и потребовалась кой-какая кузнечная работа. Сняв вместе с корабельным мастером лекала, Ильин свёз их в кузню. Только-то и видел, что собаку у порога да мокрые от пота спины кузнецов. Всё остальное время участвовал в погрузке.
Затем был новый переход уже к берегам Англии. При переходе бомбардирский «Гром» поотстал от остальных и шёл в одиночку. Дул свежак. Гуляла приличная волна. Опасаясь за перегруженный корабль, Перепечин спустил паруса.
Но беда, как говорится, одна не приходит. Ночью из-за недосмотра рулевого корабль развернуло бортом к волне. Зажатый водяными валами, «Гром» скрипел и трещал. Команда, однако, держалась стойко. После полуночи, не выдержав напора ветра, рухнула грот-мачта.
— Фалундер! — крикнул кто-то.
Но было поздно, работавших на палубе завалило такелажем.
Выволокли из-под грот-стеньги и зашибленного Ильина. Лейтенанту придавило ногу, разбило лицо. Остальные отделались синяками.
В торчащем из палубы обрубке мачты, в самой её сердцевине, чернела гниль…
Взятый в Копенгагене лоцман советовал, пользуясь попутным ветром, идти чиниться в ближайший норвежский порт. Но капитан «Грома» отказался наотрез:
— Не по пути нам туда, чай, не в Архангельск плывём.
Из донесения командира «Грома» капитан-лейтенанта Перепечина на имя адмирала Спиридова: «Сделался шторм: от большого волнения и от качки ослабли ванты, которые беспрестанно тянули; служители, будучи от вливания валов на корабль всегда в воде, мокрые и от беспрестанной работы и без пищи, ослабли; напоследок стали рваться фал-репы, бак-штаги и фордуны и от излишней тягости грот-мачты стала трогаться палуба; в 11 часов пополуночи от большой качки переломилась грот-мачта…»
А вскоре задул попутный норд-ост, и спустя несколько суток бомбардирский корабль входил в речку Гумбер, на которой стоит английский порт Гулль. Наскоро отремонтировавшись, снова в море. Теперь предстояло пройти славящийся штормами Бискайский залив.
Из-за большого числа больных вахту на «Громе» несли в две смены: первая — лейтенант Дмитрий Ильин, вторая — мичман Григорий Селевин. За Дувром поменяли лоцманов, а за мысом Зюйд-Фордленд попали в шквал. Пришлось пережидать. Пройдя к мысу Лизард, который прикрывал от волн, «Гром» отдал якорь. Под килем восемь саженей воды, в самый раз для безопасной стоянки.
Через двое суток вокруг бомбардирского корабля отстаивалось, пережидая непогоду, уже более полутора десятка судов.
— Гляньте, ваше благородие, никак наш тащится? — окликнул вышедшего на верхнюю палубу Ильина матрос.
Опираясь на руку вестового, Ильин обернулся. Точно, на рейд заворачивало маленькое облезлое судёнышко с российским бело-голубым флагом.
— Вроде этакой лягухи у нас не имелось! — подивился Ильин.
А с «лягухи» уже орали что есть мочи:
— Мы датский наёмный пинк с командами разбившихся у Копенхафена ботов. За капитана Корсаков-второй!
Лейтенанта Корсакова-второго на Балтийском флоте знавали хорошо. Был он из плеяды отчаянных ботовых капитанов. Тех, что гибнут каждую кампанию в количестве огромном, чудом оставшись в живых, клянутся, что «больше в море ни ногой», а по весне снова просятся на свои гибельные боты.
Едва пинк стал на якорь, как Иван Корсаков уже съехал на «Гром». Вскоре слабо упиравшийся капитан бомбардирского корабля был усажен им в шлюпку и свезён на пинк.
Вахтенный офицер «Грома» князь Костров отметил в вахтенном журнале: «В третьем часу капитан-лейтенант Перепечин вместе с лейтенантом Корсаковым поехали на датский пинк».
Принявший у него вахту унтер-лейтенант Афанасьев дописал: «В 8 часов капитан-лейтенант Перепечин вернулся на корабль».
Томительно тянулись дни ожидания. В конце каждых суток в журнале бомбардирского корабля появлялась одна и та же запись: «Стоя фертоинг на якорях, за противным ветром, против местечка Диль, на рейде Доун всякие случаи. Было скучно».
Зато не скучал развесёлый Корсаков-второй. На «Девице Казарин» (так игриво именовался датский пинк) без передыху палили из пушек, лейтенант праздновал свои именины.
Но вскоре и «громовцам» выпал случай встряхнуться.
Зашедшее в одну из ненастных ночей на рейд тяжелогружённое трёхмачтовое английское судно, не сумев встать на якорь, навалилось на «Гром». В шканечном журнале «Грома» сохранилась следующая запись: «В 1/2 1-го часа… судно при SWZN и среднем волнении продрейфовало мимо „Грома“, на котором стали отдавать канат плехт; в 1/2 1-го часа судно навалило на „Гром“ и сделало повреждение с левой стороны в крамболе и в гаубичном порте; на „Громе“ в 1 час ночи отдали все канаты, а судно продолжало дрейфовать на „Гром“»; «с общего согласия командира и прочих офицеров» отрубили на «Громе» канат плехт, «чтобы не сделать кораблю большего повреждения», и остались на даглисте; «судно ещё несколько дрейфовало и остановилось поблизости не более 20 саж.; в половине 2-го часа с „Грома“ стали палить из 3 пушек поминутно и подняли с кормового флагштока фонарь с огнём для призыва лоцманов…»
К немалому удивлению русских моряков, на все их крики на английском судне отвечали молчанием. На палубе же «купца» было вызывающе пустынно.
— И что это за кикиморато на нашу голову? — злился капитан «Грома» Перепечин. — Чуть было не утопила нас, окаянная!
— Сдаётся мне, что перепилась эта кикимора изрядно! — мрачно констатировал Ильин. — На трезвую голову так не плавают!
Тем временем к борту бомбардирского корабля подошла шлюпка с берега.
— Какое это судно и кто его капитан? — перегнувшись всем телом через борт, прокричал Перепечин.
— Откуда мы знаем! — отвечали со шлюпки. — Здесь многие плавают! Если хотите всё узнать, езжайте на берег к королевскому комиссару!
— Кто поедет? — обернулся к офицерам Перепечин.
Князь Костров, замявшись, отступил за спину Ильина.
— Видать, мне придётся! — развёл руками лейтенант.
— Перво-наперво разузнай всё о сей кикиморе, а кроме того, и о вспоможении нам в отыскании каната да плехта-якоря!
— Шлюпку будем спускать? — поинтересовался Ильин.
— Куда там! — махнул рукой Перепечин. — Ишь, как разгулялось!
Дмитрий глянул за борт. Волнение и вправду значительно усилилось. Корабль то и дело ложился попеременно то на левый, то на правый борт, крутясь волчком вокруг положенного на грунт якоря.
— Да, шлюпку на такой волне спускать затруднительно. Не ровён час опрокинет! — согласился он.
В журнале «Грома» вахтенный штурман тотчас написал: «Свою шлюпку за большим волнением и с боку на бок качанием спустить было никак не можно».
— Езжай с английцами! — распорядился Перепечин. — Да будь поосторожней, очертя голову никуда не лезь. Мне мортирный капитан живёхонький нужен. Понял, добрый молодец?
Прикинув, когда пришедшая с берега шлюпка в очередной раз ударится волной о борт корабля, Ильин ловко спрыгнул в неё. Следом за ним кубарем полетел лекарь Брюллмер, рассчитывавший посмотреть в деревенской аптеке каких-нибудь лекарств.
Очутившись на берегу, лейтенант сразу же отправился в деревеньку Диль к местному королевскому комиссару Бельжаменту. Но тот принять русского офицера отказался, сославшись на позднее время. На самом деле представитель британского адмиралтейства жестоко страдал от глубокого похмелья…
— Господин комиссар примет вас не ранее восьми утра! — объявил Ильину величавый лакей.
Дмитрий вытащил из кармана часы. Открыл крышку, глянул. Шёл четвёртый час утра.
— Дотоле ждать здесь не могу! — объявил он лакею. — Будем всё делать сами!
Вскоре с помощью местных жителей ему удалось разыскать домик голландского агента, который любезно предоставил русскому лейтенанту своего лоцмана. И снова впереди штормовое море. Волны захлёстывали насквозь продрогших гребцов. Сидя на кормовой банке, Ильин твёрдо правил прямо на принёсшую столько забот и волнений «кикимору».
Через неполных два часа, стоя на палубе «Грома», лейтенант уже докладывал Перепечину, что судно, навалившееся на бомбардирский корабль, именуется «Коммерком» и идёт из Вест-Индии в Лондон, шкипера зовут Вильмсоном, и он обещал с рассветом отыскать канат и якорь, прося лишь помочь ему людьми с «Грома», а за все повреждения непременно заплатит.
Своё обещание английский шкипер исполнил. Канат в тот же день был найден. Его доставили на «Гром», где тут же соединили с оставшимся на корабле концом. Вынужденная стоянка бомбардирского корабля продолжалась.
«Утро 25-го октября было уделено на подвёртывание даглиста… В 4 часа дня задул шторм… и с „Грома“ отдали другой якорь…
26-го октября… шторм продолжался с дождём; стоящих на рейде 62 судна разных наций.
27 октября… пришёл с N английский военный фрегат…; стоящих на рейде 58 судов; на „Громе“ тянули гротстень-ванты.
28-го — ветер средний…; пришло… разных наций купеческих судов 12.
29-го — к полудню ветер средней силы, идёт дождь, стоит на рейде 60 судов; пришло… разных наций 4 судна.
30-го октября… „Гром“ пошёл к югу, вместе с ним пошло к 5 разных наций 55 судов. В 2 часа сделался противный ветер, и… „Гром“ опять повернул к Дилю, а в половине 6-го часа стал на якорь опять на рейде Доунс».
А дувшие в лоб русскому кораблю ветра всё не меняли направления.
Неделю проторчав за мысом Зюйд-Форленд, «Гром» вернулся в Портсмут.
Спустя несколько дней туда пришла и «Европа», которую при входе на Спитхедский рейд английские лоцманы ловко посадили на мель. Повреждения были серьёзные. Чуть позже прибыл и нанятый датский пинк «Святой Иоанн» с командой пинка «Лапоминк».
Так стихийно образовался «Портсмутский отряд», командование которым возложил на себя контр-адмирал Елманов. «Гром» оттащили портовым ботом в дальний угол Портсмутской гавани, где он приткнулся у списанного на дрова старого английского фрегата. «Смоляные куртки», свесившись с говейла, кричали:
— Рашен — вэл, водка — вэл, Архангельск — карашо!
Непонятно каким образом, но через час все громовские матросы уже знали, что пашня начинается здесь с января, а цены на хлеб высокие и с нашими ни в какое сравнение не идут. Насколько могли, быстро заменили сломанную мачту — и снова в море. Надо было догонять ушедшие вперёд главные силы эскадры. Нагнали уже на Минорке. Снова наскоро привелись в порядок и вперёд, на этот раз уже курсом на Грецию.
С приходом к берегам Мореи (так в восемнадцатом веке называли Пелопоннес) Ильин участвует на «Громе» в бомбардировке турецких крепостей Корон и Модон, поддерживает огнём высадку морских десантов.
А затем было генеральное сражение за обладание Пелопоннесом. Всё решалось под стенами Наварина. Крепость надо было взять любой ценой, так как флоту необходима была хоть какая-то база.
Назначенному командовать штурмом Наварина цейхмейстеру Ганнибалу нужен был опытный офицер для командования осадными батареями. Выбор адмирала пал на Ильина. Причина выбора была проста: «Гром» находился ещё без боезапаса (он был на отставшем от эскадры линейном корабле «Святославе»), и поэтому командир мортирной батареи оказался как бы не у дел.
Ганнибал определил Ильина для начальствования над будущей западной батареей. Выделил по две 24-фунтовые пушки и по три десятка матросов. Оставив корабли поодаль от берега, цейхмейстер на шлюпке провёл рекогносцировку крепости.
По сигналу с «Трёх Святителей» корабли вошли в бухту и с ходу приступили к высадке десанта. Тяжело выгребая в пене прибоя, устремились к берегу шлюпки. Считанные секунды — и солдаты вперемежку с повстанцами уже выпрыгивали на скользкие прибрежные валуны.
— Ружья берегите! — кричали капралы.
В последнюю очередь свозили баркасами орудия, ядра и порох.
Робкая попытка турок остановить десант провалилась. Не выдержав штыкового удара, они ретировались в крепость. Барабаны били бой крепкий и скорый. Впереди атакующих бежал сам Ганнибал:
— Пали по палисадам! Пуля виноватого найдёт! Виват, Екатерина!
Русский десант дерзок, но мал. Поняли это турки, да поздно! Возводились уже вовсю вокруг крепости осадные батареи, устанавливались на лафеты, свезённые с кораблей пушки. К вечеру спустились с гор многочисленные и шумные ватаги маниотские. Вся ночь прошла в лихорадочном строительстве укреплений. А когда первые лучи солнца скользнули кровавыми бликами по глади бухты, Ганнибал поднял на «Трёх Святителях» сигнал: «Начать бомбардировку!».
Разом ударили корабельные орудия, выплюнув с клубами дыма первую порцию ядер. Вторя им, заговорила береговая батарея Ильина. Турки ответили без промедления. Осада Наварина началась.
Маниотские отряды, прикрывавшие русские батареи, несли от турецкой стрельбы большие потери, но позиций своих не покидали. Вечерами из окрестных селений приходили матери и жёны погибших греков, молча заворачивали тела в покрывала и, погрузив на ишаков, так же молча увозили…
Бомбардировка длилась без перерыва уже пятый день, наконец неприятельский огонь стал ослабевать. Осаждающие воспрянули духом: турки начали выдыхаться! А вскоре доставили на позиции и ордер Ганнибала — готовиться к штурму!
Лёжа за большим, поросшим травой камнем, Ильин разглядывал в медную зрительную трубу крепость. Турки предприняли очередную вылазку. На этот раз они атаковали восточную батарею Извекова. Однако едва маниоты бросились на помощь извековцам — вторая партия турок так же стремительно атаковала пушки Ильина.
— Пали! — крикнул лейтенант, когда до неприятеля оставалось несколько десятков шагов.
Пущенная в упор картечь уложила на камни первые ряды атаковавших. Остальные сразу же смешались и бросились вспять.
— Ещё разок отбилися, — утирали пот матросы. — Теперича жди гостей ночью.
По ночам со стен по верёвочным лестницам спускались в поисках добычи алчные янычары. Через поросшие кустарником лощины ползли к русскому лагерю. При свете костров вспыхивали еженощно короткие, но яростные рукопашные схватки.
С рассветом 11 апреля маниотские отряды начали скапливаться в ближайших к крепости оврагах. Артиллеристы усилили огонь. Над Наварином медленно поднимался дым пожаров. Артиллерийскую дуэль лейтенант Ильин выиграл вчистую. Заставив замолчать турецкие пушки, теперь он посылал ядра внутрь крепости.
Штурм Наварина цейхмейстер Ганнибал назначил на два часа пополудни, однако ровно в полдень над цитаделью взвился белый флаг. Комендант крепости решил не испытывать более судьбу и сдался на милость победителя.
— Слава богу, — вытер лицо грязным платком Ильин, — разгрызли-таки орех наваринский!
— Виктория полная! — радовался, сверкая глазами, Ганнибал. — Слава российская затмила славу эллинскую!
Победители вступали в город, печатая шаг. Цейхмейстер в рыжих от пыли ботфортах принимал капитуляцию гарнизона. Под ноги ему летели украшенные полумесяцами и конскими хвостами знамёна и бунчуки. Поодаль, понурив головы, теснились бородатые сераскиры.
Победителям достался огромный наваринский арсенал и более пяти десятков чугунных пушек. К пороховым погребам встали караулы, на городскую площадь — сильный гауптвахт, а у крепостных ворот и магазинов — пикеты. С пленными поступили милосердно: их отпустили под честное слово. Сразу же, не теряя времени, принялся Ганнибал чинить разбитые огнём стены. Дмитрий Ильин был определён им в командование крепостной артиллерией.
Спустя неделю прибыл в Наварин на корабле из Ливорно граф Алексей Орлов, принявший главное командование над всеми российскими силами в Средиземном море. Съехавши на берег, поздравил он Ганнибала с одержанной победой.
— Отныне ты — комендант сей цитадели! — заявил важно.
— Служу Отечеству! — был скромный ответ сына арапа Петра Великого.
А через несколько дней прибыли и корабли адмирала Спиридова. Шумно стало на узких наваринских улочках. Здесь кексгольмцы стояли, там морские артиллеристы квартировали, дальше пёстрый и шумный лагерь воинственных горцев. Определённые в десант матросы расходились по своим кораблям. Дмитрий Ильин, сдав по счёту крепостные пушки армейскому офицеру, вернулся на «Гром».
В июне 1770 года объединённая русская эскадра под кейзер-флагом Алексея Орлова начала поиск турецкого флота. Неприятель был обнаружен в Хиосском проливе 23 июня.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.